Звезда надежды - Норамли Гленда. Страница 2

— Верно, — со спокойной гордостью ответил Пирс. — Занимаюсь этим ремеслом три десятка лет. Боюсь, правда, что со мной мое дело и умрет — из моего паршивого сынка никогда не получится приличного разведчика. Только Создатель знает, что за карты он начертит, оставшись без присмотра.

— Ну, мне он казался парнем не промах, когда ты привозил его сюда с собой.

— А, сплошное хвастовство! Он крутой, как яйцо всмятку. — Пирс вытянул левую ногу и показал на нее Пиклю: плоть и кости кончались чуть ниже колена; культю с деревяшкой соединяли кожаные ремни. — Это со мной случилось двадцать лет назад, но я и не подумал отступиться. Я видел, как моя собственная нога исчезла в пасти одного из Диких, и все-таки выжил — а сыночек мой морщится, когда камешек попадет ему под спальный мешок. — Пирс подобрал с тарелки остатки похлебки кусочком хлеба и махнул рукой. — Он вгонит дело в гроб, как только меня не станет. У моей девчонки вдвое больше смекалки, чем у него, — такая жалость, что она девка… Чертовски обидно, что еще и второго моего сына забрали наставники, эти раскрашенные ублюдки. Да только что беспокоиться? Меня тут не будет через двадцать лет, чтобы увидеть, как идут дела у Кейлена-картографа. — Пирс неожиданно умолк и недоверчиво покачал головой, прислушавшись. — Проклятие Хаосу, Пикль, — уж не завелся ли у тебя здесь младенец?

Откуда-то сверху доносился детский плач — звук, который ни с чем невозможно спутать.

Пикль поморщился, так что на щеках его пролегли глубокие зеленые борозды.

— До чего докатилась моя станция, а? Ну да, младенец, куда ж деваться! — Он понизил голос. — Родители, молодая пара, отправились в долгое паломничество — так они говорят. Да только младенчик-то — выродок, чтобы мне стать белым и румяным! Вот и стараются бедняги не попадаться на глаза тому вон наставнику. — Пикль кивнул в сторону человека в ало-сиреневом облачении, развалившегося в самом удобном кресле у огня и читавшего книгу через золотой лорнет. Священнослужитель каждые несколько минут взмахивал своей желтой шелковой столой, чтобы подчеркнуть важность и святость того, что читал; колокольчики на столе нежно звенели.

— Чего ради тащат они ребенка через Неустойчивость? — спросил Пирс.

— Хотят добраться до Звезды Надежды, если не ошибаюсь. Пирс недоверчиво покачал головой:

— Бедняги! Ах, Пикль, и когда только люди перестанут верить в чудеса? Они и сами, и малыш рискуют стать мечеными, и все ради мечты, которой не существует.

Пикль встревожено взглянул на картографа:

— Может быть, это та мечта, которую стоит лелеять.

— Скверна и Хаос! И ты туда же! Ты еще расскажи мне, что у тебя в кухонном очаге водятся крылатые саламандры! — Пирс зевнул. — Дружок, пойду-ка я лучше в свою комнату, пока этот наставник, учитель кинезиса, не начал свое представление. Хватит с меня и треньканья его проклятых колокольчиков.

Пикль мрачно глянул на ало-сиреневую фигуру.

— Не задевай его, Пирс. Кинезис отгоняет от дома хищников Неустойчивости, а уж Диких укрощает точно.

— Так говорят наставники. Я вот только гадаю, не звереют ли Дикие от их кривляний еще больше. Ладно, я пошел.

Пирс, прихрамывая, двинулся прочь; лишь раскачивающаяся походка этого состоящего из одних жил и мышц человека выдавала отсутствие ноги. Отполированный черный посох, на который опирался Пирс, казался скорее украшением, чем предметом необходимости.

Сидящие в зале следили за ним со смесью почтения и зависти. Пирс Кейлен был легендой: житель Неустойчивости, тридцать лет выходящий невредимым из любых передряг, картограф, в одиночку отправляющийся в такие места, куда никто другой не осмелился бы сунуться без вооруженной охраны… Обладая всеми инстинктами добычи, он, однако, проявлял еще и таланты охотника, и поговаривали, что даже самые свирепые из Приспешников предпочитают не становиться мишенью для метательных ножей, которые Пирс носит в ножнах на груди, на бедре и даже в своем единственном сапоге.

Пирс успел раздеться до пояса и положить ножи на постель, когда раздался стук в дверь. Привычка заставила его тут же вооружиться, прежде чем впустить посетителя; Пирс не ожидал нападения и не ощущал опасности, но в Неустойчивости не выживают те, кто позволяет себе неосмотрительность.

— Кто там? — спросил он, прижимаясь ухом к двери; не нужно было обладать богатым опытом, чтобы уловить легкие вибрации неправильности, исходящие от одного из отверженных.

— Меня называют Богомол, — последовал ответ. — Ты, должно быть, заметил меня в зале. Я хочу поговорить с тобой о карте.

Пирс отодвинул засов, хорошо представляя себе, кого увидит. Действительно, человек, стоявший за дверью, был, как и Пикль, отверженным — или, как их еще иногда называли, неприкасаемым, — и имя Богомол очень ему подходило. Пирс действительно заметил его в зале: не обратить на него внимания было трудно. Не менее семи футов ростом, Богомол отличался членами такими же длинными и тонкими, как и насекомое, чье имя он носил. Чтобы войти в дверь, ему пришлось сложиться чуть ли не вдвое, да и в комнате выпрямиться он не мог: потолок был для этого слишком низок.

Пирс спрятал нож и показал рукой на постель:

— Садись. Тебе нужна карта? Ты покупаешь ее для себя?

— Нет. Я хочу сказать, что я на самом деле ничего не покупаю. Я хочу продать. — Богомол сунул руку за пазуху и вытащил кожаную карту, намотанную на деревянный стержень.

— Я не покупаю карт, — сказал ему Пирс. — Я их составляю. — Однако он все же протянул руку за свитком. Всегда можно узнать что-нибудь новое, взглянув на карту другого мастера.

Об этом моменте Пирс мечтал всю жизнь: о той восхитительной минуте, когда его руки развернут карту тромплери и он погрузит взгляд в ее несравненную магию. И все же сейчас, когда мечта стала реальностью, он никак не мог поверить в то, что желанное мгновение наступило. Он смотрел вытаращив глаза, чувствовал, как у него отваливается челюсть, и все же не мог поверить. Карта тромплери! Одно из тех легендарных чудес, в существовании которых он никогда не был полностью уверен, теперь развернулось перед ним во всем своем великолепии…

— Где… где ты это взял? — заикаясь, наконец выдавил из себя Пирс. Колени его дрожали, и он тяжело опустился на постель рядом с Богомолом.

— Какое это имеет значение? Мне нужно одно: узнать, хочешь ли ты ее купить. — Человек наклонился, приблизив свое узкое лицо к лицу Пирса. Нос и подбородок Богомола были острыми, как у насекомого, длинные пальцы с удивительной силой стиснули как браслетом, руку Пирса, хотя запястье отверженного было не толще ручки метлы, а пальцы походили на стебли. — Хочешь ли купить?

Пирс усилием воли вернул себе обычную осторожность и подавил охватившую его дрожь. Он терпеть не мог, когда его касался кто-то из меченых, хотя в данном случае Богомол проявил осторожность, не коснувшись голой кожи человека.

— Ну, для меня в ней нет особой ценности, — ответил Пирс. — Я занимаюсь землями, лежащими к северу от Широкого, а здесь изображены места к югу от Степенного. Кому, во имя Порядка, вздумается туда отправиться? Ведь те края даже за пределами Восьмого Постоянства!

— Не дури мне голову, картограф! Я знаю, какова цена карты тромплери для таких, как ты! Да ты готов за нее душу продать в надежде раскрыть секрет и научиться делать подобные! Сколько ты мне дашь?

— Я не вожу с собой много денег. Зачем они мне в Неустойчивости? То немногое, что я имею, я храню дома, в Первом Постоянстве.

— И ты прекрасно знаешь, что я не могу заходить так далеко во владения Порядка. Помимо того, что Постоянство делает меня слабым, как больная кошка, я не имею никакого желания попасть в лапы наставникам. Так сколько у тебя есть с собой?

— Несколько медяков — только чтобы заплатить за услуги конюху или купить еды, пока я не доберусь до дому.

— Брось! Ни один человек с твоим опытом не путешествует без маленького запасца на всякий случай. Не принимай меня за меченого мальчишку, который заблудился в Неустойчивости и никогда не встречал картографа. Я знаю, что к чему. У тебя где-то припрятаны вовсе не одни медяки.