Звезда надежды - Норамли Гленда. Страница 8

— Нет, — солгала она, отгоняя искушение поверить брату, склониться перед ним, как рожь под ветром. Отцу Харина принадлежала таверна в Верхнем Кибблберри, и девушке вовсе не хотелось, чтобы Фирл потратил всю выручку на выпивку. — Еще слишком рано для большинства паломников, а жители Неустойчивости не появятся до тех пор, пока не узнают, что готовы новые карты, ты же знаешь.

— Проклятие! Тогда дай мне сребреник из чайницы, сестренка. Так нужно.

— Но там деньги на хозяйственные нужды.

— Ну так что? Я не буду обедать, вот ты и сэкономишь.

— Обед дома не обойдется в сребреник — да и в таверне тоже, — кисло пробормотала Керис, хоть и видела, что мать согласно кивнула сыну. — Могу дать тебе четверть сребреника, Фирл. Это все, что мы можем потратить. — Девушка пошла доставать деньги. Чайница, черная от времени, сделанная из металла, который никто не мог определить, стояла на полке над очагом. В ней с незапамятных времен в семье Кейленов хранились деньги, предназначенные на хозяйственные расходы. Керис осторожно взяла чайницу: семейное предание гласило, что ее привезли из заморских краев — может быть, из Бразиса или с островов Квай-Линден — еще до Разрушения. Керис не знала, можно ли в это верить, не говоря уже о том, что не представляла себе, что такое море, но все равно не хотела уронить и повредить древний предмет.

— Харин спрашивал о тебе, — сообщил девушке Фирл, — и сказал, что может заглянуть на этой неделе.

— Можешь передать ему, чтобы не беспокоился.

— И не подумаю. — Фирл взял монету из рук сестры. — Не следовало бы тебе быть такой невежливой. Спасибо, сестричка. Увидимся вечером.

— Ты уже уходишь? — спросила Шейли, стараясь скрыть разочарование.

— Угу. Почему бы и нет? Мне же тут нечего делать, правда? Как сказала Керис, для паломников ещё слишком рано, торговля идет вяло, а все мы знаем, что карты сестренка чертит лучше меня — да еще и получает от этого удовольствие. — Фирл наклонился и поцеловал мать в щеку; прежде чем женщины успели возразить, он уже вышел за дверь.

Керис стиснула зубы.

— Он даже не поинтересовался, как ты себя чувствуешь, — прошипела она, поднимая с пола полотенце. Шейли нежно улыбнулась.

— Он, наверное, не хотел расстраивать меня разговорами о моей болезни. Да и что за удовольствие здоровому человеку только и говорить, что о немощах. Фирл молод, Керис. Ему хочется поразвлечься — так почему бы и нет?

«Я тоже молода, — возмущенно подумала Керис. — Почему мы должны вечно все ему извинять только потому, что он мужчина?»

На этот раз Пирс не взял с собой сына в Неустойчивость как раз из-за болезни Шейли. Предполагалось, что Фирл, оставшись дома, будет помогать матери и сестре.

«Фирл является домой, только когда голоден, или хочет спать, или нуждается в деньгах, — продолжала размышлять Керис. — Прилетит, минут десять поразвлечет Шейли сплетнями и шутками и упорхнет снова. За три месяца он ни разу не взял в руки краски и кисточку, да и за прилавок почти не становился».

Да только что толку говорить об этом? Разговоры как никогда ничего не меняли, так не изменят и впредь. Фирл мог рассмешить Шейли — а она, Керис, нет. Он сын Шейли, и мать все ему прощает; Керис всего лишь дочь, и как бы Шейли ее ни любила, к дочери принято предъявлять совсем другие требования.

— Харин Маркл тобой интересуется? — неожиданно спросила Шейли.

Керис отвлеклась от своих невеселых мыслей.

— Да унесет его леу! Надеюсь, что нет. Он такой же грязный мошенник, как и его отец. — Девушка подошла к очагу и помешала варево в горшке, стоявшем на углях.

— Неужели? Он всегда казался мне вежливым и внимательным.

— Внимательный? Прилипчивый — было бы точнее. И скользкий, как кусок жирной свинины на сковородке.

Шейли чуть заметно пожала плечами и с трудом повернулась на постели.

— Может быть. Но тебе, Керис, пора присматриваться к молодым людям. Ты скоро должна будешь выйти замуж.

Керис повернулась к матери, но резкий ответ замер у нее на губах. Шейли беспокоится о будущем дочери только потому, что сама… Керис не позволила себе думать дальше. Было так трудно признаться, даже только в мыслях, что ее мать умирает.

— Только не за Харина, — сказала она наконец. — За кого угодно, только не за Харина.

— Тогда, может, за картографа, курьера, проводника или торговца, — неуверенно предложила Шейли. — Это не такая уж плохая жизнь для независимой женщины. Стоит подумать о жителях Неустойчивости, Керис. Наставникам нравится, когда дети жителей Неустойчивости выходят замуж или женятся на подобных себе.

— По этой причине ты и вышла за папу? — спросила Керис. — Потому что он часто отсутствует и не ограничивает твою независимость?

Шейли не успела ответить.

Колокольчик на двери лавки зазвенел: пришел новый посетитель.

— Надо же, сегодня торговля идет бойко, — сказала с некоторым удивлением Керис.

Она накрыла горшок крышкой и собралась выйти в лавку.

— Закрой за собой дверь, милая, — попросила Шейли, внезапно теряя интерес к происходящему. — Я, пожалуй, посплю немного.

Керис вышла из кухни и притворила за собой дверь. В лавке никого не было, но снаружи доносился шум: кто-то привязывал лошадей к коновязи. Девушка выглянула во двор.

То, что она увидела, заставило ее сердце затрепетать.

Две лошади явно принадлежали Пирсу Кейлену, но самого его видно не было. Человек, снимавший вьюки, был курьером, которого Керис знала много лет.

Синька Кеттер дважды в год приезжал к Кейлену-картографу за новыми картами, потому что его обычный маршрут пролегал к северу от Широкого. Он был хорошим курьером, пользовавшимся репутацией — как, впрочем, и все они, — человека надежного и честного. Кеттер не отличался красотой, был коротеньким и квадратным, с руками размером с кузнечные мехи и синим шрамом посередине лица, напоминающим странную детскую карнавальную маску. Отметину он получил при самой первой переправе через поток леу; с тех пор его и называли Синькой.

Как и большинство курьеров, Синька Кеттер предпочитал одиночество компании себе подобных и старался проводить как можно меньше времени в Постоянствах. Появляясь каждые несколько месяцев в Первом Постоянстве, он, тратя минимум слов, закупал припасы и одну-две карты, доставлял письма и посылки, забирал новые и снова отправлялся в Неустойчивость.

Керис стояла неподвижно, положив руку на прилавок, понимая, что ничего хорошего от Кеттера не услышит.

Тот медленно вошел в лавку, стараясь не встречаться с девушкой глазами. Его приветственный кинезис оказался особым — тем, который совершают только в скорбных обстоятельствах.

— Девица Кейлен, — спросил он, — дома ли твой брат?

— Нет, мастер Кеттер, его нет. А матушка очень больна. Ты лучше скажи мне, что случилось.

Курьер развязал шейный платок, вытер им пот и пропустил ткань сквозь пальцы, словно стараясь выиграть время, чтобы обдумать свои слова.

Чувствуя дурноту и в то же время не в силах дольше ждать новости, которую ей не хотелось узнавать, Керис пришла ему на помощь:

— Отец… Не может же он… Он… он мертв, да?

Кеттер уныло кивнул:

— Мне очень жаль.

Даже теперь часть сознания Керис отказывалась верить. Пирс? Пирс Кейлен? Никогда! Только не ее отец со своей ленивой улыбкой и молниеносной реакцией, со своим резким языком и добрым сердцем. Керис не двинулась с места, но инстинктивно понизила голос, чтобы не услышала мать.

— Что произошло?

— На станции Пикля на него напали. Он умер на месте.

Керис вытаращила глаза на курьера. Ей все еще было трудно поверить в смерть отца и уж тем более невозможно понять услышанное. Она никогда не бывала в Неустойчивости, но слышала достаточно, чтобы знать: станции — самые безопасные места за пределами Постоянств.

— Он погиб на станции?

Кеттер кивнул.

— Уж прости меня, девонька, — пробормотал он. — Мне ехать надо. Посылки надо доставить. Я привел его лошадей и привез вещи — то, что от них осталось. Их, знаешь ли, здорово потрепали.