Изгой Гора - Норман Джон. Страница 25

Меня приковали к кольцу на ноге одного из тарнов.

Татрикс внезапно потеряла ко мне всякий интерес. Она повернулась к Дорне и капитану Торну. Воин со сломанной рукой поднялся с пола. Его поврежденная рука плетью висела вдоль тела. Он шатался. Его товарищ стоял возле меня. Может, он следил за мной, а может просто старался успокоить встревоженных гигантов.

Татрикс надменно обратилась к Дорне и Торну:

— Почему здесь так мало моих солдат?

— Нас вполне достаточно, — ответил Торн.

Татрикс посмотрела вдаль в сторону города.

— Сейчас из ворот должны выходить толпы радостных горожан.

Ни Дорна Гордая, ни Торн не ответили ей.

Татрикс подошла ко мне с царственным величием, несмотря на изодранную мантию. Она показала рукой на Тарну.

— Воин, если ты задержишься тут, то увидишь толпы людей, которые будут радостно приветствовать меня.

Послышался голос Дорны:

— Я думаю, что ты ошибаешься, обожаемая татрикс.

Лара удивленно повернулась.

— Почему?

— Потому, — ответила Дорна, и я был уверен, что она улыбается под маской, — потому что ты не вернешься в Тарну.

Татрикс стояла в полной растерянности, как будто пораженная громом.

Один из воинов вскочил в седло тарна, к ноге которого я был прикован. Он натянул поводья и тарн взлетел. Я болтался в воздухе. Боль раздирала все мое тело. Я увидел, что белая колонна и фигуры на ней удаляются от меня.

Там оставались два воина, женщина в серебряной маске и одетая в золотую мантию татрикс Тарны.

ГЛАВА 17. ШАХТЫ ТАРНЫ

Помещение было узким, длинным и с низким потолком, в длину около сотни футов, а в высоту и ширину около четырех. Дымные лампы горели в руках. Я не знал, сколько таких камер в подземных шахтах Тарны. Длинный ряд рабов, скованных вместе, входил сюда, располагаясь по всей длине, и когда вошел последний, то захлопнулась стальная дверь с отверстиями для наблюдений. Я услышал скрип задвигаемых засовов.

Здесь было темно. На полу стояла вода, которая стекала со стен и капала с потолка. Воздух сюда проникал через маленькие отверстия, диаметром не более одного дюйма, которые располагались на расстоянии двадцати футов друг от друга. В центре стены виднелось отверстие диаметром в два фута.

Андреас, который был прикован рядом со мной, сказал:

— Через эту дыру камера затопляется водой.

Я кивнул и прислонился спиной к сырой каменной стене. Интересно, сколько раз эта подземная камера затапливалась водой вместе с теми несчастными рабами, которые здесь находились? Я уже не удивлялся, что в шахтах Тарны царит такая полная покорность. Ведь всего месяц назад всех рабов в соседней камере затопили из-за непокорности одного из них. Я уже не удивлялся тому, что рабы с ужасом думают о всякой попытке сопротивления. Они сами готовы задушить любого, кто выскажет мысль о восстании. Ведь тогда все они погибнут ужасной смертью. Система шахт была сделана так, что можно было затопить сразу все камеры. Мне говорили, что так однажды уже было. И после этого много недель пришлось откачивать воду и вылавливать трупы.

Андреас сказал мне:

— Для тех, кому жизнь не дорога, здешних удобств вполне достаточно.

Я согласился с ним.

Он сунул луковицу и кусок хлеба мне в руку:

— Возьми.

— Спасибо, — ответил я и с жадностью принялся за еду.

— Тебе придется научиться жить как мы, — сказал он.

Перед тем, как завести нас в камеру, надсмотрщик бросил нам хлеб и овощи. Рабы дрались между собой, кусаясь и царапаясь. Каждый старался ухватить кусок побольше, вырывая друг у друга еду… Эта сцена вызвала у меня отвращение. Я не полез в драку, хотя цепи, связывающие меня с остальными, потащили меня в самую гущу. Но я понимал, что мне придется научиться всему этому, так как у меня не было желания умереть.

Я улыбнулся про себя, думая, почему мы все здесь так цепляемся за свою жизнь, так стремимся остаться в живых? Этот вопрос сам по себе довольно глуп, но здесь, в шахтах Тарны, он не оказался таковым.

— Нам нужно думать о побеге, — сказал я.

— Тихо! Идиот! — пропищал откуда-то издали. Это был Ост из Тарны, который как и я, был осужден на работу в шахтах.

Он ненавидел меня, считая, что из-за меня оказался здесь. Мы вместе добывали руду в штольне, и дважды он украл то, что добыл я. За это меня избивал кнутом надсмотрщик, как не выполнившего дневную норму. Те рабы, что сидели на одной цепи с невыполнившим норму, лишались в этот день пищи. Если норма не выполнялась три дня подряд, то всех рабов загоняли в камеру и открывали шлюзы, затопляя ее. Многие рабы с неудовольствием смотрели на меня. Ведь одновременно с моим появлением повысилась их дневная норма. Правда, сам я считал, что это всего лишь совпадение.

— Я сообщу, что ты готовишь побег, — прошипел Ост.

В слабом свете ламп, горящих в углах камеры, я увидел, как могучий коренастый человек, прикованный рядом с Остом, накинул на его шею тяжелую цепь. Цепь натянулась и Ост тщетно пытался сбросить ее. Глаза его выкатились из орбит.

— Ты больше ни о ком ничего не скажешь, — сказал человек, и я сразу узнал могучего Корна из касты Кузнецов, которого я отказался убить на арене. Ост дергался в конвульсиях.

— Не убивай его, — сказал я Корну.

— Как хочешь, воин, — ответил Корн и сдернул цепь с горла Оста. Тот сразу упал на сырой пол, держась руками за горло и хрипло втягивая воздух.

— У тебя, кажется, есть друг, — сказал Андреас.

Зазвенев цепями, Корн растянулся на полу и вскоре храп возвестил, что он уснул.

— Где Линна? — спросил я у Андреаса.

Его голос сразу стал печальным.

— Где-то на Фермах, я потерял ее.

— Мы все потеряли многое, — сказал я.

В камере мало кто разговаривал. Говорить было не о чем, да и усталость после изнурительной работы не располагала к беседе. Я сидел, прислонившись спиной к сырой стене, и слушал дыхание спящих.

Я был далеко от Сардарских гор, от Царствующих Жрецов, потерял свой город, любимую Талену, отца и друзей. Ни один камень не лежит рядом с другим. Эта загадка жестоких Царствующих Жрецов останется тайной, а я умру, рано или поздно, под кнутом надсмотрщика или от голода, а может задохнусь в воде. Эта преисподняя — шахты Тарны — будет моей могилой.

Здесь, наверное, сотни таких шахт и везде работают скованные рабы. Эти шахты паутиной пронизывают толщу богатой рудой земли. А руда эта — основа благополучия Тарны. Во многих тоннелях человек не может выпрямиться в полный рост. Рабы работают на четвереньках, руки и ноги постоянно покрыты ранами и кровоточат. На шее у каждого висит мешок, куда он собирает руду. Затем руда вывозится наверх с помощью тележки. Во всех тоннелях шахт царит вечный мрак, только кое-где коптят маленькие лампы.

Рабочий день в шахтах длится 16 горийских часов — это примерно восемь земных. Рабы никогда не выходя на поверхность, и тот, кто спустился в эти холодные подземелья, больше никогда не увидит солнца. В жалком существовании рабов есть одно светлое пятно — раз в год, в день рождения татрикс, им дают медовый пирожок и чашку плохого кал-да.

Мой сосед, который казался живым скелетом, хвастался, что уже три раза пил в шахтах кал-да. Но таких счастливцев было совсем немного. Продолжительность жизни рабов в шахтах, если они прежде не погибали от кнута надсмотрщика, составляла от шести месяцев до одного года.

Вскоре я понял, что мой взгляд прикован к зловещему круглому отверстию.

Утром, хотя я понял, что наступило утро только по ругательствам надсмотрщиков, щелканию кнутов, звону цепей и крикам рабов, я со своими товарищами вышел из длинной камеры в прямоугольную, которая была соседней с нашей.

Здесь уже была приготовлена пища.

Рабы бросились к ней, но тут же были отогнаны кнутами. Еще не было приказа приступать к еде.

Старший раб, который командовал теми, кто был с ними на одной цепи, наслаждался своей властью. Хотя он, как и все остальные, давно уже не видел солнца, но ему был доверен кнут и он был убаром этого мрачного подземелья. Рабы замерли. Все глаза были устремлена на жалкую пищу. Они ждали сигнала.