Король - Норман Джон. Страница 36

Один из гостей громко вскрикнул и вскочил на ноги. Другой навалился на стол, его глаза налились кровью.

Сначала напевы Бейиры-II казались почему-то неуместными в зале с высокими потолками и отверстиями для выхода дыма, с грязным, усыпанным тростником полом, но вскоре все это забылось, и помещение казалось не менее подходящим, в качестве белого шатра, затерянного среди дюн, чем сотни других, — таверна на Иллирисе, свободной торговой планете, куда съезжались работорговцы и пираты, где можно было сделать неплохие покупки; публичный дом на опаленном солнцем Торусе, где нельзя было выйти на улицу, не надев защитные очки; отдаленная темница, где жены и дочери разжалованной знати в ожидании рабства проходили выучку; дом для рабынь на захолустном Гранике, где некоторые девочки-рабыни еще не знали о существовании мужчин, не понимали, что могут возбуждать их; или, предположим, величественный зал с колоннами и мраморным полом где-нибудь в глубине огромного дворца с башнями, принадлежащего суровому повелителю знойной страны, возвышающегося над тысячей лачуг, караван-сараев, окруженных со всех сторон гибельной безводной пустыней. Таким же подходящим стал казаться грубый зал алеманнов, прибежище дризриаков на планете, ныне укрытой от каменного ливня, от которого на небе играли сполохи и длинные светящиеся полосы, подобно следам от звериных когтей. Этот зал ничем не отличался от любого помещения, в котором находились рабыни и мужчины.

— Нет, нет! — сердито закричал мужчина. — Убить ее! Убить!

— Подожди, посмотрим! — убеждал его другой.

— Будь мужчиной! — кричал третий. Аброгастес со своей скамьи с острым любопытством наблюдал за происходящим.

Бывшие гражданки Империи дрожали и вскрикивали, удивленные тем, какой может оказаться женщина.

— Бедра жжет! — плакала одна.

— Я рабыня, рабыня! — почти кричала другая. На их крики оборачивались, но ненадолго, почти не обращая внимания.

Руки женщин скользили по обнаженной груди. Они тяжело дышали, чувствуя, как колотятся сердца. Кое-кто громко постанывал.

Надсмотрщики время от времени касались плетями плеч самых шумных рабынь, призывая их к молчанию, но даже не глядя в их сторону — они не могли отвести глаз от зрелища в центре зала.

Один из надсмотрщиков отсутствующим жестом опустил плеть, даже, видимо, не сознавая, что делает.

Это был совсем мальчишка, он никогда еще не видел ничего подобного.

Женщина быстро повернулась, как будто не в силах справиться с собой, и принялась целовать и лизать орудие наказания, повисшее рядом с ее плечом.

Но юноша ничего не замечал.

Не отрываясь, он смотрел в центр зала.

— Смотри, как она извивается! — воскликнули с другой стороны зала.

Внимание всех присутствующих, в том числе человекоподобных и рептилий, было приковано к полу. В то время как многие из них воспринимали только вибрацию воздуха, сам ритм и грация движений оказали на них некоторое влияние, как и на мужчин этой планеты, способных слышать и видеть, мужчин планеты, на которой чередовались ритмы и циклы, времена года, дни и ночи, приливы и отливы, дожди и зной, снега и ветры.

Теперь рабыня стояла на коленях рядом с массивным копьем, копьем клятвы, которое держали двое воинов. Женщина обняла копье, прижимаясь к нему всем телом, лаская своими маленькими ладонями, влажными губами и языком.

Будь на месте копья мужчина, он бы не сдержал крика, обезумев от наслаждения.

Затем женщина отодвинулась от копья, распростерлась на грязном полу и начала извиваться и принимать соблазнительные позы, напрягалась и вновь расслаблялась, поворачивалась на бок, стискивала свое тело руками, разбрасывала их в непереносимом экстазе, протягивала молящими и зовущими жестами.

— Позволь убить ее сейчас, великий Аброгастес! — кричал мужчина. — Позволь перерезать ей глотку!

— Это всегда успеется, — проворчал другой. Рабыня, должно быть, услышала их слова, ибо в ее стоне послышался ужас.

— Убей ее! — крикнул другой мужчина, тот, кто уже кинул дробинку на чашу смерти.

— Молчи! — перебил его сосед.

Рабыня благодарно взглянула на него, но мужчина фыркнул так презрительно, но она вновь сжалась в отчаянии и ужасе.

— Танцуй, танцуй, тварь! — вопили мужчины.

Она встала на колени перед копьем, в ярде от него, и медленно начала выгибаться назад, пока ее голова не коснулась грязного пола волосы разметались по нему. В этой позе она могла видеть Аброгастеса, сидящего сзади, на скамье между двумя колоннами. Застыв и выждав момент, рабыня под музыку выпрямилась, грациозно повернулась на коленях лицом к Аброгастесу и нагнулась вперед, вытянув руки по полу. Мужчины закричали от удовольствия, ибо это была обычная поза покорности. Опустившись на живот, рабыня извернулась так, что оказалась лицом к копью, и, как будто ей позволили поцеловать ноги хозяина, прижалась губами к полу перед копьем, а потом покрыла древко нежными поцелуями.

— Слава алеманнам! — закричали гости. — Слава алеманнам!

Рабыням часто приходилось исполнять подобные ритуалы, они считались весьма значительными.

Как уже упоминалось, до копья не позволяли дотрагиваться свободным женщинам, но покорность рабынь часто выражалась в обрядах с ним.

— Пусть вновь встанет на ноги! — потребовали гости.

Рабыня начала танцевать перед столами, перед каждым гостем, сначала с трогательной робостью, добиваясь их внимания и благосклонности. Но вскоре она заметила, что по каком-то причинам — либо под влиянием напевной, чувственной нездешней мелодии, которая могла бы захватить даже самых холодных и решительных из мужчин и побудила бы их разорвать одежду даже самых холодных свободных женщин, или же под впечатлением ее собственной красоты, драгоценной и чудесной, которую только теперь начала сознавать даже сама рабыня, или под воздействием танца, а может быть, всего вместе, — в глазах мужчин появилось жгучее любопытство, цвет и форму губ можно изменить, скажем, с помощью помады, — и тогда следует говорить об изменении женского естества, что в новом виде представляет собой более подчеркнутый стимул, который не встречается в природе, или, по крайней мере, в природе, лишенной свидетельств ухищрений. Это и есть «визуальное акцентирование». Косметика, украшения, одежда — все это в общем выполняет функции «визуального акцента».