Племена Гора - Норман Джон. Страница 29

— Лентяйка! — вопила она. — Все никак не наиграешься! Несчастная Алейна поставила бурдюк на голову и побежала исполнять порученную работу. Вечером, после того как Айя посчитала, что на сегодня хватит, и отпустила Алейну, рабыня прибежала ко мне жаловаться.

— Ну разве он после этого не ужасная скотина? — закончила она своей рассказ.

— Да, — кивнул я, — он — ужасная скотина.

— Почему ты не вмешался?

Я пожал плечами:

— По-моему, ты и сама прекрасно справилась.

— Вот как? — произнесла она и через несколько минут добавила: — Разве ты не должен защищать свою собственность?

— Должен, если она представляет какую-нибудь ценность.

— О! — вырвалось у Алейны, и она опустила глаза.

— Сними с меня тапочки, — приказал я. Она послушно согнулась.

Поздно вечером, свернувшись клубком у меня в ногах, она вдруг заговорила:

— Господин?

— Да?

— Он ужасная скотина, ведь так?

— Так.

Наступила долгая пауза. Затем я услышал:

— Как ты думаешь, я еще увижу его?

— Кочевники бедные люди. Я полагал, ты хочешь достаться богатому.

— Я не собираюсь ему доставаться! Я его ненавижу!

— О! — произнес я.

Спустя некоторое время она сказала:

— Господин?

— Да?

— Как ты думаешь, господин, увижу ли я его еще раз?

— Не знаю.

В темноте я услышал, как звякнула намотанная на ее лодыжку цепочка. Невольница замерла, стоя на коленях. Голова ее прижалась к циновке.

— Господин, — прошептала она.

— Да? — отозвался я.

— Может быть, я начну учиться танцевать?

— Кто это «я»?

— Алейна, твоя рабыня, господин, умоляет тебя научить ее танцевать.

— Может быть, ее и научат.

Некоторое время мы молчали.

— Алейна?

— Да, господин?

— Считаешь ли ты в глубине души себя рабыней?

— Может ли девушка ответить честно?

— Конечно.

— Я никогда не стану истинной рабыней, — ответила она. — Я женщина с Земли.

— О, — сказал я и улыбнулся.

Снаружи доносился шорох ветра, фырканье кайилов и перекличка стражников.

— Почему Алейна решила учиться танцевать? — спросил я.

Девушка задумалась, потом вздохнула:

— Алейна думает, что это доставит ей удовольствие и займет ее время. К тому же это пойдет на пользу здоровью. Это поможет ей сохранить фигуру.

— Алейна, — сказал я, — хочет танцевать, причем танцевать истинно женские танцы, потому что в глубине сердца она хранит секрет.

— В чем же секрет Алейны? — спросила она.

— В том, что в глубине души она хочет стать рабыней.

— Ерунда! — воскликнула девушка.

— Есть и еще одна тайна, — сказал я. — О которой не знает сама Алейна.

— Что еще за тайна?

— То, что, желая в глубине души стать рабыней, Алейна не заметила, как уже стала ею.

— Нет! — крикнула девушка. — Нет! Нет!

— Она из тех девушек, для которых клеймо и ошейник лишь внешние подтверждения внутреннего состояния

— Нет!

— Для таких девушек клеймо — разглашение давно не существующей тайны.

— Нет! — крикнула она.

— Клеймо и ошейник, Алейна, — это то, что тебе надо.

— Нет! — Она зарыдала, и я услышал, как пальцы ее пытаются сорвать ошейник.

— Радуйся, что он у тебя на теле! Многие девушки о нем только мечтают!

Она долго плакала в темноте и отчаянно тянула себя за ошейник.

Ибн-Саран потягивал густое черное вино и смотрел на танцующую перед ним рабыню в желтой шелковой накидке.

Я видел, что ее прелести произвели на него впечатление.

Она изогнулась, вытянула ногу и, следуя музыке, медленно гладила ее руками.

Алейна была действительно хороша, поскольку в душе ее пылал огонь рабыни.

Время от времени она бросала на нас лукавый взгляд, словно желая сказать — вот я исполняю для вас танец рабыни, а между тем в глубине души я совершенно свободна. Вы меня так и не приручили. И никогда не приручите. Меня приручить нельзя. Ни один мужчина не сумеет меня приручить.

Придет время, и она поймет, что уже давно стала настоящей рабыней. В таких делах спешить не следует. В Тахари мужчины очень терпеливы.

Перед Сулейманом лежало пять камней, три бриллианта с красными и белыми проблесками и два опала, один обычный, молочного оттенка, другой — редкий пламенный опал, голубой с зеленым. На Земле опалы не очень ценятся,

зато на Горе они большая редкость. Я привез уникальные экземпляры, отполированные яйцеобразные камни. Конечно, их стоимость не дотягивала до стоимости бриллиантов.

— Что ты хочешь за эти камни? — спросил Сулейман.

— Сто весов финиковых кирпичей.

— Это слишком много.

Я и сам знал, что запросил лишнее. Трюк заключался в том, чтобы изначально назвать высокую цену, а потом прийти к разумному компромиссу. При этом нельзя запрашивать слишком много, чтобы не оскорбить умного и уважаемого человека. Завысить цену — значит дать понять, что считаешь собеседника за дурака. В случае с Сулейманом это могло привести к весьма нежелательным для меня последствиям, как, например, немедленное обезглавливание, а то и что-нибудь похуже, в зависимости от его настроения.

— Двадцать весов финиковых кирпичей, — сказал он.

— Это слишком мало.

Сулейман разглядывал камни. Он и сам понимал, что это не цена.

Сулейман умел разбираться в товарах. Он обладал вкусом. К тому же он был очень умным человеком.

Он уготовил мне ловушку.

То, что это ловушка, я осознал ночью. Шла шестая ночь после присоединения к каравану Фарука людей из племени аретаев. Помощник предводителя, второй после него человек в отряде, подъехал к моему шатру. Именно он требовал прикончить меня как каварского шпиона. Звали этого человека Хамид.

Он подозрительно огляделся, затем ввалился в шатер и уселся на мои циновки. Я не собирался его убивать.

— Ты привез камни для продажи Сулейману, высокому паше из рода Аретаев, — сказал он.

— Да, — ответил я.

— Отдай их мне. — Хамид явно волновался. — Я передам их Сулейману. Он все равно тебя не примет. А я отдам тебе их цену в финиковых кирпичах.

— Не очень удачный план, — сказал я.

Глаза его сузились, а злое лицо потемнело.

— Выйди, — сказал он Алейне. Я еще не успел ее стреножить.