Странники Гора - Норман Джон. Страница 65

Камчак повернулся к гостям.

– Ешьте, – миролюбиво предложил он.

За столами прислуживали обнаженные тарианские девушки из знатнейших семей города.

Тарианские музыканты, подчиняясь сложившимся обстоятельствам, изо всех сил старались угодить новым хозяевам.

– Ешьте! – распорядился Камчак.

Пленные тариане, повинуясь, послушно набивали себе рты всем, что находилось под рукой.

– Добро пожаловать, командиры, – заметив наше появление, широким жестом предложил присоединиться к пиршеству Камчак.

– Не ожидал увидеть тебя в Тарии, – признался я ему.

– Они тоже, – усмехнулся Гарольд, кивнув на членов Верховного Совета Тарии.

Но сумрачный взгляд Камчака не становился веселее. Он как будто не замечал происходящего. Эта ночь, ночь его триумфа, казалось, совсем его не радовала.

– Убар тачаков не выглядит счастливым, – заметил я.

Камчак поднял голову и грустно посмотрел на меня.

– Город в огне, – продолжал я.

– Пусть горит, – мрачно ответил он.

– Он у твоих ног.

– Он мне не нужен.

– Чего же ты хотел?

– Только крови Сафрара.

– И все это только ради того, чтобы отомстить за смерть Катайтачака?

– Ради того, чтобы отомстить за смерть Катайтачака, я бы спалил и тысячу городов.

– Вот как? – Я был удивлен.

– Это был мой отец, – ответил Камчак и отвернулся.

В ходе вечера в зал время от времени входили воины и гонцы с поручениями, прибывающие сюда из разных концов города и даже от находившихся в степи тачакских фургонов, проделавшие, быть может, многочасовой путь, чтобы передать убару сообщение.

Они подходили к Камчаку, обменивались с ним несколькими словами и быстро оставляли зал.

Вина и закуски подавались на столы без остановки, и даже тарианская знать – под угрозой кайвы у них за спиной – принуждена была поглощать вино в неимоверных количествах, отчего многие из них, опьянев, принимались жаловаться друг другу на тяготы прошедшего дня или стонать, раскачиваясь из стороны в сторону, горестно обхватив голову руками, в то время как общее веселье в зале росло пропорционально выпитому. В один из моментов празднества в зал вошли три тачакские девушки в развевающихся на них шелках и втолкнули перед собой упирающуюся растрепанную тарианку. Они связали девушке руки, забросив петлю ей на шею.

– Она была нашей госпожой! – объявила одна из тачакских девушек, ведя за собой тарианку по всему залу и подгоняя её плетью.

При этом сообщении находившиеся в зале тачачки радостно захлопали в ладоши; на лицах у них отразилось ликование. Некоторые из них тут же выбежали из зала и вскоре вернулись, ведя перед собой тарианок, в услужении у которых они находились ещё несколько часов назад. Входящих в зал тарианок принуждали взбить волосы и вымыть ноги, прежде чем им позволяли выполнять обязанности прислуживающих за столами рабынь. Позже некоторых из них заставили танцевать для победителей. В разгар пиршества одна из тачакских девушек, указывая на бывшую свою госпожу, вдруг воскликнула:

– Что мне предложат за эту рабыню?

Кто-то, решив поддержать игру, выкрикнул свою цену – что-то около пары медяков. Тачакские девушки завизжали от удовольствия, призывая мужчин включиться в импровизированную распродажу их бывших хозяек. Одна из самых красивых тарианок была продана всего за семь медных тарианских монет. И вдруг в зале появился очередной посыльный и торопливо подбежал к Камчаку. Убар тачаков выслушал его с бесстрастным выражением лица и решительно встал из-за стола. Широким жестом он указал на пленных тарианцев.

– Увести их, – приказал он. – Заковать в цепи, посадить в крепость и найти для них занятие. Пусть работают.

Фаниуса Турмуса, Камраса и всех членов Городского Совета охранники немедленно вывели из зала.

Разговоры за столами стихли, все присутствующие молча смотрели на Камчака. Даже музыканты опустили инструменты.

– Пир окончен, – сообщил Камчак.

Тачаки и приглашенные, не дожидаясь дальнейших указаний, поспешно оставили зал.

Камчак – в наброшенной на плечо мантии убара стоял у трона Фаниуса Турмуса и мрачно смотрел на опустевшие столы, перевернутые кубки с вином и остатки праздничного пиршества. Лишь он, Гарольд и я одни остались в тронном зале.

– Что случилось? – не в силах скрыть тревоги спросил я.

– Боски и фургоны подверглись нападению, – сообщил Камчак.

– Кто напал? – воскликнул Гарольд.

– Паравачи, – коротко ответил Камчак.

Глава 23 БИТВА У ЛАГЕРЯ

Пришпорив своих каиил, мы с Гарольдом помчались к сопровождавшим штурмовое войско Камчака фургонам. Их было около двух дюжин, большей частью груженных провиантом. С одной из повозок верх был снят – там находились похищенные нами у Сафрара два тарна. Поскольку тарн птица боевая, тачакам показалось, что при штурме города тарны будут нелишними.

Мы собрались лететь за подмогой. Гарольд – к кассарам, я – к катайям. Хотя, честно сказать, надежды на то, что кто-нибудь из них придет на помощь тачакам, почти не было. После этого мы намеревались вернуться к своим, возвращавшимся к лагерю для защиты босков и людей. Камчак, так и не сумевший отомстить Сафрару за Катайтачака, готовился покинуть город. Он должен был двинуть войска на паравачей.

Когда-то давно, впервые оказавшись на равнине Тарии, я встретил четырех всадников, одним из них был Камчак. Каково же было мое удивление, когда чуть позже я узнал, что трое других – Конрад, Хакимба и Толнус оказались не кем иным, как убарами кассаров, катайев и паравачей. Тогда я ещё не знал, что простые воины из разных племен, как правило, не прогуливаются вместе. Те, кого я принял за обычных кочевников, на самом деле оказались специально съехавшимися на совет убарами.

Вообще-то у кочевых племен принято скрывать подлинных убаров – чтобы уберечь истинного убара от покушения, каждый народ имеет подставного предводителя. Но по словам Камчака, Конрад, Хакимба и Толнус являлись истинными вождями своих племен.

Пытаясь снизиться над растревоженным лагерем катайев, я едва уберегся от стрел – меня спасла яркая куртка посланника. Вскоре меня отвели к возвышению, где восседал мнимый убар. Большого труда стоило мне убедить конвой в том, что я знаю их истинного убара, и лишь после того, как я назвал его имя, меня провели к Хакимбе.

Как я и думал, сообщение о плачевном положении тачаков не вызвало у него особого сочувствия – карие глаза Хакимбы смотрели по-прежнему равнодушно с покрытого шрамами лица; то, что паравачи совершают набеги на стада и фургоны тачаков в то время, как те воюют в Тарии, ничуть не волновало предводителя катайев; правда, он порицал паравачей за то, что они делают набеги в Год Знамений – время всеобщего перемирия племен… Тогда я попытался сменить тактику и заявил, что между паравачами и тарианцами возможен заговор и что паравачи даже в этот год не гнушаются совершать набеги, рассчитывая этим отвлечь внимание тачаков от Тарии.

Похоже, мои слова произвели какое-то впечатление, и все-таки при всем своем неодобрении действий паравачей и особенно их возможного сговора с тарианцами Хакимба не соглашался помочь воинами.

– У нас есть свои фургоны, – наконец медленно произнес он, – свои. Не тачакские, не паравачские, не кассарские – свои. Так вот, если паравачи нападут на наши фургоны, мы будем сражаться. Не раньше.

Хакимба был непреклонен.

С тяжелым сердцем я взобрался на спину тарна.

– Я слышал, что паравачи убивают босков, – сказал я уже сидя в седле.

– Убивают босков? – недоверчиво переспросил Хакимба.

– Да, – кивнул я, – и вырезают кольца из носов у женщин, чтобы продать их в Тарии, когда оттуда уйдут тачаки.

– Это гнусно – убивать босков, – задумчиво произнес Хакимба.

– Так вы поможете? – снова спросил я.

– У нас есть свои повозки, – упрямо повторил он, – и мы будем следить за ними.

– А что вы будете делать, если паравачи и тарианцы объединятся и на следующий год выступят против вас? Они убьют и ваших босков!