Странники Гора - Норман Джон. Страница 74

– Мне не приходилось встречаться с такой женщиной.

Мне оставалось лишь признать её правоту. Особую грусть вызывало то, что сам я знал только одну такую женщину – Дину.

– Возможно, ты права, – согласился я, – но млекопитающие делятся на тех, кто по природе своей стремится к обладанию кем-либо, и тех, чья природа требует от них быть обладаемыми.

– Я не привыкла думать о себе как о млекопитающем, – рассмеялась Элизабет.

– А кем ты привыкла считать себя в биологическом смысле?

– Ну, если ты хочешь посмотреть на меня с этой точки зрения…

Я ударил кулаком по полу фургона, и Элизабет испуганно отскочила в сторону.

– Вот с какой точки я смотрю на это дело.

– Чепуха! – заявила Элизабет. – Это ничего не доказывает.

– Горианцы тоже признают, что этот аспект не воспринимается женщинами; они не понимают его, боятся и протестуют.

– Потому что это не доказательство.

– Ты все время считаешь, что я хочу принизить женщину, доказать её ничтожность; я же, наоборот, говорю, что женщины удивительны, очаровательны, но становятся такими, лишь научившись отдавать себя любви.

– Глупость! – фыркнула Элизабет.

– Вот почему в этом диком, варварском мире женщину, которая не умеет уступать, зачастую учат этому насильно. Ее просто завоевывают.

Элизабет отбросила голову назад и весело расхохоталась.

– Да-да, – глядя на нее, усмехнулся и я. – Ее уступчивость завоевывается, и нередко её хозяином, который испытывает от этого не меньшее удовлетворение.

– И что происходит с этими женщинами потом?

– Они могут носить цепи или получить свободу, как сложится их судьба; но для того, о чем мы с тобой говорили, это не имеет никакого значения: и в том и в другом случае они делаются по-настоящему женственными.

– Ни один мужчина, включая и тебя самого, мой дорогой Тэрл Кэбот, не толкнет меня на этот шаг!

– Горианцы утверждают, что женщина начинает страстно стремиться к осознанию свой женственности, своего предназначения мужчине именно в момент своего слияния с ним в одно целое – в тот парадоксальный момент, когда она, фактически являясь подвластной ему, его рабыней, достигает максимальной степени свободы.

– Все это так глупо!

– Они утверждают также, что женщина подсознательно страстно желает, чтобы это произошло с ней, но не отдает в этом себе отчета.

– А это уже совершеннейшая глупость!

– Почему же ты прежде вела себя со мной, как будто хотела быть рабыней?

– Это была просто шутка! Шутка!

– Шутка?

Она смущенно опустила глаза.

– Вот почему Камчак отдал тебя мне, – сказал я.

– Почему? – не поняла она.

– Чтобы в моих руках ты познала ошейник и научилась быть настоящей женщиной.

Она посмотрела на меня с удивлением, в глазах её читалось откровенное недоверие.

– Видишь, он думал о тебе, – продолжал я. – Он по-настоящему любил свою маленькую дикарку.

Я поднялся с пола и, отшвырнув в угол фургона свой бокал, направился к двери.

Элизабет вскочила на ноги.

– Куда ты собираешься? – поинтересовалась она.

– Пойду в фургон рабов, – ответил я.

– Но зачем?

Я не собирался скрывать своих намерений.

– Я хочу женщину.

Она не отвела взгляда.

– Но ведь я тоже женщина, Тэрл, – сказала она.

Я промолчал.

– Разве я менее красива, чем женщины в фургоне рабынь?

– Нет, не менее.

– Тогда почему же ты не останешься со мной?

– Завтра, думаю, нас ожидает серьезное сражение, – ушел я от прямого ответа.

– Я могу доставить тебе не меньше радости, чем любая другая рабыня, – настаивала она.

– Но ты не рабыня, ты – свободная женщина.

– Я дам тебе больше, чем они.

– Ты так самонадеянна!

Она горделиво выпрямилась. 

– Полагаю, тебе приходилось видеть девушек на невольничьих рынках, познавших, как и я, прикосновение плети рабовладельца? – поинтересовалась она.

Да, она была права, мне довелось на них посмотреть.

– Ты видел, как я двигаюсь, – с вызовом продолжала она. – Разве это не прибавило бы дюжины золотых монет к той цене, которую можно было бы за меня запросить?

– Пожалуй, – согласился я. Я подошел к ней, обнял за плечи и заглянул в глаза.

– Я люблю тебя, Тэрл Кэбот, – прошептала она. – Пожалуйста, не оставляй меня!

– Ты не можешь меня любить, – возразил я, – Ты ничего не знаешь ни о моей жизни, ни о том, какая у меня здесь миссия.

– Мне это безразлично, – ответила она, кладя голову мне на плечо.

– Мне нужно идти, – ответил я. – С твоей стороны было бы жестоко стараться меня удержать.

– Возьми меня, Тэрл, – взмолилась она. – Возьми если не как свободную женщину, то как рабыню!

– Красавица моя Элизабет, я не могу взять тебя ни как ту, ни как другую

– Нет! – воскликнула она – Ты возьмешь меня так или иначе!

– Нет, Элизабет, – мягко возразил я, – нет.

Как разъяренная кошка, она набросилась на меня и ударила по щеке – раз, другой, третий..

– Нет, Элизабет, это не поможет, – сказал я. Она замерла, лицо у меня горело.

– Я тебя ненавижу, – пробормотала она – Ненавижу!

– Не верю, – ответил я.

– Тебе известен моральный кодекс воина Гора? – спросила она.

– Нет, – покачал я головой, – не известен.

Она снова ударила меня по щеке.

– Я тебя ненавижу, – процедила она сквозь зубы. И тут же, как я и ожидал, она опустилась передо мной на колени, протянув ко мне скрещенные в запястьях руки, как подобает горианской рабыне.

– Теперь, – с вызовом сказала она, обжигая меня своим пылающим от ярости взглядом, – ты должен или убить меня, или сделать своей рабыней!

– Ты свободная женщина, – настойчиво повторил я.

– Тогда убей меня, – потребовала она.

– Я не могу этого сделать, – отказался я.

– Значит, надень на меня ошейник!

– А этого я делать не хочу.

– Тогда тебе следует признать, что ты предал моральный кодекс горианского воина.

– Принеси ошейник, – потребовал я.

Она вскочила на ноги, схватила ошейник и снова опустилась передо мной на колени. Я опоясал её горло узкой металлической полосой и запер её на замок Она с яростью посмотрела на меня и начала подниматься с колен, но я жестко положил руку ей на плечо.

– Я не позволял тебе подниматься, рабыня, – сказал я.

Плечи её задрожали Одно мгновение она колебалась и затем уронила голову.

– Конечно, – пробормотала она. – Прости, господин.

Я вытащил заколки, удерживающие её шелковую накидку, и она соскользнула к её ногам, открывая моим глазам одеяние кейджеры. Элизабет напряглась, сдерживая переполнявшие её противоречивые чувства.

– Я хочу осмотреть свою рабыню, – сообщил я ей.

– Может быть, – язвительно осведомилась она, хозяин пожелает, чтобы его рабыня сняла с себя и остальную одежду?

– Нет, – ответил я.

Она презрительно вскинула голову.

– Я сам её сниму.

Я распустил её волосы, давая им возможность пышной волной рассыпаться по плечам, развязал красный поясок – кууру, снял с неё кожаный калмак и чатку.

– Раз уж тебе суждено быть рабыней – будь ею, сказал я.

Не поднимая головы, застыв в позе тачакской рабыни, она продолжала упорно смотреть в пол; руки её сжались в кулаки.

Я обошел её и опустился на ковер рядом с бутылкой ка-ла-на.

– Подойди ко мне, рабыня, – приказал я, – и стань рядом на колени.

Она подняла голову, окинула меня пылающим взглядом, секунду помедлила, едва слышно произнесла: «Да, господин» – и выполнила все, как я приказал.

Я смотрел, как она, мисс Элизабет Кардуэл, опускается передо мной на колени, при этом из всей одежды на ней был только ошейник.

– Кто ты? – спросил я у нее.

– Рабыня, – не поднимая головы, бросила она.

– Поднеси мне вина, – распорядился я.

Стоя на коленях, с низко опущенной головой, стараясь как можно изящнее держать бутыль, она наполнила мой бокал густым красным вином, как это делала Африз своему хозяину, Камчаку.