Здесь обитают чудовища - Нортон Андрэ. Страница 28

Однако он был вооружен. На поясе висел меч, с другой стороны – огромный кинжал, из-за плеча выглядывала дуга арбалета. Он достал кинжал из ножен и с вожделением поглядел на Ника, нацелив острие ему в горло.

Монах помотал головой – сильно и отрывисто, что отличало все его движения, – и коротко отдал какой-то приказ. Второй ухмыльнулся, в прогале его отвратительной бороды мелькнули остатки сломанных зубов. Схватив Ника за плечо, он толкнул его вслед за монахом, который заковылял вперед, неся свой шест с крестом так, словно это было одновременно и знамя, и оружие, в любой момент готовое к бою.

Яснее ясного, что Ник попал в руки бродяг. Сраженный собственным безрассудством, он все еще не мог как следует собраться с мыслями. Что к этим людям нельзя воззвать как к товарищам по несчастью, он с каждой минутой убеждался все больше. От солдата, подгонявшего Ника мощными тычками, веяло звериной жестокостью. Монах, по мнению пленника, был ничуть не лучше.

Они вышли на берег небольшого ручья, где их встретили еще трое солдат, так похожие на первого, словно все они – братья. Но главными в этой компании были не солдаты: власть, очевидно, делили между собой монах и еще одна особа, сидевшая, привалившись спиной к валуну. Она зубами рвала кусок полупрожаренного мяса, и еще несколько кусков, насаженных на палочки, лежали на угольях сбоку от костра. Жир блестел у нее на подбородке, капал на отделанный кружевом лиф платья, сливаясь со следами прежних трапез. От застарелой грязи ее кожа была серого цвета, тусклые пряди волос выбивались из растрепавшихся кос. Однако черты лица говорили о том, что чисто вымытая и ухоженная, она могла бы считаться красавицей даже в мире Ника. На ее замызганном платье сохранилась тонкая вышивка, а пояс и украшавшие каждый палец кольца были усыпаны драгоценными каменьями. На голове красовалась золотая диадема с тусклым голубым самоцветом. Она казалась безнадежно опустившейся принцессой, сошедшей с картинки из сказки.

Заметив Ника, она отбросила кость, которую со вкусом обгладывала. Сев прямее, она указала на него властным жестом и что-то повелительно проговорила. Что именно она сказала, Ник не понял, хотя отдельные слова показались ему знакомыми. Когда он не ответил, страж снова его ударил.

Однако монах оттолкнул солдата и яростно что-то выкрикнул. Недоброе оживление, появившееся было на лице женщины, когда ее подданный попытался вразумить пленника, погасло, сменившись разочарованием. Она передернула плечами и сделала знак рукой. Один из бродяг поспешил снять с углей и поднести ей очередной кусок мяса.

Тем временем монах встал перед Ником и медленно заговорил, делая паузу после каждого слова. Ник все равно ничего не понял и покачал головой. Взявший его в плен солдат опять выступил вперед. Сперва он довольно почтительно обратился к монаху, затем повернулся к Нику.

– Ты – кто? – проговорил он очень гортанно, но, по крайней мере, вопрос был ясен.

– Николас Шоу – а вы?

Солдат злобно ухмыльнулся.

– Неважно. Ты дьявольское отродье. – Он сплюнул. – Мы держим… демоны увидят… Они задают нам жару, а мы зададим жару тебе.

Затем снова заговорил монах, явно обращаясь к солдату. Облизывая пальцы, его перебила женщина, и при ее словах все четверо солдат громко расхохотались, монах же стремительно обернулся к ней, потрясая шестом. Слушая его словоизвержение, она продолжала улыбаться, но молчала. Солдаты, однако, веселиться перестали.

Ника подтащили к ближайшему дереву, прижали спиной к стволу и накрепко привязали плетеным кожаным ремнем. Монах наблюдал за этим удовлетворенно и с одобрением. Затем Ника оставили наедине со своими мыслями, а бродяги вернулись к костру, расселись вокруг и принялись за еду.

От запаха мяса Ник почувствовал голод. Казалось, уже целая вечность прошла с тех пор, как Линда кормила его похлебкой. Однако сильнее голода его мучила жажда, и смотреть на журчащий в нескольких шагах ручей становилось все нестерпимее.

Казалось, бродяги не торопятся покинуть это место. Один из солдат (точнее, решил Ник, их следовало бы назвать латниками, ибо принадлежащая им потертая амуниция была несомненно более сродни средневековью, нежели его собственному времени) вывел из зарослей нечищеную, тяжело переставляющую ноги тощую клячу и карнаухого мула. Он подвел их к воде и дал напиться, затем снова увел в кусты.

Монах вытянулся на земле, подальше от костра: послеполуденный зной усиливался. Он скрестил руки и крепко прижал к груди свое необычное оружие. Латники, отойдя на почтительное расстояние от предводителей, последовали его примеру, хотя и сменялись поочередно в карауле, и кто-нибудь один то углублялся в заросли, то вновь выходил на поляну.

Покончив с трапезой, женщина обтерла пальцы пучком травы – первый порыв чистоплотности, который увидел Ник. Подойдя к ручью, она напилась из горсти и снова вытерла руки, на сей раз об юбку. Постояла, глядя на спящего монаха и латников, и вернулась на свое место у камня, бросив по пути быстрый взгляд на Ника.

Однако она не стала спать. Удобно развалясь, она играла одной из своих длинных кос, что-то тихо напевая. Время от времени она, не таясь, многозначительно поглядывала на Ника.

Так же, как прежде почувствовал жестокость латников и оголтелый фанатизм монаха, Ник теперь ощущал исходившие от нее жуткие и отвратительные флюиды зла. Он сам себе удивлялся. Никогда прежде он не питал такого отвращения к кому бы то ни было, никогда ему не доводилось пережить ощущение, что он знает чувства других. Это было похоже на осознание того, что Джеремайя его понимает, на обострившуюся способность, неведомую раньше.

То, что он попал в весьма скверный переплет, было очевидно. Они запросто его прирежут, их и приглашать не надо: Ник готов был поклясться, что женщина просто мечтает об этом. Пока что он понял одно: они думают торговаться с теми, кого зовут «дьяволами», и собираются предложить им Ника. И поскольку именно это слово монах выкрикнул в лицо Герольду, торговаться они намерены с Людьми с Холмов, припугнуть их тем, что могут с Ником сделать. От этой мысли мороз продирал по коже. Потому что какое Людям с Холмов дело, если его здесь прикончат? Он отверг предложение Герольда – или, по крайней мере, отложил ответ на потом, – значит, Авалон о нем заботиться не станет. Ему ясно объяснили: Авалон защищает своих, остальных же постигнет та участь, которую они избрали.

Теперь Ник жалел, что не ответил Герольду иначе. Ему казалось, что все рассуждения викария об изменении, о роковом неверном выборе – ничто в сравнении с тем, что он попался в руки бродягам. И все же – он был упрям и знал это – ничто не заставит его сделать выбор вопреки собственной воле.

Все его сомнительное приключение началось с того, что он хотел убежать, быть самим собой и избавиться от опеки и наставлений. И вот во что это вылилось. За Линдой же в тот раз он помчался из чувства долга. Примкнув к англичанам, следовало принять и их образ жизни, просто потому, что Ник слишком мало знал. Глупо было рисковать понапрасну…

Монах храпел, но его жиденький храп почти полностью заглушал мощный хор латников. На поляну вышел дозорный, женщина поманила его и что-то приказала. Он притронулся пальцами к ржавому шлему и ушел туда, где в зарослях находились животные. Она поглядела ему вслед, затем встала и направилась к ручью.

Зачерпнув полную пригоршню воды, она быстро пошла к Нику, роняя по дороге сверкающие капли.

– Aqua… – Она подняла ладони так, что он почти мог дотянуться.

Латынь! Она говорила по-латыни!

Ее руки еще приблизились. Вода была у самых губ, и жажда от этого стала просто пыткой. Однако Ник не верил женщине, не верил в то, что ей ведомо чувство сострадания. Это забава, которой ей хочется развлечься. Влага просачивалась меж пальцев и капала ему на рубашку; стоило наклонить голову – и он мог бы напиться. Однако что-то в его душе сказало «нет», и он прислушался к совету.

Ее улыбка растаяла, и женщина плеснула остатки воды ему в лицо. Она быстро прошла к своему валуну и так же быстро вернулась с маленькой плеткой; рукоять совсем потускнела, но ее украшали грубо обработанные самоцветы. Размахнувшись, женщина хлестнула Ника по лицу, словно полоснула ножом.