Знак Кота - Нортон Андрэ. Страница 48

Имели ли мои слова какое-то значение для них? Я не мог быть в этом уверен. Однако предводитель отряда воинов махнул им рукой, и те опустили луки.

Мы вместе спустились вниз. Земля тут, к счастью, была довольно гладкой, и даже Мурри, хотя и ничего не видел, уверенно ставил лапы. Так мы спустились на настолько ровную землю, насколько возможно в этой стране.

Я остановился на расстоянии выпада клинка от тех, кто смотрел на меня. Сунув руку за пазуху, я достал рубиновую кошку и, когда канцлер не сделала попытки взять ее из моих рук, поставил ее на землю.

— У вас есть снадобья для ран, — сказал я. — Дайте их мне. Я выполнил ваше задание, так что вы, люди Фноссиса, не имеете более власти надо мной.

Канцлер сделала знак, и один из ее гвардейцев поднял рубиновую кошку, хотя все еще держал наготове обнаженный меч и смотрел на Мурри, словно боялся внезапного нападения.

Я протянул вперед руку и задрал рукав, показав запястье со шрамом от зубов.

— Он мой побратим по закону, знакомому всем воинам. Я ношу его знак. Дайте мне то, чем я смогу облегчить страдания моего брата.

Я твердо помнил две вещи. Во-первых, соискатель в промежутках между испытаниями всегда сопровождается охраной и любая помощь, о которой он может попросить во время пути, ему беспрекословно оказывается. Во-вторых, кровное побратимство было распространено среди воинов. И даже если они меня таковым и не считали, конечно, никто не мог отрицать боевых качеств Мурри.

Теперь я действовал так, словно это было самым обычным для меня делом. Я двинулся вперед, рукой все еще направляя Мурри, и воины расступались передо мной без единого слова, хотя у канцлера и ее гвардейцев был довольно мрачный вид.

Как бы то ни было, я привел песчаного кота в лагерь. Лекарь принес мне свой мешок, но всего лишь разложил свои запасы на земле и отступил, не став помогать мне. Я мог помочь Мурри только так, как много раз в прошлом делал для скота и котти. Среди содержимого мешка нашелся плотно закрытый горшочек с пастой, которую я опознал по запаху как средство первой помощи при ранениях. Подействует ли оно на глаза песчаного кота, я не знал, я мог только попробовать.

Зачерпнув кончиком пальца пасту, я размазал ее по покрытым желтой коркой векам. Затем из соседнего свертка вытащил мягкую тряпочку и, прикасаясь осторожно, как мог, стал снимать запекшуюся корку. Она сходила маленькими чешуйками, которые надо было осторожно удалять, чтобы они не попали в сам глаз, и это было нелегко. Но наконец я очистил веки Мурри от последней крошки. Песчаный кот все еще не открывал глаз. Я порылся в содержимом лекарского мешка, пока не нашел сверток, который был мягким на ощупь и откуда можно было отщипывать клочки пропитанных водой водорослей. Ими я дважды промыл веки Мурри и сел на корточки, все еще не избавившись от страха за его зрение,

— Брат, — тщательно выговорил я, — взгляни!

Глаза открылись. На мой взгляд, они, как всегда, казались круглыми драгоценными камнями с единственным штрихом тьмы посередине, который только и говорил о том, что они все же не просто камни, на которые так похожи.

Мурри дважды моргнул. Поднял лапу, словно чтобы умыться, но морды не коснулся.

— Вижу… немного…

Поскольку я не мог видеть этими пострадавшими глазами, я не знал, временное это ограничение или так останется навсегда. Я взял еще влажной пасты и размазал ее по длинной полосе ткани, явно предназначенной для перевязки. Мурри уже снова закрыл глаза, и я крепко завязал тряпочку с успокаивающей мазью на его глазах.

Только тогда я снял выданное мне одеяние рудокопа. Я был рад наконец избавиться от него. Теперь я остался в одних своих дорожных штанах. На моей груди покачивалась кошачья подвеска.

У меня за спиной послышалось какое-то движение. Один из слуг канцлера принес остальную мою одежду, но положил ее чуть поодаль. Я увидел, что мои спутники окружили меня кольцом, наблюдая. Они отложили луки, спрятали в ножны мечи, но я просто чувствовал всей кожей их взгляды, полные беспокойства не только из-за присутствия раненого Мурри в их лагере, но и из-за меня, поскольку я заявил о своем кровном родстве с их старинным врагом.

Когда я натянул остальную мою одежду, я посмотрел на канцлера.

— Я сделал то, за что брался, Голос правительницы, — формально обратился я к ней. — Это принято?

— Принято, — коротко ответил он и отвернулся, разомкнув своим уходом кольцо смотревших на меня. Я заметил, что два мечника не ушли, хотя и сохраняли дистанцию.

Мне принесли еду, и я разделил ее с Мурри, прежде чем отвести его к небольшой палатке, отданной в мое распоряжение.

Ту ночь мы спали вместе. Во Фноссисе путешествуют по большей части днем, поскольку почва его слишком ненадежна, чтобы ехать не под ярким, хотя и мучительно палящим солнцем.

Заснуть мне оказалось нелегко. Я не мог поделиться своими сомнениями с Мурри. Он лежал, свернувшись калачиком, положив перевязанную голову на передние лапы, и уже спал. Если утром зрение все еще не вернется к нему…

Я должен был отправляться в Азенгир, в эту опасную пустыню пересыхающих соляных озер. Страшную для любого, кроме, пожалуй, тех, кто живет в этой самой жестокой из всех наших земель. Ни один песчаный кот туда не заходил. Ни один зверь, за исключением вездесущих крыс. Я не осмеливался взять с собой Мурри, поскольку не верил, что те, кто едет со мной, позаботятся о коте, если я погибну. Не мог я и оставить его здесь слепым и беспомощным. Все теперь зависит от того, подействует ли лекарство.

Мое тело ныло от усталости, и сон поглотил меня, несмотря на все размышления и тревоги, осадившие мой разум.

Во сне я увидел свет. Не палящие лучи солнца — светильники, мягкие, каким-то образом даже успокаивающие после испытания в огненных горах. Я стоял на полированном деревянном полу, но шевельнуться не мог. Откуда-то сверху появились руки, ясно вырисовавшись в лучах ламп, достаточно большие, чтобы уместить в горсти все мое тело.

Они держали что-то покрытое золотистым мехом и поставили рядом со мной — это оказался Мурри. Глаза его, полные живого сияния, не были закрыты повязкой. Но когда его поставили здесь, он не шевельнулся, словно был фигуркой вроде той рубиновой кошки, которую я вынес из горного храма.

Теперь руки опустились на поверхность передо мной, и я рассмотрел их. На каждом пальце было надето кольцо, достаточно широкое, чтобы служить мне поясом. На каждом из колец был свой узор. На них были изображены голова мужчины в воинском парике, женщина в богато украшенной короне, ориксен со сверкающими серебром острыми рогами, яке, свернувшаяся во сне когти, само гибкое тело которой и образовывало кольцо. Эти были на одной руке. На другой было подобие кошачьей маски с моей подвески, рядом вторая женщина в короне, дальше нечто, что оказалось не головой или лицом, а замысловатым символом, затем кинжал, выдающийся в обе стороны вдоль пальца за пределы ободка кольца, и, наконец, что-то, могущее изображать только свиток высшего учения, какой каждая семья хранила в своих архивах.

Некоторое время эти руки лежали неподвижно, затем чуть приподнялись, и пальцы задвигались, не соединяясь вместе, как будто к ним были привязаны нити, которые следовало сплести в единый узор. Затем меня объяла тьма, а вслед за ней появились свет, звуки просыпающегося лагеря и тревожная барабанная дробь.

Мурри сидел у входа в нашу маленькую палатку. Повязка была на месте. Но он чуть повернул ко мне голову.

— Хочу увидеть…

Если только сможешь, подумал я, но не стал говорить этого вслух. Вместо этого я дернул узел, удерживающий повязку, и та упала с его глаз. Мне его глаза снова показались нормальными, но могли ли они видеть…

Мурри посмотрел долгим взглядом, так свойственным его роду, а затем издал звук, похожий на глубокий вздох:

— Я вижу!

Я обнял его и зарылся лицом в густой мех на его загривке. Это было куда прекраснее, чем возвращение с одной из рубиновых кошек из мест, осаждаемых огнем!