Знак Кота - Нортон Андрэ. Страница 54
Возможно, если бы я был Шанк-джи, в мою честь устроили бы торжественный обед в столице Твайихика, представили бы меня королеве, засыпали бы пожеланиями удачи в последнем испытании. Но я был очень доволен, что мы сразу же, как только смогли, направились в Вапалу.
Когда несколькими днями позже стража, ждавшая меня на границе, сменила мой эскорт, я снова замолвил слово за Мурри. В этот раз песчаный кот входил в Алмазное королевство открыто, а не украдкой.
Я узнал, что я вернулся первым и что уже пришли известия о гибели двоих соискателей. То, что среди них не было Шанк-джи, приводило в восторг людей вокруг меня, и они открыто говорили, что корону получит он и никто другой.
Из разговоров по дороге в город я понял, что все младшие гвардейцы поддерживают сына императора. Только некоторые из стариков и самые консервативные Дома против такого нарушения обычаев. Я также понял, что он — человек честолюбивый, и притом сильная личность, что давало его амбициям крепкую основу. То, что он был еще и их соотечественником, делало его вдвойне желанным для них, тогда как вступление на престол «варвара» из Внешних земель вызвало бы скорое негодование.
Мы достигли Вапалы вскоре после полудня. Мурри рысил рядом с моим ориксеном. Странно, но мой скакун смирился с присутствием песчаного кота, хотя в других обстоятельствах они, естественно, были бы хищником и жертвой. И Мурри был со мной,
когда мы прошли по людным улицам, а реакция толпы наводила на мысль, что я был врагом государства, а не его возможным правителем.
Звон незакрепленных мобилен на ветру был почти невыносим для человека, привыкшего к тишине пустыни. Когда мы вышли на площадь перед дворцом, звук наибольшего из них почти оглушил меня. Я поднял голову и увидел блеск усеянной самоцветами короны в самой середине круговерти огромных пластин, которые, повинуясь рывкам веревок в руках слуг, ударялись друг о друга.
Это будет последним моим испытанием. Я должен пройти между раскачивающимися пластинами, острыми как ножи, чтобы добыть корону. Хотя пока я и смог выжить, наблюдая за хаотично сталкивающимися лезвиями, я думал — это невозможно. Не существует способа пройти между ними, не будучи разрезанным на куски. Но это случалось в прошлом, значит, и сейчас это можно сделать.
Шанк-джи куда лучше знаком с мобилями, лишь он один может знать, как к нему подступиться и завладеть драгоценной наградой. Но я должен был пройти это испытание. Не вполне осознавая, что я ищу утешения, я положил руку на голову Мурри, и от этого прикосновения в меня хлынула сила, которая позволила мне хотя бы внешне держаться хладнокровно.
Последнее испытание не будет отдельным для каждого, как прочие. Мы должны ждать, пока не вернутся все выжившие. А пока меня должны были проводить в комнаты в самом дворце, но я снова настоял на своем праве выбора. Я направлюсь в единственное место в этом городе, где я могу надеяться найти хотя бы намек на дружелюбие. Поскольку соискателям было дозволено искать приюта у родичей или друзей, я попросил крова у Равинги, хотя и не знал, примет ли меня кукольница.
Толпа расступалась, освобождая мне и Мурри дорогу, причем стражникам даже не надо было разгонять ее, хотя они и ехали со мной. В конце переулка, выходившего во двор кукольницы, я спешился, передав ориксена главе стражи. Затем подошел к двери, надеясь, что она гостеприимно откроется передо мной.
Равинга уже много часов сидела за рабочим столом. Но все материалы, лежавшие перед ней, давно были сдвинуты в сторону. Она поставила две лампы так, чтобы те освещали квадрат отполированной временем и местами исцарапанной доски, и внимательно на нее смотрела. С рассветом она задула светильники, но продолжала наблюдать — за чем, я не знала, хотя она и открывала мне как ученице некоторые из своих секретов.
Я принесла еду — только для того, чтобы она остыла нетронутой, хотя из графина с дынным соком, который я поставила на виду рядом с одним из светильников, Равинга дважды отпила. Однако даже тогда она не отвела взгляда от деревянной поверхности. Это было чем-то новым для нее, со времени моего прихода в ее дом я никогда не заставала ее за подобным занятием.
Вскоре после рассвета ее рука снова зашевелилась, в этот раз не дотягиваясь до графина, а просто слепо роясь в груде материалов для работы, поскольку она по-прежнему не отрывала взгляда от этого куска дерева. Она порылась на подносе и сперва достала какую-то золотую отливку. Форма все еще была грубой, но уже можно было опознать в ней силуэт песчаного кота.
Она поставила его в середину столешницы и в первый раз заговорила:
— Принеси шкатулку с драгоценными камнями. — Ее приказ был краток, и внезапно я ощутила передавшееся от нее чувство, что ей необходимо спешить с выполнением какой-то задачи.
Подхлестнутая этим, я быстро побежала в дальний угол комнаты и там открыла особый замок в стенном шкафу, где мы хранили такие ценности. Шкатулка была тяжелой — она была сделана из камня огненных гор, полированного и украшенного узором. И этот узор явно изображал песчаных котов.
Когда я поставила ее на стол перед Равингой, Ва, Виу и Вайна, котти ее дома, появились из ниоткуда, запрыгнули на стол, который всегда был для них запретной территорией. Я хотела было согнать их, но Равинга молча покачала головой, и я поняла это как приказ позволить им остаться.
Они сели в ряд, застыв как статуэтки, обернув передние лапы кончиками хвостов и немигающим взглядом следя за тем, что делает Равинга.
Она выбрала из своих инструментов тонкий нож и стала обрабатывать им мягкое чистое золото выбранной ею фигурки. Тонкие, как волосок, стружки металла падали из-под его лезвия. Наконец она завершила безукоризненную фигурку. Затем она повернулась к маленькому ларцу на столе. На нем тоже был затейливый замок, но с этим она справилась сама, поскольку эта особенная часть ее оснащения никогда раньше не открывалась при мне.
С маленьких полочек внутри она взяла маленький металлический флакон и погрузила одну из кисточек в тонкое горлышко сосуда. С величайшим тщанием она начала расписывать золотую фигурку. Используемая ею жидкость была бесцветной, но она трижды покрыла ею песчаного кота.
Потом она открыла шкатулку с драгоценностями. Сначала она расстелила кусок темной ткани, затем стала выкладывать на него камни. Прекрасные цитрины сияли ярко-желтым светом, и она тщательно подбирала их, пока не нашла совершенно подобную пару. Их она вставила в глазницы фигурки,
Закончив эту работу, она снова порылась в своих материалах и достала пластинку тусклого металла, настолько потемневшую, что я не могла определить, из чего она сделана. Она поставила песчаного кота прямо в ее центр и стала посыпать его крохотными, как пыль, кристаллами из другого флакона, пока над фигуркой не выросла горка,
— Свечу, — приказала она.
Я высекла искру и зажгла на столе тонкую свечку. Крепко сжав ее, она дотронулась пламенем до этого порошка. От точки соприкосновения распространилось свечение. Котти попятились. Впервые они подали голос — нечто среднее между мяуканьем и урчанием — почти как если бы запели. На пластинке что-то вспыхнуло, и от нее поднялся дымок.
Равинга со вздохом откинулась назад, ее руки безвольно упали на колени. Лицо казалось измученным, и я схватилась за ее плечо:
— Вы должны отдохнуть… Она медленно улыбнулась:
— У нас будет гость, даже два гостя, девочка. Да, я должна отдохнуть, поскольку предстоит много работы.
Дымок с пластинки металла клочьями поднимался вверх. Весь порошок исчез, остался только песчаный кот. Песня котти затихла. Одна за другой они вытягивали шеи, шумно принюхиваясь к голове фигурки, а затем издали вопль, какого я никогда прежде не слышала. Равинга кивнула:
— Хорошо сделано, не так ли? Пусть она будет тем, что больше всего понадобится в наступающие дни.
Она положила руки на стол и, опираясь на них, поднялась с кресла, словно силы покинули ее.
— Вот, — показала она на золотого кота, — бережно спрячь его, потому что теперь эту вещь надо хорошо охранять.