Швейцер - Носик Борис Михайлович. Страница 35

Таковы были главные положения этого эссе, развитые с большой убежденностью и большим знанием дела. Мало-помалу точка зрения Швейцера приобретала себе сторонников во всем мире, а когда в Вене, на конгрессе Международного музыкального общества, собралась органная секция, вдохновенный эльзасец смог повести за собой большинство мастеров. Швейцер выступил с докладом, который лег потом в основу выработанных секцией «Международных правил органостроения». Один из биографов Швейцера вспоминает, что «зараженная его энтузиазмом секция едва находила время на сон и еду, работая вне всякого расписания над новыми правилами, которые были выработаны ею и размножены за четыре дня». (Тот же биограф характеризует швейцеровскую борьбу за старинные благородные органы как проявление «все той же борьбы за духовные идеалы».)

Правила, выработанные секцией, призывали к изготовлению органов, сочетающих старинную красоту тона с новыми техническими достижениями. Швейцер отмечал впоследствии, что и через двадцать два года его эссе об органостроении оказалось актуальным и было переиздано издательством «Брейткопф и Хэртель».

Комментируя тенденцию некоторых музыковедов возвысить еще более старые органы — скажем, органы времен Баха, Швейцер заявлял, что у искусства есть абсолютные идеалы и что возраст инструмента сам по себе в данном случае не играет роли. Баховские органы были лишь предшественниками идеальных органов Кавайе-Коля и других мастеров.

Как человек действия Швейцер не только теоретизировал по поводу идеальных органов, но и старался претворить в жизнь свой идеал. Впоследствии друзья говорили о нем, что в Африке он спасает старых негров, в Европе — старые органы. Однако бороться за «настоящий орган» оказывалось чаще всего нелегко. Истинно художественный орган всегда обходился на тридцать процентов дороже, и редко удавалось подбить на такие расходы причт, если за те же деньги церковь могла иметь орган с еще большим количеством клавиш. Швейцер приводит в своей автобиографии рассуждение некоего «кондитера с музыкальными наклонностями» о печальной судьбе «органного и кондитерского дела»:

«С органным делом происходит то же самое, что и с кондитерским! Нынешние люди не понимают, что такое хороший орган и что такое хорошие кондитерские изделия. Никто уже и не помнит сегодня, каковы на вкус изделия, приготовленные из свежего молока, свежих сливок, свежего масла, свежих яичек, свежего растительного масла, лучшего свиного сала и натуральных фруктовых соков, подслащенных сахаром, — ничем, кроме сахара. Все уже привыкли довольствоваться изделиями, приготовленными из консервированного молока, консервированных сливок, консервированного масла, яичного порошка, самых дешевых сортов растительного масла и сала, синтетических соков и любых сладостей, потому что людям ничего другого не доводилось пробовать. Люди не понимают больше, что такое качество, и довольствуются одним только внешним видом. А если я попытаюсь изготовлять и продавать что-нибудь настоящее, как в прежние времена, я потеряю покупателя, потому что моя продукция, как у хорошего строителя органов, будет на тридцать процентов дороже...»

Это шутливое рассуждение отражало истинный упадок вкуса, с которым Швейцер никогда не уставал бороться. Он не уставал превозносить «шлайфладе» старинных органных мехов, спасать от разрушения шедевры органостроения, выбивать из упрямой общины средства на их реставрацию.

«Этой борьбе за настоящие органы, — писал он позднее, — я посвятил много времени и трудов. Сколько ночей провел я над схемами органов,присланными мне для поправок или одобрения. Сколько путешествий совершил я для того, чтобы на месте убедиться, можно ли реставрировать или перестроить орган. Сотни писем написал я епископам, настоятелям, главам консисторий, мэрам, священникам, церковным комитетам и церковным старшинам, органным мастерам и органистам, пытаясь убедить их, что, может быть, есть смысл лучше реставрировать их прекрасный старинный орган, вместо того чтобы заменять его новым».

Швейцер с волнением вспоминает в автобиографии о своей борьбе за спасение старых органов от гибели:

«Сколько красноречия пришлось мне употребить, чтобы отменить смертные приговоры, вынесенные прекрасным старинным органам! Как много сельских органистов принимали известие о том, что их орган, который они по причине его преклонного возраста ни во что не ставили, оказался прекрасным инструментом, с тем же недоверчивым смехом, с каким Сарра встретила известие о том, что у нее будут наследники! 7 И как много органистов сменили дружеское отношение ко мне на вражду из-за того, что я оказался препятствием для замены старинного органа фабричным, или за то, что по моей вине им пришлось отказаться в пользу качества от прибавления трех или четырех новых клавиш! Первый старинный орган, который я спас — и нелегкая же это была задача! — был прекрасный зильбермановский инструмент в страсбургской церкви св. Фомы».

В начале тридцатых годов, упоминая о борьбе за органы, Швейцер дает этой своей деятельности следующее объяснение:

«Все те труды и тревоги, которые выпали на мою долю из-за практического интереса к органостроению, заставляли меня иногда жалеть, что я связался с органами, но если я все-таки не бросал их, то причина заключалась в том, что борьба за хороший орган была для меня частью борьбы за правду».

Борьба за хорошие органы была ко всему прочему одним из обстоятельств, которые наряду с писанием философских и музыковедческих книг, с чтением проповедей, преподаванием и исполнительской деятельностью делали такими интересными и такими безумно трудными его студенческие годы.

В 1911 году издательство Мора в Тюбингене выпустило книгу Швейцера об апостоле Павле. Идеи Павла, фигура которого уже давно привлекала Швейцера, занимали большое место в трудах его студенческих лет. Особенно много Швейцер занимался идеями Павла в последние два года учебы и в год практики. По его собственным словам, Швейцера привлекает в Павле «абсолютное и непоколебимое уважение к правде»: Павел «не принимает в расчет, будут ли толкования, к которым он пришел, лежать в рамках взглядов, царивших в христианской общине, и могут ли они быть признаны приемлемыми для веры». Швейцер тоже, как известно, «не принимал в расчет» подобных соображений. Он писал, что «вере нечего бояться мышления, даже если оно потревожит ее мир и поведет к столкновению, результат которого покажется губительным для благочестия». Сам Швейцер никогда не боялся «губительных последствий» того, что считал истиной. В год его смерти прогрессивные «Фрисинкер» («Вольнодумец») и «Прогрессив уорлд» («Прогрессивный мир») удивленно писали: «Не совсем ясно, как сохранил он веру в бога». Так или иначе, журналы эти считали его своим, истинным гуманистом и вольнодумцем.

В работе об учении Павла Швейцер применил свою самую существенную теологическую гипотезу и для начала высказал предположение, не является ли объяснением многочисленных противоречий, находимых у Павла теологами, тот самый факт, что Павел, как и Иисус, разделял эсхатологические воззрения своего века.

«С моим исследованием учения святого Павла, — писал впоследствии Швейцер, — произошло то же, что произошло ранее с работами о тайной вечере и жизни Иисуса. Вместо того чтобы ограничиться простым изложением своего открытия, я каждый раз взваливал себе на плечи написание истории проблемы».

Швейцер признается, что побудило его к этому восхищение «Метафизикой» Аристотеля, где принят именно этот способ. Вначале Швейцер думал, что он напишет на этот раз лишь обзорную литературно-историческую главу, но, как не раз у него бывало, глава выросла в книгу.