Воспоминания дипломата - Новиков Николай Васильевич. Страница 14

Стараясь сохранить спокойствие, я пояснил, что мне также не полагалось выполнять роль привратника для иностранных дипломатов. Если уж на то пошло, то можно было звонком вызвать секретаря, который проводил бы посла. Но мои разъяснения были гласом вопиющего в пустыне. Разозленный своим промахом, Вышинский разразился гневной тирадой насчет моей протокольной «косности» и, как он выразился, «негибкости», затем заявил, что я «распустился», из чего вытекало, что меня следует «подтянуть», и продолжал бушевать в этом же духе. Свои громы и молнии он метал без единой громкой нотки в голосе, зато каждое его слово язвило, а взор был таким колючим, что мне стало не по себе. Поначалу я слушал молча, пораженный этим каскадом обвинений, но наконец не выдержал и сказал:

– В том, что сейчас произошло, моей вины нет. А насчет негибкости, вы, наверно, правы. Это оттого, что спина у меня вообще плохо гнется.

Вышинский мгновенно уловил смысл моего намека, готовый, казалось, обрушить новую бурю упреков и угроз, но вместо этого вдруг грузно опустился на стул и, уткнувшись носом в бумаги, сделал вид, что больше не замечает меня. Я, однако, напомнил о своем присутствии.

Удерживая себя в руках, я вежливо спросил:

– Беседу записать, Андрей Януарьевич?

– Я сам продиктую ее стенографистке, – сердито отозвался он, не поднимая головы.

Я попрощался и, не дождавшись ответного приветствия, вышел.

Так состоялось мое знакомство с Вышинским. В этот момент я еще тешил себя надеждой, что мне придется мало иметь дело с человеком, сумевшим с первой же встречи внушить к себе мою прочную антипатию. Но напрасно. Ни с кем другим из руководителей наркомата я на протяжении ближайших семи лет не имел так часто и так много дел, как с Вышинским. И хотя с течением времени нам с ним удалось выработать некий модус вивенди для отношений между собою, общение с ним, кажется, ни разу не принесло мне подлинного делового удовлетворения, не говоря уже о каком-либо теплом человеческом чувстве.

После того как юго-западная граница СССР прошла по низовью Дуная и вопросы судоходства на этой великой реке стали для СССР весьма актуальными, руководство наркомата поручило Правовому и Ближневосточному отделам тщательно изучить правовые и политические аспекты этой проблемы и наметить дипломатические шаги, необходимые для защиты государственных интересов Советского Союза.

До 1940 года задачи регулирования судоходства на Дунае осуществляли две международные комиссии. Одна из них, именуемая Европейской Дунайской комиссией, была учреждена в 1856 году в румынском портовом городе Галаце после неудачной для России Крымской войны. Политически эта комиссия служила закреплению позиций западноевропейских держав на Балканах. А технически в ее функции входило регулирование судоходства в нижней (так называемой Морской) части Дуная – от румынского города Браилы до Черного моря – и поддержание гирл дунайской дельты в судоходном состоянии.

В состав Европейской Дунайской комиссии с 1856 года входили представители России, Австро-Венгрии, Франции, Англии, Пруссии, Сардинии и Турции. После первой мировой войны в нее входили только представители стран Антанты – Англии, Франции, Италии и Румынии. По Синайскому соглашению 1938 года Румыния получила право учредить Управление Морским Дунаем, которое осуществляло практически весь контроль над судоходством в нижнем течении реки. С марта 1939 года к Синайскому соглашению присоединились Германия и Италия.

Судоходство в верхнем и среднем течении Дуная (вместе с его главными притоками Тисой и Савой) регулировалось Международной Дунайской комиссией, созданной в 1921 году. В ее состав входили представители всех придунайских государств, а также Франции, Англии и Италии. Местонахождение комиссии неоднократно менялось. Первоначально она заседала в Братиславе, затем в Вене и наконец перебралась в Белград.

Таковы были статуты и местонахождение обеих дунайских комиссий к моменту, о котором идет речь.

Во второй половине 1940 года гитлеровская Германия, завершившая наступательные операции на Западе, повернула острие своей агрессивной политики на юго-восток Европы.

Не пуская пока в ход оружие, она прибегла к дипломатии запугивания, принуждая Балканские страны «добровольно» стать ее сателлитами. Конкретно речь шла об их присоединении к Тройственному пакту, заключенному 27 сентября 1940 года Германией, Италией и Японией с целью установления «нового порядка» в Европе (Германией и Италией) и в Восточной Азии (Японией). Незачем доказывать, что в свете германо-итальянской экспансии на Балканском полуострове проблемы Дуная, и до того весьма актуальные для Советского Союза, приобрели теперь первостепенное значение.

Одним из очевидных симптомов повышенного интереса Германии к Балканам и Дунайскому бассейну явилась конференция придунайских государств (за исключением Советского Союза), происходившая в начале сентября в Вене. Инициатором ее была Германия, пригласившая помимо придунайских государств и Италию, но «позабывшая» о том, что к числу придунайских государств принадлежит и Советский Союз. Этот маневр гитлеровской дипломатии встретил должный отпор со стороны Наркоминдела. 10 сентября А. Я. Вышинский заявил германскому послу Шуленбургу, что Советское правительство удивлено тем, что оно не было уведомлено о столь важном шаге, как созыв Венской конференции, и не было приглашено принять участие в ее работе. Шуленбург сослался было на то, что конференция занималась только проблемами судоходства в верхнем и среднем течении Дуная, но Вышинский не принял этой отговорки и настаивал на том, что Советский Союз, как придунайская держава, интересуется всеми дунайскими проблемами, где бы они ни возникали.

Ответ на это представление был дан через два дня в Берлине советскому полпреду А. А. Шкварцеву германским министром иностранных дел Риббентропом. Последний разъяснил, что цель Венской конференции – ликвидировать Международную Дунайскую комиссию, деятельность которой распространялась на отдаленную от Советского Союза часть Дуная. Вместе с тем он заявил, что Германия признает право СССР участвовать в работе Европейской Дунайской комиссии в Галаце. Такая позиция лишь в малой степени отвечала интересам СССР, в связи с чем 14 сентября В. М. Молотов пригласил в Кремль Шуленбурга и вручил ему ноту, положения которой сводились к следующему: 1) Советское правительство считает необходимым ликвидацию не только Международной Дунайской комиссии, но и Европейской; 2) взамен их предлагается создать единую Дунайскую комиссию, компетенция которой охватывала бы весь основной судоходный участок Дуная – от Братиславы до Черного моря; 3) членами этой единой комиссии должны быть лишь придунайские государства – СССР, Германия, Словакия, Венгрия, Югославия, Болгария и Румыния.

На этот раз Германия надолго задержалась с ответом. Но если гитлеровская дипломатия медлила, то командование вермахта не теряло времени. В начале октября стало известно, что в Румынии обосновалась германская военная комиссия во главе с генералом Ганзеном, а также были дислоцированы две дивизии вермахта, официально именуемые «инструкторскими». Миссия и военные соединения прибыли по просьбе румынского правительства якобы «с целью обучения и реорганизации румынской армии». Геббельсовская пропаганда распространяла даже слухи о том, будто ввод германских вооруженных сил в Румынию произведен с одобрения Советского правительства. 16 октября ТАСС опроверг лживое сообщение о том, что «Кремль был информирован о целях и размерах войск, которые были посланы в Румынию».

Не дожидаясь ответа германского МИД на советскую ноту от 14 сентября, Ближневосточный отдел разрабатывал проект дипломатических мероприятий, основой которого являлась позиция Советского правительства по вопросам Дуная, изложенная в указанной ноте. Учитывали мы, разумеется, и соответствующие практические пожелания советских компетентных ведомств. Центральным звеном этих мероприятий было, по нашему проекту, создание Советско-Румынской Администрации для регулирования судоходства на Морском Дунае, с которым граничили только СССР и Румыния.