Ущелье белых духов - Новиков Валентин Афанасьевич. Страница 22

Рука Витальки так и замерла в густой чёрно-оранжевой шерсти Рэма. Оказывается, отец гордился им. Это была новость.

– И по дому он всё делает, – продолжал отец. – Матери помогает. А твой только лаялся с матерью да шкодил.

Иванов, как видно, не нашёлся, что ответить. Наступило долгое молчание.

Рэм прижался пушистым боком к ногам Витальки и умиротворённо вытянул вдоль передних лап длинную морду.

Последнее время Виталька замечал, что Рэм не находил себе места. Он беспокойно мыкался по двору, а этой ночью жутко завыл. Виталька вышел и прикрикнул на него. Больше собаки не было слышно. Виталька не мог понять, в чём дело. По виду собака была совершенно здоровой.

Виталька запустил руку в белоснежную гриву Рэма и вдруг понял, – собака скучает по Анжелике. Анжелика его мыла с мылом, поливая из детской лейки, и Рэм послушно стоял под струйками воды, часами расчёсывала ему шерсть. Часто можно было видеть её чёрную голову, склонённую над белоснежной гривой собаки.

– Скоро приедет Анжелика, – сказал Виталька.

Рэм поднял голову и посмотрел на него маленькими, косо посаженными глазами.

– Приедет Анжелика, и всё будет как прежде…

Виталька не знал ещё, что ничего не бывает, как прежде. Всё стремительно уносит назад поток времени, и в конце концов человек не узнаёт даже самого себя, не только что других. Давно ли умер дедушка, а как с тех пор изменилось всё. Дедушка любил сам топить печь, любил подолгу смотреть в огонь, курить и думать о чём-то. Как было бы хорошо, если бы сейчас дедушка, как прежде, сидел у печки, молча курил. У его ног лежала бы собака и тоже смотрела на огонь и тоже думала свои неведомые думы. До последнего дня дедушка стремился к покою лесов и гор. Почему он уходил на зиму в горы? Только ли для того, чтобы охотиться на соболя? Может, просто не хотел быть дома… А может, его так же, как и Витальку, тянуло искать что-то такое, чего ещё никто не видел…

Марат жил не так, как Виталька, он в своём воображении путешествовал в прошлое, жил где-то в мире давно минувших битв, жестоких властителей, ярких средневековых базаров Востока.

«Не зная прошлого, нельзя понять настоящего», – напыщенно говорил Марат. Марату была свойственна некоторая высокопарность.

Что такое сто лет? Это одна человеческая жизнь. Но сто лет отделяло сегодняшний день от похожего на кошмарную сказку прошлого.

Давно заросли травой старые караванные дороги, осыпались степные колодцы, и там, где звенели кривые сабли, теперь стояли силосные башни, фермы, буровые вышки. И что за дело настоящему до прошлого? Жизнь уходит вперёд без оглядки.

А вообще-то Марат прав, оглядываться надо…

Виталька прислонился спиной к стене и задремал.

Ему приснилось, что он идёт солнечной весенней степью в каком-то незнакомом краю. Здесь росли незнакомые травы, а синева неба была необычно яркой и отливала голубым блеском.

Трава тихо свистела от его шагов, и только эти звуки слышались в тишине.

Вдали на фоне синего неба показался холм, одинокий, серый, с острой вершиной. Виталька не мог оторвать от него глаз и шёл к нему, как завороженный. Холм приближался необычно быстро. Виталька почувствовал, что он уже не идёт, а скользит, едва касаясь ногами трав, по бесшумному воздуху. Он будто утратил вес, сердце замерло в бессильном ожидании.

Над холмом он разглядел стаи чёрных птиц. Беззвучно носились они кругами в синеве неба. Бросались с высоты на холм и снова взлетали. Рябило в глазах от их беспорядочного движения.

Вот одинокий холм уже совсем близко, и Виталька с ужасом видит, что это гора отрубленных человеческих голов.

До него доносится приглушенный голос Марата: «Как можно, не увидев это, понять, что такое добро и зло и что есть социальное неравенство?» – «При чём тут социальное неравенство?» – преодолевая нелепую путаницу сна, думает Виталька. «Теперь ты понимаешь, что такое история, Виталька…»

– Виталька!

Виталька открыл глаза. Возле него стоял Марат.

– Ну тебя к чёрту, – протирая глаза, проворчал Виталька. – Мне снилась гора отрубленных голов. Про которую ты рассказывал. Мерзость! Кошмар.

– Но такое было. Люди это видели. И не во сне, как ты, а наяву. Я ничего не выдумал. А ещё знаешь, как этот кокандский хан Валихан-торе, который построил башню из черепов, наградил оружейного мастера за работу?

– Не знаю и не хочу знать. – Виталька помолчал и спросил: – Скажи, Марат, почему вся история – это войны и злодеяния?

Марат пожал плечами.

– Сейчас тоже идёт война в Индокитае. Придёт время – историки станут описывать эту войну, а не то, как ты тут дрых. Ну кому интересно будет знать через сто лет, как спал Виталька Бардашов, ученик седьмого класса, и какой видел при этом сон?

– И правда. Но тогда получается, что настоящая-то человеческая жизнь вовсе не интересует историков. Если бы не было злодеяний, историкам нечего было бы делать, как врачам, если бы не было болезней.

Марат тихо рассмеялся и негромко спросил:

– Чего Иванов к вам ходит?

– К отцу.

– Сидит на крылечке, как у себя дома.

– Вот такой гад, – сказал Виталька, – дай ему только волю, стал бы творцом истории.

– Брось ты. Знаешь, кто он? Обыкновенное барахло.

– Нет, он гад, и из Жоржика своего сделал гада.

– Жоржик получил за всё, Виталька. Ты его тогда за Анжелику чуть не убил. Если бы вас не растащили, в колонию отправили бы не его, а тебя. Он же сам испугался, когда ударил Анжелику. Ножик выронил, затрясся, а ты кинулся на него, как зверь, и давай бить головой о забор.

– Марат, помолчи, – нахмурился Виталька. – Говори о чём хочешь, только об этом не надо.

– А знаешь, Виталька, зачем я пришёл?

– Ну?

– Попрощаться. Мы с отцом едем на Кавказ по туристской путёвке.

– Кавказ… Вообще-то, конечно, интересно. Говорят, там красивые дороги…

– Отец мне рассказывал про Военно-Грузинскую…

– По Грузии ездят по туристским путёвкам, а по Казахстану не ездят. А здесь ведь есть такие горы, где ещё не ступала нога человека, есть озёра, которых ещё никто не видал, есть Ала-куль, Иссык-куль с подводным городом, есть пещеры с древними писаницами, есть поющие барханы. Вот где надо ходить туристам, а не по дорогам, где на каждом дереве висят дощечки. Я не видел Кавказа, но, знаю, Алтай не хуже, и наш Джунгарский Алатау тоже. Я бы пошёл по нехоженым горам, пошёл бы без дорог…

7

Сборы экспедиции в Ущелье белых духов подходили к концу.

Лёня, худощавый светловолосый парень, был орнитологом, специалистом по птицам. Его особенно любил Виталька. Часто они брали Рэма и отправлялись на охоту. От пули Витальки не уходила ни одна птица. Рэм приносил её и бережно клал у ног Витальки, словно сознавал, что это не обычная охота, а охота с научной целью.

Лёня научил Витальку препарировать птиц и делать чучела. Каждая охота была в то же время увлекательной лекцией. Лёня не просто рассказывал о птицах, он учил Витальку основам классификации. Виталька в свою очередь учил Лёню стрелять. По неподвижным целям Лёня стрелял вполне сносно, но влёт безбожно мазал.

Виталька давно уже заметил, что в отношениях между Лёней и ихтиологом Николаем что-то было не совсем ладно: слишком уж они вежливо разговаривали друг с другом. Николай, как одержимый, рвался к озеру. Он без конца возился с аквалангами и подводными ружьями разных систем, что-то там переделывал, пилил, подгонял. Он сам сконструировал надувную лодку с лёгким подвесным мотором.

Испытывать оборудование Николай ездил на окрестные озёра. Витальку он брал с собой в качестве провожатого. Но в отличие от Лёни всегда молчал. Витальке приходилось прямо-таки вытягивать из него слова. Только с Эллочкой он становился невыносимо многословным. Лёня же с Эллочкой наоборот – почти не разговаривал. Но в этом молчании Виталька скоро почувствовал нечто такое, что сразу объяснило ему отношения между Лёней и Николаем. Матвей ко всему этому относился с удивительным безразличием.