Цусима. Книга 1. Поход - Новиков-Прибой Алексей Силыч. Страница 83
(Центральный Государственный Военно-Морской Архив. Фонд 763, дело 316, 1904 — 1905 гг., письма мичмана Д. Головнина с флагманского броненосца «Суворов».)].
После визитов сестер, милосердия настроение адмирала улучшалось. Он даже заговаривал с вестовым:
— Петр, когда покончим с японцами, я тебя награжу.
— Покорнейше благодарю вас, ваше превосходительство, — отвечал Пучков, но думал лишь о том, как бы скорее избавиться от надоевшей службы и от такого благодетеля, который искалечил ему душу.
Но о взаимоотношениях между адмиралом и вестовым я расскажу в другом месте, а пока вернусь к своему броненосцу — к черному «Орлу».
Мне случайно попала в руки старая газета «Новое время» за декабрь месяц.
В этом номере (N 10333) было напечатано длинное письмо вице-адмирала Бирилева. Я вышел на бак и здесь, у фитиля, усевшись на палубу, начал читать адмиральское письмо вслух окружившим меня матросам. Бирилев, упрекая некоторых газетных авторов за их разоблачение 2-й эскадры, острил:
«Под давлением ваших статей люди носы повесили, а чтобы повесить нос, надо опустить голову, а с опущенной головой, кроме кончиков своих сапог, ничего не увидишь…» Дальше он начал успокаивать общественное мнение:
"Зачем нужна 3-я эскадра? Затем нужна 3-я эскадра, чтобы помочь 2-й эскадре или занять ее место.
Что такое 2-я эскадра? 2-я эскадра есть огромная, хорошо сформированная и укомплектованная сила, равная силам японского флота и имеющая все шансы на полный успех в открытом бою. Умный, твердый, бравый и настойчивый начальник этой эскадры не прикроется никакими инструкциями, а найдет и уничтожит врага. Он не будет подыскивать коэффициенты сил, а примет наш русский коэффициент, что сила — не в силе, сила в решимости, сила в любви к родине…" Матросы, слушая мое чтение, вставляли свои замечания:
— Адмиралом называется, а порет всякую чепуху.
— Врет так, что себя не помнит.
Потом сразу все замолчали. Я оглянулся и увидел лейтенанта Вредного. Он стоял у правого борта против двенадцатидюймовой башни и смотрел в морскую даль, словно чем-то заинтересовался. Я продолжал громко читать:
"Не думайте, что японцы так сильны, это — самообман, гипноз слабых душ, и во всяком случае о силе врага надо думать до войны, а во время войны сражаться. Конечно, японский флот пострадал много, и как лучшее доказательство этого служит заказ Японией ста восьми дубликатов броневых плит в Англии. На одном «Микаса» пробито и потрескалось четыре четырнадцатидюймовых плиты. Что же вы думаете, зачем японцы заказывают дубликаты этих плит, не для того ли, чтобы иметь запас ненужного материала?
А сколько убыло личного состава на эскадре адмирала Того, сколько попорченных и наскоро починенных механизмов? На 2-й эскадре все цело, цел и дух, из которого маленькое удельное княжество сделалось необъятной Россией…" Лейтенант Вредный подошел ближе к нам и, улыбаясь, заговорил:
— Какой это дурак написал такую глупость?
Очевидно, ему хотелось полиберальничать. За последнее время, как и боцман Саем, он начал заигрывать с нами, — ведь скоро предстоит сражение. Но он не понимал, что его настоящее отношение к нам давно было всем известно.
Я встал и, смекнув, что он не знает, кто является автором читаемого мною письма, изобразил на лице испуг.
— Неужели, ваше благородие, вам кажется, что так мог написать только дурак?
Под рыжими усами лейтенанта еще более заиграла улыбка, словно он был нам близким товарищем.
— А что же ты думаешь, в газетах мало сотрудничает дураков? Правда, мы сильны, но нельзя же так относиться и к флоту противника. Что за рассуждения такие? «На „Микасе“ потрескались четыре броневых плиты». «В Англии японцами заказано сто восемь дубликатов броневых плит». И отсюда делается вывод, что японский флот сильно пострадал. Нам, значит, ничего не стоит разбить его.
Подумаешь — сто восемь плит! Ведь такого ничтожного количества не хватит для брони одного только корабля. А затем, может быть, эти плиты понадобились японцам для вновь строящегося судна? Мы ничего не знаем.
— В статье, ваше благородие, говорится, что третья эскадра может не только помочь второй эскадре, но и занять ее место.
Лейтенант даже хлопнул себя по бедрам.
— Два старых корабля и три броненосца береговой обороны могут занять место второй эскадры! Да все эти пять судов едва ли стоят одного нашего «Орла»!
Видно, что этот газетный писака не смыслит в военно-морском деле ни уха ни рыла.
Лейтенант Вредный невзначай высказал правду о человеке, который занимал такой высокий пост. И кому высказал? Тем, кого он презирал и с кем раньше разговаривал, как с пещерными жителями. В груди у меня все дрожало от клокочущего смеха. Нужно было взнуздать самого себя, чтобы не расхохотаться громко и весело. Сдержанно улыбались матросы. Невероятным усилием воли я старался быть серьезным и, глядя в глаза начальника, сказал:
— Спасибо вам, ваше благородие, что разъяснили нам. А мы тут без вас были в восторге от автора. Считали его прямо философом…
Один матрос перебил меня:
— Вы почаще так беседуйте с нами, ваше благородие.
— Хорошо, братцы, хорошо, — удовлетворенно закивал головой лейтенант.
— Мы думали, что его превосходительство вице-адмирал Бирилев и вправду умный человек.
— А при чем тут Бирилев? — спросил лейтенант, сделавшись вдруг строгим.
— Да ведь это он написал такую глупость.
Лейтенант побледнел. Из-под козырька пробкового шлема он несколько секунд смотрел то на меня, то на других матросов, не зная, как ему выйти из скандального положения. В напряженной тишине кто-то кашлянул, кто-то громко высморкался. Лейтенант выхватил из моих рук Газету, наскоро заглянул в нее и бросил на палубу. Уходя к корме, он произнес лишь одно слово:
— Хамье!
Мы нисколько не обиделись на это — настолько нам было весело.
Глава 5
МЫСЛИ НА ПАСХУ
В бухте Ван-Фонг эскадра нагружалась углем, провизией и другими припасами. Последние четыре дня прошли в тяжелой работе. И лишь к вечеру страстной субботы, 16 апреля, докончили со всеми делами. Из горластых труб, словно от жертвенников, поднимались клубы темно-бурого дыма, сливаясь в легкое облако, розовое в вечерней заре. Мелкие суда, снявшись с якоря, уходили в дозор.