Дверь № 3 - О'Лири Патрик. Страница 30

Недели через две раздался телефонный звонок.

– Господи Иисусе, Джонни, куда ты пропал?

– Хоган?

– Да что с тобой такое творится? Бросил Нэнси, голову где-то разбил, никому ничего не говоришь…

Имелось в виду, конечно, «не говоришь мне».

– Я как раз собирался. У меня с телефоном что-то творится.

И в самом деле с телефоном творилось неладное: на линии все время слышались какие-то щелчки, местные звонки проходили через один, а иногда разговор вообще прерывался без всякой видимой причины. Удобная отговорка, но на этот раз я был честен.

– С телефоном? – удивился он. – Да что, черт возьми, могло с ним случиться?

– Не знаю толком. Так или иначе с Нэнси все ясно. Ты же сам знаешь – у нас с ней к этому шло. Я говорил тебе на похоронах, что мы уже несколько месяцев не притрагивались друг к другу.

– Понял. Выходит, ты мне что-то рассказываешь, только когда кто-нибудь умрет?

Я задумчиво почесал в затылке.

– Кто тебе сказал про мою голову?

– Не важно! – огрызнулся он. – Ну ладно… твоя секретарша. Я ее просто завалил письмами.

Все письма лежали передо мной на столе: стопка зеленоватых листков с пометкой «Хоган». Я почувствовал себя последним паршивцем. Брат все-таки, и я его единственный родственник, мог бы и пообщаться хоть раз в месяц, и помочь чем-нибудь… Однако я пока не чувствовал себя в силах нести еще и эту ношу.

– Ты ведь понимаешь, мне тоже тяжело после смерти матери, – продолжал он. – Но нельзя же так просто взять и забросить детей и работу. Что бы сказал на это отец?

– Хоган, успокойся. Во-первых, у меня детей нет. Во-вторых, мать тут вообще ни при чем. – Тут я немного погрешил против истины. – В-третьих… – А что в-третьих? Отца уже нет в живых?

– И что? – нетерпеливо спросил он.

– Ну… ты меня понимаешь.

– Нет! Потому и звоню.

– Все в порядке, брат. Это самое главное. – Он помолчал.

– Джонни, у нас есть важное дело. Надо разобрать мамин комод…

– Что?

– Ее вещи. Я долго откладывал, потому что не мог себя заставить смотреть на фотографии и все прочее. Мы с тобой, конечно, очень заняты, но без твоей помощи мне просто никак. Я даже не решился выставить дом на продажу.

– Ну и правильно! Надо только отключить воду и электричество.

– Не будем спешить, – возразил он. – Свет пока нужен.

Свет нужен? Интересно.

– Хоган, тебе действительно не стоит всем заниматься самому.

– Я справлюсь…

– Давай я займусь агентством недвижимости, а ты возьмешь на себя коммунальщиков и мебель.

Брат мой очень редко повышал голос, но тут он заорал так, что я вздрогнул.

– Да черт побери, Джон, говорю же, что справлюсь! – Это прозвучало как-то странно, будто он делал дыхательные упражнения.

– Хоган! С тобой все в порядке?

Он снова помолчал, потом ответил упавшим голосом:

– Более-менее… Только знаешь, я иногда… прямо во время сделки начинаю плакать. Чувствую себя полным идиотом. Плачу и плачу – все время, Джонни.

– Я понимаю. Тебе очень больно.

– Так и Энджи говорит. Думаешь, это нормально?

– Конечно.

– Я тут подумал, что, может быть, я… ну, ты понимаешь.

– Да нет, что ты!

Я не стал говорить ему, как сам реагирую на смерть матери, потому что вел себя неправильно. Пытался вытеснить мысли о ней из своего сознания, а когда они все-таки прорывались, попросту напивался. Знал, что это глупо, что все равно когда-нибудь придется пережить и прочувствовать все это, но ничего не мог с собой поделать – просто был еще не готов.

Хоган несколько раз глубоко вздохнул.

– Я раньше понятия не имел, что так может быть. Так больно. Во всем теле отдается, я как побитый.

– Поболит, конечно, так и должно быть. – сказал я авторитетно, сам чувствуя фальшь своих слов. – Поплачешь, и пройдет. Нужно время. Тебе что-нибудь помогает?

Он немного подумал.

– Секс.

– Правда? – Только бы он не пустился в подробности.

– И еще… ты только не смейся. Когда мы закрываем салон, я иду в демонстрационный зал и сажусь в машину. Там темно, никто меня не видит. Сижу, слушаю радио, наслаждаюсь запахом. Новые машины – они особенные… в них так спокойно.

– Знаешь, братец, по-моему, ты неплохо справляешься, – улыбнулся я.

– Стараюсь. Еще я часто вижу ее во сне. Что это может значить?

– Ну… наверное, тебе ее просто не хватает, – предположил я.

– Да, конечно, но она все время повторяет одни и те же слова.

– Что именно?

– Говорит: «Я хочу еще внуков…»

Повесив трубку, я надолго задумался. Лора тогда сказала, что сны – это дверь. Меня и раньше часто занимал вопрос: почему мы привыкли так легкомысленно относиться к снам? Только ли оттого, что видим их слишком часто и перестали обращать внимание на свойственную им таинственность? Или же стараемся лишний раз отгородиться от тревожащих напоминаний о том, что не поддается нашему контролю, отвернуться от двери, ведущей в темные и опасные глубины? У меня возникает ощущение, что сны в нашей культуре окружены неким заговором молчания, ибо как психолог я знаю, насколько сильна незримая тирания потаенного, невысказанного, подсознательного. Поэтому рассказы Лоры об особом отношении к снам этих ее холоков сразу меня заинтриговали.

– Лицо Сьюки… и еще комнаты снов, их я тоже хорошо помню. Они в форме купола, таких всего несколько тысяч. Стены зеленые с желтоватым оттенком и шероховатые вроде акульей кожи. Когда на них смотришь, кажутся гладкими, даже блестят, а потрогаешь – грубые, как наждак, можно пораниться. И мокрые. Там ведь все под водой, только вода больше похожа на желе. В такой комнате всегда полная тишина, делать нечего, можно только спать и смотреть сны. Устраиваешься где угодно: на полу, на стене, хоть на потолке – и спишь, спишь… Думаю, первые годы я вообще не знала, что там есть что-то еще, за стенами. Голода не чувствуешь, так что и еду приносить не нужно. Питательные вещества распылены в воздухе, получается такая смесь с запахом рыбы – ее вдыхаешь, как густой туман, и чувствуешь, как тебя переполняет сытость…

Она шутливо поморщилась, отмахиваясь от дыма моей сигареты, и продолжала:

– Холоки там проводят целые дни: лежат, скорчившись, неподвижно, как младенец в материнской утробе. Глаза широко открыты, вокруг зеленое облако колышется, и слышно такое ровное жужжание вроде механической вибрации. Смотрят один сон, потом, когда хозяин просыпается, переключаются на другой. Они так это любят, что вообще оттуда не вылезали бы, если бы их не ограничивали. Обычный порядок – шесть дней в комнате через двенадцать. Для них сны как наркотик. Мне никогда не разрешали… то есть сама я, конечно, могла видеть сны, но чужие, ваши – никогда. Они меня так и не научили, у них это тайна, почти священная… Когда я была в комнате снов, то никогда не чувствовала, что я одна, всегда знала: они следят за мной непонятно откуда. Единственный способ хоть как-то отгородиться – это уснуть, но потом, когда положенное время кончается, стена открывается, там появляется рука и манит тебя наружу. Лора снова скрестила ноги в синем кресле и зевнула.