Карибский реквием - Обер Брижит. Страница 44

– В таком случае, может, имеет смысл ходить по спирали, – с мечтательным видом произнес отец Леже.

– То есть?

– Да-да, когда ходишь по кругу, то сам себе вырываешь колею, в которой и застреваешь; когда же ходишь по спирали, то с каждым витком немного поднимаешься, образуется вихрь, он поднимает тебя над случайным и второстепенным… Решение не внизу, оно наверху, в сферах души.

Даг раздавил сигарету о цементную скамейку.

– Если надумаете писать свой детектив, следует предусмотреть толковый словарь к нему.

Отец Леже поднялся:

– Спасибо за советы. Мне пора, этим утром предстоят еще два погребения. Девяностолетний старик и младенец: вот уж воистину «пути Господни…» Вы к обеду вернетесь?

– Думаю, что да. Если не получится, оставлю вам записку.

Он смотрел, как удаляется силуэт священника: черная точка на фоне ярко-синего неба. Продолжая размышлять, он тоже встал и пошел. Он поднял глаза и заметил, что ноги сами привели его к бывшему теткиному магазину. С двух соседних домов ураганом снесло крышу, но лавочка оказалась нетронутой. На него нахлынули воспоминания о сидящей за кассой пожилой даме; они были четкими, словно к глазам поднесли фотографию. Может быть, переступив порог магазина, он почувствует знакомый запах высушенных раковин? Или ощутит на щеках прикосновение ее шероховатых ладоней, непривычное для ребенка, не знающего материнской ласки? Он уже ухватился за ручку двери, потянул ее и только потом заметил табличку по-креольски: «Закрыто, все на расчистке завалов». Нет так нет. Он пошел дальше: раз уж он оказался в городе, имело смысл заглянуть к старику Манго, в его лавочку с фотографиями.

Единственным препятствием на пути его намерений оказалось то, что лавочки, собственно, уже не было. Только четыре стены, выкрашенные желтым и красным, и много грязи. И еще какой-то старик, со множеством косичек, сидел в тени, привалившись к одной из стен.

– Манго?

– Moinkddomi [80], — отозвался тот, не поднимая головы.

Даг сунул руку в бумажник и вынул оттуда десятидолларовую купюру.

– Пора просыпаться.

Тип поднял голову, и Даг тотчас же его узнал. Казалось, за двадцать пять лет он нисколько не постарел и, похоже, не менял своих лохмотьев: та же зеленая рубашка, тот же черный кожаный жилет, те же обтрепанные, заляпанные джинсы, теперь облепленные до колен грязью. Манго вытянул руку и схватил купюру своими длинными, желтыми от никотина пальцами.

– Нужна помощь, дружище?

Голос был ясным, но затуманенные глаза выдавали любителя травки.

– Вы храните все фотографии, которые когда-либо делали? – спросил Даг, с отвращением глядя на слой грязи.

– Ты чего, сбрендил, парень? – неожиданно охотно отозвался Манго. – Глаза твои где? Вот уже два дня, как «Бутик-Манго» больше нет. Господин Океан все сожрал. Однажды он проглотит Вавилон, да-да, говорю тебе, парень, однажды Господин Океан сожрет всю планету.

– Так вы храните фотографии или нет? – настаивал Даг, опустившись на корточки, чтобы оказаться вровень с Манго, который только моргал в ответ, спрашивая себя, чего хочет от него этот дядя Том.

Он не слишком любил, когда на него так пялятся. Он надул щеки и плюнул, угодив желтой слюной рядом с ногами Дага.

– А ты как думаешь? Однажды я все их выставлю. Сотни метров физиономий, подписанных Манго. Все местные жители, все туристы, которые хоть раз ступали на этот остров, любое человеческое существо, которое хоть раз появлялось здесь, – все они увековечены Манго. Песчинка Вавилона на квадратных километрах пленки.

– Я ищу фотографии, сделанные вами в тысяча девятьсот семидесятом году.

Манго моргнул.

– Тысяча девятьсот семидесятый? Черт! Нет, Боб, ты слышал? – бросил он, воздев глаза к нему, откуда, без сомнения, за ним наблюдал Боб Марли. – Послушай, парень, – продолжал он, – тысяча девятьсот семидесятый – это должно быть где-то там, слева, под метровым слоем грязи, видишь… Желаю удачи.

– Спасибо.

Даг принялся стягивать джинсы.

– Вот те на, да он псих. Великий Боб, спаси меня! Тут какой-то ненормальный передо мной штаны снимает.

– Я же не могу барахтаться в грязи одетым, – пояснил Даг, оставшись в ярко-желтых трусах.

Он решительно сделал шаг в направлении того, что когда-то было лавочкой, и почувствовал, как теплая грязь обволакивает его лодыжки. Манго, потрясенный, не отрывал от него взгляда.

– Вы сказали, слева?

– Слева, ну да. У стены, где постер Джими Клиффа [81]. Как раз под ним мои папки.

Действительно, из тины выглядывал торс Джими Клиффа, и Даг направился прямо туда. Под ногами что-то хрустело. Здесь, должно быть, был погребен весь магазин: сувенирные ракушки, кепки, очки от солнца… Даг сильно ударился ногой обо что-то твердое. Он пощупал: дерево. А, ну да, прилавок. Обогнув его, он добрался до Джими Клиффа и наклонился, решительно погрузив руку в слой метровой грязи. Ничего. Даг погрузил руку еще глубже и кое-что достал: классификатор фотографий из красного пластика. Дата прочитывалась очень четко: 1984. Он положил его на прилавок и снова приступил к поискам.

Выудив пятнадцать папок, Даг выпрямился. Спина нестерпимо ныла. Все это время Манго просидел, не шевелясь, погруженный в свои одинокие мечтания. Даг подумал было о том, что неплохо бы перекопать всю лавочку лопатой. Нет, слишком долго. Он склонился опять. 1978, 1991.

– Каsaye? [82]

Мальчишка лет двенадцати, одетый в синие потрепанные шорты, с недоумением разглядывал Дага. Манго харкнул на землю, выпустив струю слюны с волокнами травинок.

– Фотографии ищет.

– Это тяжело, – прокомментировал мальчишка, ковыряя в носу.

– Если ты мне поможешь, я дам тебе десятку, – бросил Даг, не выпрямляясь. – Американских долларов.

– Аппои ау! [83] – откликнулся мальчик, широко улыбаясь беззубым ртом.

Он пробрался к Дату и с энтузиазмом присоединился к его поискам.

– Все с ума посходили, – пробормотал Манго, вновь закрывая глаза. – В Вавилоне одни ненормальные. Пусть Господин Океан поскорее наведет порядок!

Солнце было уже в зените, и Даг чувствовал, как по спине струится пот. Пора заканчивать. Он подыхал от жажды.

– Может, этот?

Мальчишка протягивал ему альбом с обтрепанными уголками. Даг бросил на него рассеянный взгляд, мечтая о бокале ледяного пива, которым себя вознаградит, и выхватил альбом из рук мальчика. «1970 – 1971». Слава богу, он нашел его!

– Ну что, этот, месье?

– Да-да, этот, – рассеянно ответил Даг, жадно пролистывая альбом.

– Тогда, может, добавите?

– Подожди меня, я куплю тебе сандвич.

Перед его глазами проплывало лето 1970-го. какой-то смеющийся тип с гарпуном, на который насажена гигантская дорада. Белая девушка с большой голой грудью лежит под пальмой, рядом с ней вверх ногами ее парень.

– На фиг мне сандвич, я их каждый день ем.

Туристы ужинают при свечах. Мальчик выходит из воды, отряхивая ласты. Местная жительница в шляпе и белых перчатках, с молитвенником под мышкой.

– Тогда мороженое.

Радостно смеялись влюбленные, сотни сплетенных в объятиях парочек прогуливались перед прилавками открытых рынков.

– Я не ребенок, bаmwenanCRS [84] — канючил мальчишка, пока Даг быстро перелистывал защищенные пластиком страницы.

Есть! Его палец остановился. Вот, светловолосая женщина в розовом платье пытается отвернуться, чтобы не попасть в объектив. Это была она, Лоран! Он постарался восстановить в памяти черно-белый газетный оттиск. Да, это была она, и в ней по-прежнему нечто неуловимо знакомое. Да нет же, что за бред, это не Лоран, это… И все-таки… Он почувствовал, как ледяной холод поднимается к сердцу. Он медленно отодвигал палец, открывая лицо человека рядом с женщиной. Молодой негр, гордый, как петух, с гитарой на ремне.