Капитан первого ранга - О'Брайан Патрик. Страница 44

Эти мысли постоянно мешались с воспоминаниями о Софи. Со дня бегства во Францию он старался забыть ее. Он ей не пара, к тому же до Софи так же далеко, как до адмиральского чина.

Вот она ни за что не обошлась бы с ним так. Поддавшись воображению, он представил себе тот же вечер, но в обществе Софи — ее необыкновенно грациозные движения, столь непохожие на резкость Дианы, трогательную нежность во взоре, бесконечно искреннее желание защитить его. Но как бы все произошло в действительности, если бы он увидел Софи сидящей рядом с ее матерью? Поджал бы хвост и скрылся в самой дальней зале, выжидая момента, когда сможет удрать? Как бы повела себя она сама?

— Боже мой! — произнес он вслух, в ужасе от следующей, ошеломившей его мысли. — А если бы я увидел их вместе?

Он вообразил себе эту картину, воочию представив смотрящие прямо на него нежные, внимательные глаза Софи, думающей: «Неужели это ничтожество и есть Джек Обри?», и для того, чтобы отделаться от очень неприятного представления о себе самом, повернул налево, затем еще раз налево и быстро зашагал по пустынному Хиту, пока не попал на первую тропу, где под мелким дождем белым пятном выделялась купа берез. Он решил, что ему надо разобраться в том, какого рода чувства он испытывает к обеим женщинам. И все-таки было что-то отвратительное, крайне непристойное в самой попытке сравнивать их, ставить рядом, оценивать. Недаром Стивен бранил его за упрямство, преднамеренное упрямство, нежелание доводить мысли до логического конца: «В вас есть все английские пороки, мой любезный, в том числе упрямая сентиментальность и лицемерие». Но разве не глупо прибегать к логике в тех вопросах, где она бессильна? Холодно рассуждать в подобном случае — невообразимая гадость; логику можно применять лишь в том случае, когда речь идет о преднамеренном соблазнении или браке по расчету.

Разобраться в себе самом — это совершенно другая задача: он еще никогда этого не делал, не пытался выяснить подлинную природу своих нынешних чувств. Он всегда относился с глубоким недоверием к попыткам такого рода, но теперь это было важно, первостепенно важно.

— Кошелек или жизнь, — произнес чей-то голос совсем рядом.

— Что, что? Что ты сказал?

Из-за деревьев вышел мужчина с мокрой от дождя дубинкой и повторил:

— Я сказал: «Кошелек или жизнь». — И закашлялся.

Джек швырнул ему в лицо плащ. Затем ухватил за ворот и принялся свирепо трясти, оторвав от земли. Рубаха порвалась, и грабитель качнулся, расставив руки. Джек изо всех сил ударил его по левому уху, одновременно свалив подножкой.

Схватив дубинку, он встал над ним, тяжело дыша и тряся левой рукой. Удар был чертовски неудачный, словно он угодил не в ухо, а в дерево. Джек был полон негодования.

— Пес паршивый, — прошипел Джек, ожидая, что тот зашевелится. Но злодей был недвижим, и спустя некоторое время Обри, пнув его ногой, произнес: — А ну, сэр с большой дороги! Вставай. Поднимайся. — После нескольких приказов, отданных довольно громко, он посадил злоумышленника и принялся трясти его. Голова у того болталась из стороны в сторону, влажное и холодное тело обмякло. Он казался бездыханным, словно труп. — Черт бы его побрал! — произнес Джек. — Да он умер у меня на руках.

Усилившийся дождь заставил Джека вспомнить о плаще. Отыскав плащ, он надел его и снова остолбенело застыл над телом. Бедная, несчастная скотина, и ростом-то сморчок. Если он и умер, то скорее всего от страха. Он чуть было не добавил «пожалуйста», потребовав кошелек, да и нападать, похоже, всерьез не собирался. Неужели отдал концы? Нет: одна рука судорожно дернулась.

Джек продрог: разогревшийся от ходьбы и непродолжительной схватки, он успел озябнуть, раздумывая, как быть дальше, и плотнее закутался в плащ. Ночь была холодная, наверняка к рассвету подморозит. Очередная попытка привести бедолагу в чувство оказалась тщетной.

— Господи, вот еще напасть-то, — произнес он.

В море не было бы никаких проблем, но здесь, на суше, у него были куда более строгие требования к чистоте. С отвращением посмотрев на злоумышленника, Джек завернул его в плащ (вовсе не из соображений гуманности, а для того, чтобы не испачкаться грязью, кровью или еще чем-то похуже), взвалил тело на плечо и понес.

Ни первые, ни вторые сто ярдов ноша не казалась ему тяжелой, но затем запах нагретого им самим тела стал ему неприятен, и он обрадовался, увидев, что находится уже там, откуда было видно освещенное окно их дома.

«Стивен поставит его на ноги», — подумал моряк. О Стивене ходили легенды, согласно которым он мог воскрешать мертвых, если, конечно, те были не слишком мертвы. В этом не раз убеждались очень многие.

Но ответа на его оклик не было. Свеча совсем оплыла, вот-вот погаснет, нагар на фитиле не тронут. Записка по-прежнему прислонена к молочной кастрюле. Положив ношу на пол, Джек взял свечу и осмотрел незадачливого злодея. Серое, изнуренное лицо, глаза почти закрыты, заметны лишь полумесяцы белков, щетина на скулах, над бровью запеклась кровь. Тщедушный, узкогрудый заморыш, ни богу свечка, ни черту кочерга. «Лучше оставить его в покое до возвращения Стивена, — подумал он. — Интересно, остались ли сосиски?»

Проходило время, тикали часы, каждую четверть часа отбивали куранты на колокольне. Джек то и дело помешивал угли в камине, уставясь на пламя; нервы совсем успокоились, на него даже снизошло некое подобие умиротворенности.

С первыми лучами солнца появился Стивен. Остановившись в дверях, он внимательно посмотрел на спящего Джека, потом в дикие глаза грабителя, привязанного к резному деревянному креслу.

— Доброе утро, сэр, — произнес со сдержанным поклоном доктор.

— Доброе утро, сэр. О сэр, пожалуйста…

— Это вы, Стивен! — воскликнул Джек. — Я так о вас беспокоился.

— Вот как! — отозвался доктор, положив на стол сверток из капустных листьев, достав из кармана яйцо и каравай хлеба из-за пазухи. — Я принес бифштекс в качестве гонорара за ваше интервью и то, что в здешних местах сходит за хлеб. Я решительно рекомендую вам раздеться, протереть все тело губкой — для этой цели придется нагреть воды — и прилечь на час, закрывшись простынями. Отдохнув, побрившись, выпив кофе и съев бифштекс, вы станете другим человеком. Я особенно настаиваю на этом, потому что по воротнику у вас ползет вошь — pediculus vestimenti [36], которая, стремясь к повышению, желает стать pediculus capitis [37]. А там, где мы видим одну такую тварь, разумно предположить существование дюжины или двух.

— Фу! — воскликнул Джек, сбрасывая с себя сюртук. — Вот что получается, когда тащишь на себе вшивого бродягу. Чтоб вас черт побрал, сэр.

— Глубоко сожалею, сэр, мне ужасно стыдно, — отвечал грабитель, опустив голову.

— Не осмотрите ли вы его, Стивен? — сказал Джек. — Я разок приложил его по голове. Пойду греть воду, затем прилягу. Вы меня позовете, Стивен?

— Ничего себе удар, — заметил Стивен, промокая рану салфеткой и разглядывая ее. — Хорошо приложили, клянусь честью. Здесь болит?

— Не больше, чем везде, сэр. Вы и без того возитесь со мной, сэр… но не можете ли вы развязать мне руки? У меня все невероятно чешется.

— Да уж я вижу, — произнес Стивен, взяв хлебный нож, чтобы разрезать узел. — У вас какие-то странные повреждения. Что это за следы? Они появились раньше, чем прошлой ночью.

— Это просто кровоподтеки, если я правильно выразился. На прошлой неделе я попытался отобрать кошелек возле Хайгейта. У одного подгулявшего парня с девкой. Мне показалось, что дело пустяковое, но он жестоко избил меня и сбросил в пруд.

— Возможно, ваши таланты не вполне подходят для избранного вами ремесла, что касается вашего питания, то оно и подавно для него не подходит.

— Между прочим, именно мое питание, вернее, его отсутствие погнало меня на Хит. Я не ел вот уже пять дней.