Твой нежный взгляд - О'Брайен Джудит. Страница 13

Его книги такие же неприкаянные скитальцы, каким стал и он сам.

Что же с ним произошло за эти годы?

Брендан устало прикрыл глаза, надеясь отогнать воспоминания. Но куда от них спрячешься? Они живут собственной жизнью и не подчиняются его воле.

Дом. Память вновь воскресила перед его мысленным взором родные места, которые он не видел уже несколько лет. Но дом навсегда поселился в его сердце – зеленая лужайка, ограда из грубых серых камней, блестящих после дождя, запах влажной земли и травы. В доме беспрерывно снуют и суетятся служанки в накрахмаленных белоснежных передниках и слуги в черном. Дворецкий Кении, когда у него выдается свободный часок-другой, непременно ведет Брендана к пруду и показывает, где лучше всего ловится юркая форель. Брендан – единственный ребенок в семье, все балуют его и опекают.

В детстве он не задумывался над тем, что живет в тепличных условиях, окруженный любовью и заботой.

Да, детские годы и в самом деле были самыми счастливыми в его жизни. От этой мысли по его губам скользнула неожиданно кроткая, теплая улыбка, черты лица смягчились. Дорогие сердцу воспоминания согревали душу и маячили, как далекие колеблющиеся огоньки в тумане времени.

Касл-Ситрик – его родовое гнездо, в котором жили несколько поколений отцовского семейства. А еще раньше замок был частью ирландской истории – более поздние постройки воздвигались вокруг древнего центра. По вечерам он частенько выглядывал в окно и подолгу смотрел на остатки какого-то странного сооружения посреди внутреннего двора. На дом не похоже – его достроили позже.

Скорее всего это был языческий храм. А сам дом, в котором насчитывалось шестьдесят шесть комнат, строился вокруг этих камней, расставленных с потрясающей точностью еще в доисторические времена.

Слуги сторонились мрачных руин, возвышавшихся в центре Касл-Ситрика, спешили поскорее миновать окна, выходившие во двор, и опасливо крестились, опасаясь призраков, что следовали за ними по пятам в тумане. Однажды – Брендану тогда было лет десять – он увидел (или ему показалось?), как по двору одна за другой шествуют зловещие фигуры, закутанные в плащи с капюшонами. Вечером того же дня за обедом он рассказал об этом своим родителям.

– Ах, Брендан! – улыбнулась мать, такая красивая в мягком свете свечей. В тот вечер сияло все – и серебро приборов, и зеркала, в которых отражалась мерцающая поверхность длинного стола. – Ты такой выдумщик!

– Но это правда! – Он нахмурился и выпятил нижнюю губу – детская привычка, от которой он так и не избавился.

– Сынок. – Отец подмигнул матери, или Брендану это почудилось? – Ты и впрямь фантазер. Помнишь, что ты нам рассказывал месяц назад о волшебных кольцах эльфов?

– Я слышал про них от Эмили. Ей почти тринадцать, и она мне говорила, что феи иногда оставляют в траве свои туфельки...

– Эмили? – переспросил отец.

– Это дочка садовника, дорогой.

– Боже правый! – со смехом воскликнул отец. – Так ей уже тринадцать? А казалось, ее крестили только две недели назад!

– Скоро у нас опять будут крестины.

Родители как-то странно переглянулись, и Брендан переводил недоуменный взгляд с одного на другого.

Прошел не один месяц, прежде чем он понял тайное значение этих взглядов. Мать ждала ребенка.

Отныне Брендан перестанет быть для них центром внимания. Их взгляды больше не будут обращаться только на него ни за столом, ни когда он показывает им свои научные опыты или гарцует на лошади и стреляет из лука.

До сих пор он не знал, что значит ненавидеть. А теперь возненавидел еще не родившегося братика или сестричку с такой силой, что даже сам испугался. По ночам он придумывал ему (или ей?) всякие несчастья – пускай поплачет! Хоть бы тс волшебники в длинных плащах околдовали соперника – или соперницу!

Именно в то время Брендан стал понемногу понимать, что его отец – человек влиятельный. Осознание этого пришло к нему не сразу, постепенно, – хотя намеки были и раньше.

К примеру, в Касл-Ситрик с визитом к отцу то и дело приезжали важные люди. Мэр Дублина, члены правительства, чьи фамилии не произносились иначе, как только с титулами лордов и сэров, – все они подолгу засиживались в кабинете у отца. Иногда и сам отец уезжал в Дублин по делам – проверить, как идет погрузка товаров или постройка новых кораблей.

Видя это, Брендан чувствовал гордость за себя и за семью. Настанет день, и принимать всех этих важных людей будет он сам. Они приедут по его повелению. Что бы ни случилось, он всегда будет первым и унаследует власть и состояние. Это немного примирило его с необходимостью терпеть младшего братика или сестричку.

Дошло до того, что он начал подумывать о том, что неплохо было бы иметь рядом того, кем можно помыкать. Будет теперь кому подносить Брендану тапочки и убирать детскую.

Может, все сложится не так уж и плохо.

И вот наступил долгожданный день. Брендана отвели в дом кухарки, находившийся тут же, в пределах замка. Там его накормили бисквитами и напоили чаем и какао, а напоследок угостили засахаренным ананасом.

Ему показалось, что он пробыл там целую вечность. В ожидании вестей из дома он уснул. Наконец в дверь постучали, послышался приглушенный шепот, а после его снова накормили.

Тогда-то он и начал понимать, что-то не так.

К матери его не пустили.

Кухарка накинула платок и куда-то вышла, а когда вернулась, глаза и нос ее покраснели от слез, но она улыбалась и сказала ему, что у него теперь хорошенькая сестричка Аманда. А мама, сказала она, очень устала, ей надо поспать, и Брендан несколько дней поживет у кухарки.

И это все, что ему удалось узнать до конца следующей недели. Наконец его забрали домой, и когда он вернулся, то увидел на двери черный бант и траурный венок. Брендан понял, что мама умерла еще до того, как ему об этом сказали.

С тех пор все стало по-другому. Отец замкнулся в себе и перестал интересоваться детьми. Сестренка Аманда (она родилась с искривленной левой ножкой) плакала дни и ночи напролет. Врачи и хирурги хлопотали вокруг малышки, пытаясь выправить искривление с помощью шин и отвесов. Один из докторов придумал что-то вроде каркаса из дощечек и пристроил его на ножку. Но ничто не помогало. Отец отдалялся от них все больше и больше. Крошка плакала – может, от боли, а может, от того, что каким-то образом почувствовала, что осталась одна в этом враждебном мире. Несколько месяцев спустя Брендана отправили учиться в школу в Англию.

Так в одночасье закончилось его детство – Брендан быстро взрослел. За первые три года учебы он ни разу не побывал дома и проводил каникулы у дальних родственников в Лондоне, а иногда у школьных друзей. Когда же он наконец приехал домой, отец даже не вышел встретить его и заперся в кабинете, а маленькая Аманда, неуклюже ковыляя, ходила за братом, как тень, глядя на него своими огромными печальными голубыми глазами.

Все эти перемены в Касл-Ситрик наводили на него тоску. Дом, в котором когда-то царило веселье и не умолкал смех, стал мрачным и молчаливым.

В том, что произошло, Брендан втайне обвинял себя. Несколько лет назад он так отчаянно желал, чтобы с малышкой случилось несчастье, – вот и накликал беду. Нет, в свои сверхъестественные способности он, конечно, не верил. Ситрик и его злые чары, исходящие от древних развалин во дворе, – они-то и напустили порчу на малышку.

Вернувшись в Англию, он поведал о своих страхах и подозрениях одному из преподавателей. Тот, вместо того чтобы поднять его на смех вместе с его суевериями, показал книги, написанные великими умами древности. Современная наука доказала, что многие их идеи – не более чем заблуждения. Они тоже верили в то, чего не существовало в природе.

– Слушайте только голос разума, мистер О'Нил! Мы, ученые, должны верить в научные истины и ни во что больше.

И с тех пор он старался так и поступать и даже завел тетрадь, в которую записывал свои мысли под заголовками «То, что я знаю» и «То, чего я не знаю». Поначалу колонки сильно различались, и та, где описывались известные ему факты, долгое время оставалась почти пустой. Но мало-помалу и она стала заполняться, по мере того как он выяснял причину морских приливов и отливов или движения звезд по небосклону. Если ему удавалось объяснить необъяснимые на первый взгляд явления, он страшно гордился.