А где же третий? (Третий полицейский) - О'Брайен Флэнн. Страница 29

— Нет, не доводилось.

— Насколько я понимаю из рассказов о моем прадедушке, он выглядел просто великолепно, будь то в аллюре, в иноходи, в галопе. Он говорил, что, будучи молодым, всегда выигрывал Приз Больших Соревнований по Конному Спорту и постоянно докучал всем в семье своими рассказами о выполненных им сложных прыжках, о размерах препятствий.

— И, надо полагать, ваш прадед оказался в таком конном состоянии вследствие того, что слишком много времени ездил на конях?

— Да, это была основная причина. Его старый конь Лэн был весьма строптив и всем доставлял массу неприятностей. Он мог, например, ночью войти в дом и устроить всякие безобразия, а днем он заигрывал с девушками и, вообще, совершал правонарушения, наказуемые законом, а в конце концов так он всех достал, что его решили пристрелить. Полиция была весьма сильно настроена против Лэна, в те времена полиция не входила во всякие там тонкости жизни. Полицейские заявили, что коня придется арестовать и предъявить ему обвинения, и коню нужно будет предстать перед судом, когда суд соберется для рассмотрения мелких правонарушений, так что лучше будет, если коня порешат. Вот мое семейство и решило пристрелить его, и его пристрелили, но если хотите знать, то я вам скажу, что на самом-то деле пристрелили моего прадеда, а на кладбище Клонкунла похоронен конь Лэн.

Тут сержант впал в задумчивость, перебирая в памяти своих предков, и пока мы шли последние полмили до казармы, у него было лицо человека, погруженного в воспоминания. Мы между собой с Джоан решили, что нас ожидают новые поразительные откровения, которые полицейский придерживает до нашего возвращения в казарму.

Сержант шел немного впереди и первым вошел в дверь; входя, он пробормотал со вздохом:

— А все вместе взятое от чего? Все от безобразий Совета Графства.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Тяжелейшее потрясение, испытанное мною сразу по возвращении в казарму, невольно заставило меня, после того как я немного успокоился, предаться размышлениям о величайшем духовном утешении, которое в лихую годину способны давать философия и религия.

И религия, и философия, как мне представляется, в состоянии дать свет душе, погруженной в потемки, и придать сил, которые позволят противостоять невзгодам. И вполне естественно, что мои мысли так или иначе постоянно крутились вокруг де Селби. Все его произведения — а «Счастливые часы» в особо высокой степени — обладают тем, что можно назвать целительной силой. В них присутствует нечто такое, что облегчает душу (считается, что напитки, содержащие алкоголь, могут оказывать такое же воздействие), они оживляют и неспешно восстанавливают разорванную духовную ткань. Такое благотворное воздействие прозы де Селби не следует, как можно надеяться, приписывать причине, на которую указывал весьма эксцентричный комментатор де Селби по фамилии дю Гарбиндье, писавший, в частности: «Радость от прочтения страницы де Селби заключается в том, что у человека, ее читающего, необходимо образовывается приятная уверенность в том, что, оказывается, существуют недоумки еще более великие, чем сам читатель» [31]. Я полагаю, что это заявление можно рассматривать как невероятное преувеличение одной из самых привлекательных черт де Селби. Облагораживающие и глубоко человечные качества творений де Селби, как мне всегда казалось, лишь усиливаются, а не ослабляются случайными вкраплениями неудачных высказываний, невероятных идей, а то и просто ошибок, которые выглядят особо трогательно-досадными в связи с тем, что сам он считал эти оплошности вершинными достижениями своей интеллектуальной мощи, а не свидетельствами бренной слабости, обязательно присущей каждому человеческому существу.

Придерживаясь того мнения, что обычные жизненные процессы иллюзорны, де Селби, естественно, не обращал особого внимания на жизненные неурядицы и напасти и соответственно не предлагал рецептов того, как с ними следует справляться. Историю, рассказанную Бассеттом [32], мне кажется, имеет смысл здесь пересказать. За время своего пребывания в Бартауне де Селби приобрел репутацию ученого и мудрого мужа, «вероятно, в связи с тем, что он, по сообщениям очевидцев, не читал газет». В городе проживал один молодой человек, которого серьезно мучило известное чувство, испытываемое им по отношению к некоей особе женского пола. Чувствуя, что он не в состоянии самостоятельно избавиться от своего наваждения и что даже возникла угроза потерять рассудок, он обратился к де Селби за советом. Вместо того чтобы изгнать из чистого сознания молодого человека это одно-единственное помрачение, что не представляло бы для де Селби особого труда, он привлек внимание молодого человека к полусотне неразрешимых философских и научных проблем, каждая из которых в свою очередь открывала бесконечное количество подпроблем, требующих своего разрешения, и все это вместе взятое совершенно оттеснило своей огромностью и сложностью изначальную загвоздку, связанную с дамой, на задний план; более того, все это низводило ее до полной ничтожности. И в результате молодой человек, который пришел в дом де Селби для разрешения одного, как ему казалось, весьма существенного затруднения, ушел от де Селби с ворохом неизмеримо более сложных и запутанных проблем, столь смутивших его, что самоубийство стало представляться ему счастливым избавлением от душевных мук. Вернулся он к ужину в положенное время и невредимым лишь благодаря счастливому вмешательству луны, ибо, направившись к морскому берегу, он обнаружил, что отлив оттянул воду мили на две от берега. Через полгода он заработал шесть календарных месяцев тюремного заключения и каторжных работ после того, как его признали виновным по восемнадцати пунктам обвинения, среди которых имелись поджоги и другие серьезные нарушения закона, в частности попытка помешать движению поездов. Поучительная история о пользе общения с учеными мужами.

Однако, как уже было сказано, если читать де Селби беспристрастно и вникать во все важное, что содержится в его трудах, то такое чтение де Селби дает отменную пищу для ума. В «Атласе для широкого круга читателей» [33] де Селби широко, глубоко и ясно пишет о старости, любви, грехе, смерти, о проблемах, связанных с потерей близких людей, и о других наиважнейших явлениях и переживаниях человеческого существования. Правда, каждой из этих человеческих проблем ученый посвящает не более шести строк и сообщает, что он ограничивается столь малым, ибо на все упомянутое «вообще не стоит обращать внимания» [34]. Как это ни поразительно, шокирующее заявление де Селби непосредственно связано с его утверждением о том, что «Земля отнюдь не сферической формы», а «более похожа на колбасу».

Некоторые серьезные критики и комментаторы творчества де Селби сходятся во мнении, что де Селби, развивая эту «колбасообразную» теорию, позволял себе некое игривое легкомыслие, столь для него не характерное, однако мне кажется, что он вполне серьезно, в полной убежденности в своей правоте, ее аргументирует.

Де Селби идет по обычному для него пути выявления ошибок и заблуждений, обнаруживаемых им в существующих концепциях, а затем выдвижения своей собственной умственной конструкции вместо той, которую он, по его утверждению, разрушил.

Находясь в любой точке Земли, которой приписывается сферичность, можно, как пишет де Селби, двигаться, на первый взгляд, в четырех направлениях, а именно: на север, на юг, на восток и на запад; после непродолжительных размышлений начинает казаться, что существует возможность движения лишь в двух основных направлениях, так как север и юг представляют собой бессмысленные термины в приложении к сфероиду, но более глубокие раздумья показывают, что в действительности можно представить себе движение лишь в одном направлении; то же самое можно сказать и в отношении пары запад-восток. Можно достичь любой точки, двигаясь по условной линии север-юг в ту или другую сторону, памятуя при этом, что и время, и пространство, как уже было показано де Селби, являются иллюзиями. Можно с уверенностью утверждать, пишет де Селби [35], что тут имеется еще одна ошибка, порожденная неверным представлением о сферичности Земли, и что на самом-то деле, если подходить к определению направления со всей предельной строгостью, существует лишь одно возможное направление движения, потому что если начать движение из любой произвольной точки на сфере и продолжать двигаться, никуда не сворачивая, то в итоге происходит возвращение к исходной точке.