Трудная жизнь - О'Брайен Флэнн. Страница 26

Вот таким было последнее письмо брата с континента. А увиделся я с ним двумя днями позже.

21

Брат появился без предупреждения в половине четвертого после полудня. Слава Богу, Анни дома не было. Он бросил пальто и шляпу на кухонный стол, приветливо кивнул мне и уселся напротив меня около плиты в ветхое кресло мистера Коллопи.

– Ну, – оживленно заговорил он, – как вы тут?

Одет брат был очень хорошо, но мне сразу стало ясно, что он довольно пьян.

– Да ничего, – сказал я, – хотя эта история в Риме расстроила мне нервы. Судя по твоему виду, ты перенес ее спокойно?

– Мы должны принимать вещи такими, каковы они есть, – сказал он, надувая губы. – Никто не станет слишком горевать, когда мы отправимся в последний путь, и не стоит обманывать себя на этот счет.

– Я любил бедного старика. Он был далеко не худшим из людей.

– Отлично. Его смерть не была самой счастливой из возможных. Более того, она была нелепой. Но давай посмотрим с другой стороны. Разве есть лучшее место для смерти, чем Рим, вечный город, под боком у Святого Петра?

– Да, – сказал я, криво усмехнувшись. – Даже смерть их обоих была связана с деревянными брусьями. Святого Петра распяли на кресте.

– Да, верно. Мне всегда хотелось знать, как распятие производилось на практике. Они что, распинали человека горизонтально, на лежащем на земле кресте, а затем поднимали его?

– Я не знаю, но думаю, что так и было.

– Да, черт побери, вот бы они попотели, если бы им пришлось поднимать на кресте Коллопи. Я уверен, что под конец он весил по меньшей мере тридцать пять стоунов.

– Ты не испытываешь никаких угрызений совести из-за своей Тяжелой Воды?

– Совершенно никаких. Думаю, его обмен веществ стал давать сбои. Но всякий, кто пользуется патентованными лекарствами, подвергает себя рассчитанному риску.

– Мистер Коллопи был первым, на ком испытывалась Тяжелая Вода?

– Я должен посмотреть записи. Дай-ка лучше два стакана и немного воды. Нам следует немного выпить, прежде чем уйти отсюда.

Он достал бутылку емкостью в пол пинты, которая была уже на две трети пуста. Я принес стаканы, а он разлил виски. Посуда стояла на плите, мы сидели друг против друга, и все было как в старые добрые времена, только роли мистера Коллопи и отца Фарта исполняли мы с братом. Я спросил его, как поживает святой отец.

– Он все еще в Риме, конечно. Пребывает в ужасном состоянии, но старательно выказывает религиозное смирение. Думаю, он уже забыл об угрозах Папы. Я уверен, что они были просто-напросто блефом. А как поживает наша подружка Анни?

– Кажется, она тоже смирилась. Я передал ей все, что ты написал по поводу срочного погребения. Похоже, такое объяснение ее устроило. Конечно, я не сказал ничего о Тяжелой Воде.

– Так оно и лучше. За удачу!

– За удачу!

– Я звонил этим стряпчим – Спроулу, Хиггинсу и Фогарту и договорился о встрече в половину пятого сегодня вечером.

– Наверное, лучше всего выйти прямо сейчас и перед разговором с ним немного промочить горло.

– Отлично.

Мы сели в трамвай, доехали до Меррион-сквер и вошли в паб на Линкольн-плейс.

– Две кружки пива, – заказал брат.

– Нет, – вмешался я. – Мне бутылку портера.

Он недоверчиво посмотрел на меня и неохотно заказал портер.

– В нашем деле, – сказал он, – нельзя, чтобы кто-то заметил, как ты распиваешь портер или что-то подобное. Люди могут принять тебя за кебмена.

– А может быть, я и в самом деле кебмен.

– Да, есть одна вещь, которую я забыл тебе сказать. В ночь перед похоронами я связался с одним из тех парней, которые делают могильные камни, и заказал простое надгробие, с условием, что оно должно быть готово не позднее следующего вечера. Я хорошо заплатил, и работа была выполнена в срок. Камень воздвигли на следующее после похорон утро, и я заплатил за то, чтобы бордюр сделали сразу, как только могила осядет.

– Да, ты действительно подумал обо всем, – сказал я с оттенком восхищения.

– Почему бы мне не позаботиться об этом. Я, возможно, никогда больше не окажусь в Риме.

– Однако...

– Мне кажется, ты не совсем чужд литературе.

– Ты имеешь в виду тот приз, который я получил за свое сочинение о кардинале Ньюмене?

– Да, его и еще кое-что другое. Ты, конечно, слышал о Китсе [53]?

– Конечно. Ода греческой вазе. Ода Осени.

– Точно. Ты знаешь, где он умер?

– Не знаю. В своей постели, наверное.

– Как и Коллопи, он умер в Риме и похоронен там же. Я видел его могилу. Мик, дай нам по кружке пива и бутылку портера. Могила очень красива и поддерживается в хорошем состоянии.

– Очень интересно.

– Ките сам сочинил для себя эпитафию. Он был весьма критического мнения о себе как о поэте и велел написать на могильном камне своего рода насмешку над собой. Конечно, это могло быть просто уловкой, желанием напроситься на похвалу.

– Так что там было, в этой эпитафии?

– Он написал: Здесь лежит тот, чье имя начертано на воде. Очень поэтично, а?

– Да, теперь я вспомнил.

– Подожди, я тебе ее покажу. Да допей же, ради Бога! Я сделал фотографию могилы Коллопи как раз перед тем, как уехать. Погоди, сейчас ты ее увидишь.

Он порылся во внутреннем кармане, достал оттуда бумажник, выудил из него искомую фотографию и с гордостью протянул мне. На ней была изображена большая плоская могильная плита с надписью:

– Разве не здорово, хихикнул он. «В воде» вместо «на воде»?

– Тут только фамилия? А как его звали?

– Будь я проклят, не знаю. И отец Фарт тоже не знает.

– Ладно, а откуда ты взял год его рождения?

– Ну, это до некоторой степени догадка. Врач в больнице сказал, что ему было примерно шестьдесят два года, и эта цифра вписана в свидетельство о смерти, которое я взял с собой. Так что мне просто осталось вычесть одно число из другого. Что ты думаешь о надгробии?

– Моя очередь платить. Чего ты хочешь?

– Кружку пива. Я сделал заказ.

– По-моему, плита выглядит очень хорошо, – сказал я, – и ты поступил мудро, заказав ее. Думаю, тебе следует материально поддержать Анни, когда она отправится навестить могилу отца.

– Очень хорошая идея, – ответил он, – просто превосходная.

– Наверное, нам пора уходить отсюда и отправляться на встречу с адвокатами.

Мы все же немного опоздали. По прибытии в контору Спроула, Хиггинса и Фоггарти нас встретил унылый клерк. Узнав наши имена, он подвел нас к комнате с табличкой МИСТЕР СПРОУЛ и жестом пригласил войти. Мистер Спроул оказался древним стариком, морщинистым, как пергамент, на котором он писал, словно сошедшим со страниц романов Диккенса. Приподнявшись, он пожал нам руки и жестом пригласил садиться.

– Ах, – сказал он, – какое грустное известие про мистера Коллопи.

– Вы получили мое письмо из Рима, мистер Спроул? – спросил брат.

– Да, конечно. Мы также получили письмо от нашего собственного представителя в Риме. Мы единственная фирма в Дублине, имеющая такого представителя. С этим завещанием нам пришлось повозиться.

– Да, – сказал брат, – мы хотели бы получить некоторое представление о том, что там говорится. А вот, кстати, и свидетельство о смерти.

– Оно нам очень пригодится. Спасибо. Завещание в данный момент находится здесь у меня. Я уверен, вы не хотите, чтобы я утомлял вас всякой крючкотворческой чепухой, на которой мы, адвокаты, так любим настаивать.

– Нет, мистер Спроул, не хотим, – ответил я нетерпеливо.

– Хорошо. Мы не знаем точной стоимости собственности покойного, поскольку она состояла в основном из капиталовложений в разные предприятия. Но мы можем подвести итог желаниям завещателя. Во-первых, основное наследство. Дом на Уорингтон-плейс и тысячу фунтов наличными он оставляет своей дочери Анни. Каждому из своих сводных племянников – то есть вам, джентльмены, – он оставляет по пятьсот фунтов наличными, при условии, что они будут жить в его доме до момента его смерти.