Умереть не сегодня - О'Доннел Питер. Страница 1

Питер О'Доннел

Умереть не сегодня

Преподобный Леонард Джимсон сцепил пальцы и сделал над собой усилие, чтобы не обрушить всю свою ярость на сидевшую рядом темноволосую женщину.

— Проклятие нашего мира, — говорил он, — это насилие. А вы выступаете поборницей и защитницей насилия. Вы не просто прибегаете к насилию, но и проповедуете его…

— Прибегаю крайне редко и уж вовсе не проповедую, мистер Джимсон. Я стараюсь по возможности избегать насилие.

Модести Блейз говорила несколько рассеянно. Ей порядком надоел этот молодой и серьезный священнослужитель. Они сидели в маленьком автобусе, катившем по ухабистой дороге, которая вилась серпантином, уходя на север, к Сан-Тремино.

— Пожалуйста, не думайте, что мои антипатии направлены лично против вас, мисс Блейз. Ничего подобного, — сказал Джимсон, отворачиваясь к засиженному мухами и пыльному окну, за которым проплывала залитая солнцем и иссушенная жарой природа. — Моя деятельность требует от меня любви к человечеству, а неприязнь я испытываю лишь к ошибкам, которые совершают люди. Я ненавижу не грешника, а сам грех…

— Понимаю, — уныло кивнула Модести Блейз. Еще добрых три часа автобус будет кружить по пыльной ухабистой дороге, прежде чем вскарабкается к Сан-Тремино. Продолжать дискуссию с Джимсоном — значит разжигать его проповеднический пыл. Нет уж, лучше подождать, пока он рано или поздно умолкнет, исчерпав все аргументы, и заметит молчание оппонента, хотя надежды эти были довольно призрачными. Джимсон говорил уже битый час, с того самого момента, как они выехали из Орситы, и пока не выказывал ни малейших признаков утомления.

К сожалению, на первых и наименее гневных стадиях его разглагольствований Модести сочла неправильным сразу и резко ладить его, поскольку у нее были перед священником определенные обязательства. Но теперь уже поздно. Теперь Джимсона невозможно остановить. Он говорил, распаляясь все сильнее и сильнее.

Вчера вечером Модести и Вилли Гарвин приехали на машине в Орсито и остановились в единственном отеле этого городка. Кроме них, там также оказался преподобный Леонард Джимсон под опекой которого находилось с десяток чистеньких, но довольно жалких школьниц и смуглолицый водитель старенького школьного автобуса.

В первые полчаса пребывания в отеле Вилли Гарвин, любознательность которого сочеталась с удивительным умением мгновенно удовлетворять ее, доложил Модести, что молодого священника с фанатическим блеском в голубых глазах зовут Леонард Джимсон, что он работает в Миссионерском обществе Южной Америки, которое содержало школу для девочек-сирот в Сакете, и что он везет эту маленькую стайку выпускниц в Сан-Тремино, где, по договоренности, эти девочки должны начать работать в домах тамошних наиболее состоятельных семей.

Хорошее шоссе проходило двадцатью милями западнее, но мятежники под водительством Эль Мико снова начали заявлять о себе, а потому Джимсон решил провезти своих подопечных по старой заброшенной горной дороге. Большинство автомобилистов теперь пользовалось шоссе на востоке, которое делало большой крюк в целый день пути, а потому горная дорога казалась наиболее удобной.

Именно по этой дороге и собирались двинуться дальше Модести и Вилли, но в восемь утра Вилли вернулся в отель пешком из гаража, и на лице его было написано удивление и даже смущение.

— Я дал маху, Принцесса. Вчера вечером я попросил их обслужить машину…

— Что в этом плохого?

— А вот что… Они загнали ее на мост, но забыли включить ручной тормоз и не поставили колодки. Она и съехала…

Модести поморщилась. Как-никак это был «мерседес».

— Грохнулась вся?

— Нет, только передними колесами…

— Сколько им нужно времени, чтобы все починить?

— Часов шесть-семь.

— Это слишком долго, Вилли-солнышко. Я хотела быть в Сан-Тремино к полудню. Или чуточку позже…

В Сан-Тремино умирал Гарсия. Его дочь послала телеграмму, но Модести не было в Лондоне. Она находилась с Вилли в Буэнос-Айресе, и Венг переслал ей телеграмму туда. Через час после получения печального известия они с Вилли уже были в пути. В свое время Модести и Гарсия были членами группировки Луша, действовавшей в Танжере, и Модести крутила рулетку в казино с семнадцати лет. Шестидесятилетний Гарсия занимал в ее прошлом особое место. Когда Луш погиб от рук конкурирующей группировки, Модести Блейз сплотила воедино уцелевших и перепуганных людей Луша и стала создавать новую организацию.

Поначалу это было непросто. Но именно Гарсия поддержал ее и словом, и делом, и пистолетом. С его помощью Модести удержала ядро группировки, вселив уверенность в ее членов, а затем поставила дело на широкую ногу. Так стали проступать очертания Сети, преступной организации, действовавшей с большим успехом на международном уровне.

Теперь Гарсия умирал в своем родном городке Сан-Тремино, куда вернулся богатым человеком, после того как Модести распустила Сеть. В телеграмме говорилось, что появление Модести очень скрасило бы последние часы умирающего.

Инцидент с машиной сильно огорчил Модести. Ей было неприятно думать о задержке даже на несколько часов. О том, чтобы взять напрокат другую машину, нечего было и мечтать. Основу транспорта в этом городишке составляли телеги, запряженные осликами.

— Я попрошу, чтобы меня подвезли на школьном автобусе, — сказала она Вилли. — А ты подъедешь в машине, когда ее приведут в порядок.

— О'кей. Думаешь, его преподобие не станет возражать?

— Вряд ли я успею совратить его овечек до Сан-Тремино. Кроме того, это дает ему шанс побыть добрым самаритянином.

Леонард Джимсон дал согласие. Преподобный настороженно взглянул на Модести, когда она только обратилась с этой просьбой и назвала себя, в его глазах мелькнуло нечто похожее на испуг. Тогда эта реакция порядком озадачила Модести, но теперь она понимала, в чем дело. После первых же десяти минут, проведенных в его обществе, Модести получила ответ на свой невысказанный вопрос.

Надо же было так случиться, что из множества служителей церкви судьба свела ее именно с тем, кто имел представление о ее прошлом. Его первые же слова, произнесенные в автобусе, развеяли все возможные сомнения.

— У нас, кажется, есть общий знакомый, мисс Блейз, — сказал Джимсон. — Вы знаете Майка Дельгадо?

— Знала, — коротко отозвалась Модести.

Она не стала рассказывать, что Майк Дельгадо погиб в далеком Афганистане, что он наставил на нее свой пистолет и издевался над Модести, полагая, что уже ничто не спасет ее от верной смерти. Но она, улучив момент, выхватила свой револьвер и сумела уложить его на месте, опередив на какую-то долю секунды, правда, он успел нажать на спуск и ранил ее в руку.

— Я не видела его уже пару лет, — добавила она.

— И я не видел его три года, — сказал Джимсон, и в его словах послышалась угрюмая радость. — Я имел несчастье провести почти две недели с ним в больнице, когда Майк попал в аварию около Рио-де-Жанейро. Мы занимали соседние койки. Это плохой человек, мисс Блейз. Он рассказывал мне о своих подвигах, а когда понял, как удручают меня его истории, с особым удовольствием рассказал о вас, мисс Блейз. Он апостол насилия.

— Возможно, Дельгадо сгущал краски, мистер Джимсон. Он просто почувствовал, что вы болезненно реагируете на эти байки, и потому из кожи вон лез, чтобы произвести особенно яркое впечатление.

— Да, ему это доставляло самое настоящее наслаждение, — согласился преподобный Джимсон, нервно стискивая ладони. — Но при всех скидках на преувеличения меня просто приводит в ужас, что молодая женщина оказалась способной на такие деяния.

Тут-то все и началось. Джимсон говорил без умолку. Вскоре выяснилось, что он отнюдь не обычный пацифист, свято убежденный в том, что насилие — корень всех зол этого мира. Он не жалел слов на осуждение насилия во всех его многообразных проявлениях — от мировых войн и гангстерских разборок до, как он выразился, гладиаторских поединков и кулачных бойцов на современных аренах, а также до домашнего насилия в виде порки ребенка.