Лучше для мужчины нет - О'Фаррелл Джон. Страница 29

Что я мог сказать? Они совершенно одинаковые, дубина стоеросовая?

– Ну что ж… очень интересно, – заикаясь произнес я.

– Ты не мог сделать еще одну версию, объединив все лучшее, что есть в каждой из трех?

– Ну, я мог бы попытаться. Одну минуту, я только запишу, – сказал я, случайные свидетели, наверное, удивились, почему этот парень ничего не записывает, хотя собирался. – Начало первой, энергия второй и концовка третьей. Хорошо, сделаю все, что смогу, но на это может потребоваться день-другой.

– Годится. Пока, Майкл, мне надо бежать.

Я мысленно пометил себе, что надо не забыть послать ему кассету с еще одной копией все той же записи, от которой, как я по опыту знал, Хьюго придет в полный восторг.

Время шло, и люди все подтягивались на барбекю, в том числе – Кейт с Моникой. Кейт принесла с собой акустическую гитару. Любовно пристроив ее на подстилке, она стала разносить бесчисленные тарелки с бутербродами. Рядом со мной лежал парень, который представился Дирком. Я сразу ощутил к нему иррациональную неприязнь – лишь на том основании, что окурок он держал большим пальцем и мизинцем, точно воображал себя Джеймсом Дином или Марлоном Брандо. Я понимал, что существуют и более серьезные преступления против человечества, но на тот момент манера держать бычок большим пальцем и мизинцем показалась мне худшим из грехов. Как бы то ни было, вскоре мое мнение о парне подтвердилось.

Дирк запихнул бутерброд в рот и, даже не поблагодарив Кейт, схватил ее гитару и принялся бренчать. Его наглость явно не понравилась Кейт, но она смолчала. Дирк слегка подстроил гитару и презрительно скривился.

– Сколько ты за нее заплатила?

– Всего пятьдесят фунтов, – с гордостью ответила Кейт.

– Пятьдесят монет? Да я за нее разве что двадцатку отвалю.

Время от времени приходится сталкиваться с такими неприятными типами. Наверное, они посещают вечерние курсы «Как быть грубым».

– Вообще-то я не собираюсь ее продавать, – сказала Кейт. Слишком вежливо сказала.

– Ну и зря. Теперь цена упала до пятнадцати. Ты упустила свой шанс. – И Дирк запихнул сигарету под струны рядом с колками. – Пятьдесят монет! За такое дерьмо, – бормотал он про себя, продолжая бренчать.

Кейт недоуменно посмотрела на меня, и мне захотелось вырвать у этого малого гитару и разбить ее об его тупую башку. Но я не стал так делать, потому что не люблю прибегать к насилию. Кроме того, моя выходка наверняка испортила бы пикник, и, помимо всего прочего, гитара разлетелась бы на кусочки, потому что парень прав: гитара – полное дерьмо.

Я попытался не замечать Дирка, но вскоре он оказался в центре внимания – несколько девушек затеяли пение под его весьма вольную интерпретацию «Чудесной стены». Девушки скорее напоминали детей фон Трапп, чем Лайама Галлахера [29], но и позер Дирк был им под стать – он отчаянно фальшивил. Больше я не мог сдерживаться.

– Вообще-то мне кажется, что здесь больше подходит ми-минорный септаккорд, – осторожно подсказал я.

Тут Дирк соизволил посмотреть на меня. Он еще раз картинно затянулся сигаретой и поморщился, прикрыв один глаз, словно его благородный табак смешали с крепчайшей ямайской дрянью.

– Не думаю, приятель, – ответил он.

– Да, там Em7, G, Dsus4, A7sus4.

Дирк дотумкал, что я понимаю, о чем говорю, но не отступать же перед лицом восхищенных женщин. В стаде появился новый олень-самец, который претендует на его место. Дирк сделал паузу и заиграл другую песню – наверняка разучивал ее много лет.

– Только не это, – простонала одна из девушек. – Только не эта чертова «Лестница в небо» [30]. Куда делся «Оазис»?

– Я могу попробовать, если желаете, – галантно предложил я и получил восторженное согласие.

Парню ничего не оставалось, как протянуть мне гитару, и теперь целая толпа собралась посмотреть, получится ли у меня лучше.

– Кейт, ты не против, если я сыграю на твоей гитаре?

Она кивнула, публика застыла в напряженном ожидании, пока я с нарочитой неспешностью подстраивал гитару. Пауза. И вот я сыграл начальные аккорды «Чудесной стены», сильно и уверенно дергая нейлоновые струны, чтобы извлечь звук получше. От лица Дирка отлила кровь, когда я без перерыва перешел к «Пассажиру», «Рок-н-ролльному самоубийству», а вдогонку сыграл приличный кусок из «Второго концерта для гитары» Родриго. К тому времени, когда я закончил, отовсюду неслись приветственные возгласы, аплодисменты и крики «бис!», а девушки, судя по их виду, явно жаждали узнать, не соглашусь ли я стать отцом их детей.

– Совсем неплохая гитара, Кейт, – солгал я, вручая ей инструмент.

Если бы вся жизнь была такой же легкой. Когда Дирк закурил очередную сигарету, он держал ее нормально. Задание выполнено, подумал я.

Я очаровал всех этих женщин потому, что вкладывал в музыку чувство. Если дать мне в руки гитару или посадить перед клавишами, я запросто могу сказать: «Я так влюблен» или «Я так несчастен». А вот слова такие мне не давались. Теперь надо было постараться не выдать и своих чувств, которые сводились к одному – самодовольству. Я только что защитил честь гитары Кейт, денек чудесный, а бутерброды с яйцом и майонезом – свежайшие. В общем, жизнь прекрасна. Если отрешиться от временных финансовых трудностей, моя двойная жизнь представляла собой хорошо смазанную машину. У меня есть жена, но я сохранил независимость; есть работа, которой я занимаюсь, когда хочу; чудесные дети, с которыми я вожусь; и, наконец, у меня имеется личная берлога, и я могу уделять себе столько времени, сколько захочу.

Я расслабился, зашел на несколько ярдов в лес и оросил дерево. От солнца и пива у меня кружилась голова; я слегка покачнулся, застегивая ширинку. И тут увидел Милли, бегущую под горку. Моя дочурка Милли, которой нет еще и трех лет, блуждала в чаще в каких-то сорока футах от меня. В Клапамском парке. Одна!

Милли выглядела такой счастливой, что я сдержался и не окликнул ее. Но сколько я ни оглядывался, матери ее так и не заметил. С растущим недоумением я смотрел, как Милли шагает по тропинке, собирая листья и радостно напевая. Нас словно разделяло полупрозрачное зеркало: я смотрел на свою дочь и не узнавал ее. Они прежде никогда не пела этой песенки. Милли просто была еще одним ребенком, гуляющим в парке. Но также – моей дочерью. Похожее чувство отстраненности я испытал во время УЗИ нашего третьего ребенка – я видел свое дитя, но не мог установить с ним связь. Вот и сейчас Милли казалась далекой и нереальной.

Почему с ней нет Катерины? Я спрятался за куст, чтобы понаблюдать за Милли, не обнаруживая себя. С одной стороны, мне хотелось подбежать к ней и крепко обнять, но это было слишком рискованно. Должно быть, она потерялась. Я просто буду следить за ней издалека, пока Катерина не найдет ее, а потом незаметно скроюсь. Я не мог выдать свое присутствие, так что выбора у меня не оставалось. Но когда Милли оказалась рядом, я, сам не знаю почему, вдруг выпалил:

– Милли!

– Папа! – обрадовалась она.

Милли не особенно удивилась, обнаружив отца в кустах, что несколько озадачило меня, но паника и недоумение быстро отступили – я искренне обрадовался встрече с дочерью. Милли подбежала ко мне, и я подхватил ее на руки. Она обняла меня, и это было так чудесно, вот только я понятия не имел, что же делать дальше.

– А где мама?

– Она, она, она, она… Мама, мама…

Ну давай же, Милли, выкладывай.

– Она… она там.

И Милли махнула рукой на концертную эстраду, видневшуюся за деревьями в добрых ста ярдах. И тут я услышал, как Катерина зовет Милли. В ее голосе отчетливо звучал страх. Выхода не было. Катерина потеряла Милли. Я нашел. А всего час назад я сказал Катерине, что тружусь в Манчестере. Сердце мое выбивало allegro forte, и я забормотал:

– О, господи, Милли, что же мне делать, что же делать…

– Зеленая птичка, – ответила она, показывая на дерево.

вернуться

29

Фон Трапп – семейный хор выходцев из Австрии, эмигрировавших в 1938 году в США, история которого легла в основу голливудского фильма «Звуки музыки». Лайам Галлахер – солист рок-группы «Оазис», пик популярности которой пришелся на середину 90-х годов

вернуться

30

Знаменитая песня «Лед Зеппелин»