Лучше для мужчины нет - О'Фаррелл Джон. Страница 4

– «Деверь в любовниках», – зачитывал он. – «Дорогая Дейдра, я привлекательная блондинка, и, по словам чужих людей, у меня хорошая фигура. Как-то ночью, когда муж отсутствовал, зашел его брат, одно потянуло за другое, и в итоге мы оказались в постели…» – Он опустил газету. – Всегда так говорят: одно потянуло за другое. Но как именно одно тянет за другое, а? У меня ведь никогда ничего не получается. Я понимаю, что мужнин брат зашел в комнату, и понимаю, что они вместе оказались в постели. Но каким образом они перешли от первого этапа к последнему?

– Все очень просто, Саймон, – сказал Джим.

– Что? И как ты это делаешь?

– Знакомишься с девушкой.

– Так.

– Она приходит к тебе в гости, на кофе.

– Так. А что потом?

– Ну, одно тянет за другое.

После второй чашки чая я почувствовал, что у меня иссякли веские причины заставлять рекламное агентство томиться в ожидании и дальше, а потому забрал из своей комнаты кассету и двинул к станции метро «Балхам». Спустя тридцать минут я шагал по Бервик-стрит, где двое французских студентов с фотоаппаратом чуть не попали под машину, пытаясь воспроизвести обложку альбома «Оазиса» «С добрым утром, моя радость». Я люблю бывать в Сохо – здесь всегда царит возбуждение и поминутно что-то происходит; мне нравится ощущать себя частью Сохо. Здесь можно встретить людей, которые зарабатывают тысячу фунтов, читая закадровую текстовку для рекламы, а потом разом спускают деньги на креветку и авокадо на пшеничной лепешке, запивая все это кофе с молоком.

Я посмотрел на другую сторону улицы и заметил Хьюго из «DD&G» – он пялился в витрину магазина. Странно, подумал я. Зачем Хьюго пялиться в витрину второсортного ювелирного магазина, к тому же торгующего мелким оптом? Хьюго быстро огляделся и исчез за обшарпанной дверью, над которой болтался вихлястый красный фонарь. Я обалдел. Потом подошел к двери и заглянул внутрь. Рядом со входом на куске картона, присобаченного к стене липкой лентой, от руки было написано: "Новая модель. Весьма дружулюбная. Второй этаж" . Я взглянул на шаткую лестницу без ковра и спросил себя, что бы это значило. Может, Хьюго зашел лишь для того, чтобы предложить рекламные услуги или порекомендовать профессионала, способного придумать более броский рекламный слоган и без ошибок написать слово «дружелюбная»? Маловероятно. Я чувствовал себя отчасти заинтригованным, отчасти отвергнутым, словно Хьюго предал лично меня.

Я двинулся дальше по Бервик-стрит и вскоре вошел в приемную величественного офиса «DD&G». На стене висел сертификат, утверждавший, что компания заняла второе место на конкурсе радиорекламы в номинации «Лучшая реклама в области инвестиций и банковского дела». Наверняка Хьюго сделал вид, будто отлучился купить жене поздравительную открытку ко дню рождения, поэтому кассету пришлось оставить на попечение секретарши, с отсутствующим видом сидевшей у окна в роскошном обрамлении живых цветов.

С работой на эту неделю было покончено. Пришло время отправиться в Северный Лондон. Наступил час пик, и я еле втиснулся в поезд вместе с теми, кто провел день в трудах праведных. Сотни потных служащих прижимались друг к другу, умудряясь при этом делать вид, будто кроме них в вагоне нет ни души. Руки, согнутые под немыслимыми углами, держат книги в мягких обложках, перегнутые на корешке. Шеи вытянуты, чтобы прочесть строчку из газеты соседа. Христиане перечитывают Библию так, словно видят ее впервые.

Внезапно неподалеку освободилось место, и я начал пробираться к нему, стараясь держаться в рамках приличий и не впадать в такое недостойное поведение, как спешка. Сев, я удовлетворенно выдохнул, но радость быстро сменилась беспокойством. Прямо передо мной стояла женщина, платье обтягивало неопределенную выпуклость. Шестой месяц беременности или она просто, скажем так… немножко фигуриста? Наверняка не скажешь. Я изучил ее с ног до головы. Ну, почему бы ей не намекнуть? Почему у нее нет пакета из магазина для беременных, или она не оделась в одну из тех старомодных кофт, что вопят: «Да, беременная я!» Я осмотрел ее еще раз. Во всех остальных местах платье свободно свисало; материал был туго натянут лишь на округлом животе. Что хуже – не уступить место беременной женщине или предложить сесть женщине, которая не беременна, а просто толстая? Может, именно поэтому мужчины раньше уступали места всем женщинам без разбору – чтобы не мучиться над дилеммой. По всей видимости, никого из окружающих этот вопрос не волновал, но я чувствовал, что должен поступить благородно.

– Простите, не желаете присесть? – сказал я, вставая.

– С какой это стати? – вызывающе спросила она.

Вот черт.

– Ну-у… вы выглядите немного усталой… а я все равно выхожу на следующей, – солгал я.

Она заняла мое место, а мне пришлось выйти из вагона, чтобы не раскрылся обман. Я пробился через толпу на платформе и влез в тот же поезд двумя вагонами впереди. Небеременная женщина проводила меня странным взглядом – но не настолько странным, как пятнадцать минут спустя, когда мы оба проходили через турникеты на станции «Кентиш-таун».

Стоило выбраться на свежий воздух, как зазвонил мобильник. Хьюго извинился, что я его не застал, но всю вторую половину дня ему пришлось мотаться туда-сюда. Совершенно излишняя подробность. Музыкой он остался доволен – мне удалось создать что-то «прямо-таки охренительно кайфовое». Хотя обычно я считаю Хьюго человеком неискренним и не доверяю его суждениям, в этот раз я готов был сделать исключение. Я всегда сомневался в качестве своих музыкальных отрывков. Как только в голове складывается приличная мелодия, мне начинает казаться, будто я ее у кого-то стащил, поэтому любую похвалу проглатываю с жадностью. К сожалению, музыку я сочинил всего лишь для радиорекламы, да и агентство вряд ли сделает Хьюго продюсером, так что ее все равно никто никогда не услышит. Я знал об этом, еще берясь за работу, но знал также и то, что смогу выполнить ее быстро, за нее хорошо заплатят, и благодаря ей я смогу расслабиться пару дней в своем уютном коконе.

Я свернул в тупик Бартоломью. Вдоль улицы выстроились высокие монолиты серых мусорных баков на колесиках, подобно статуям с острова Пасхи, бесстрастно ожидающим незваных гостей. Я подошел к дому номер 17 и вставил ключ в замок. Открыл дверь, и на меня выплеснулись хаос и шум.

– Папа! – радостно завопила моя двухлетняя дочь Милли, вылетая из коридора и обхватывая меня за ногу.

Магнитофон орал детские стишки. Альфи, мой грудной сын, довольно дергал конечностями у материнской груди.

– Я тебя так рано не ждала, – улыбнулась Катерина.

Я осторожно пробрался между деревянными кубиками, разбросанным на ковре, поцеловал жену и забрал у нее Альфи.

– Знаешь, что? Я закончил работу, и в эти выходные свободен.

– Потрясающе, – сказала она. – Тогда у нас двойной праздник. Угадай, кто сегодня пописал в горшок?

– Неужели ты, Милли?

Милли кивнула, преисполненная гордости, которая уступала лишь гордости ее матери.

– И совсем-совсем не попала на пол, правда, Милли? У тебя получается лучше, чем у твоего папочки, хотя ему уже тридцать два.

Я любовно ткнул Катерину под ребра.

– Я ведь не виноват, что сиденье унитаза постоянно падает.

– Да, виноват тот идиот, который его устанавливал, – согласилась она, намекая на тот печальный вечер, который я убил, чтобы пристроить на унитаз деревянное сиденье.

Милли явно понравилась похвала, и она поспешила снова привлечь к себе внимание.

– А я кошку нарисовала, – сказала она, показывая мне обрывок бумаги.

Честно говоря, рисунок Милли никуда не годился. Чтобы изобразить нашу кошку, она повозила синим карандашом по бумаге – туда-сюда, туда-сюда.

– Отличный рисунок, Милли. Молодчина.

Когда-нибудь она повернется и скажет: «Не надо кривить душой, отец, – мы же оба знаем, что картинка – полное говно», – но пока, судя по всему, она принимала мои слова за чистую монету. Я любил приходить домой после двухдневного отсутствия: они всегда так радовались мне. Возвращение блудного отца.