Внезапная страсть - Оглви Элизабет. Страница 29

Она почувствовала, как боль пронзила ее при мысли о том, как он жил все это время без нее.

— И зачем тебе понадобилось сюда приезжать? — с досадой спросила она. Он напряженно смотрел на нее.

— Просто проверить воду. И газ тоже. — Он наклонился, чтобы посмотреть трубу под раковиной. — Тут у нас недавно была протечка.

«У нас». Она сглотнула.

— Я подожду на улице, пока ты закончишь.

— Как хочешь.

Она подошла к деревянной скамеечке, с которой открывался необыкновенный вид на долину, но даже это оказалось мучительно, она вспомнила, как они сидели здесь вдвоем, смотрели на заходящее солнце, затем наступала бодрящая прохлада, после чего им хотелось есть, а еще больше хотелось друг друга. Она вспоминала, как долгими вечерами они играли в триктрак или шахматы. Она вспоминала, как осоловевшие и расслабленные от вина и обеда они занимались любовью на этой самой скамейке… Она быстро встала, почувствовав залах свежесваренного кофе, и увидела в дверях Стефано.

— Я сварил кофе.

Она покачала головой. Воспоминания пронзали ее, как стрелы.

— Давай вернемся, если ты не возражаешь.

— Возражаю. Я считаю, что нам надо поговорить.

— Почему именно здесь?

— А почему нет?

— Потому что… — но если она назовет истинную причину, то выдаст себя с головой.

— Понимаешь, Крессида, здесь, в горах, ты как бы моя пленница. Ты не сможешь сбежать. Здесь нет прислуги, которая может нас подслушать. Мы здесь совершенно одни, — сказал он насмешливо, и что-то в его глазах заставило ее отрицательно покачать головой.

— Если ты думаешь…

Он покачал головой с нетерпением.

— Я привез тебя сюда не для того, чтобы заниматься любовью. — Глаза его блеснули. — Во всяком случае не специально для этого. Нам пора обсудить кое-какие вопросы, от которых мы чертовски ловко уклонялись. Садись. — Он указал на скамеечку, а сам прошел в хижину, откуда вернулся через несколько минут, неся обшарпанный поднос с кофейником, двумя эмалированными кружками и сахарницей. Он положил сахар в обе кружки, помешал, протянул ей одну и сел рядом. И она внезапно почувствовала его близость.

— О чем же ты хотел со мной поговорить?

— Нужно решить, что делать, если ты действительно беременна.

Ей показалось, что она стала для него какой-то помехой, от которой хочется поскорее избавиться.

— Продолжай, — сказала она. — Внимательно тебя слушаю.

— Для начала давай не будем гадать, ладно? Судя по тому, что ты сказала врачу, у тебя задержка на три дня.

— Да, — ответила она глухим голосом, не зная, как он на это отреагирует.

Крессида услышала, как он тихо выругался.

— Ведь ты беременна, правда? — прошептал он. — Наверняка это так. У тебя никогда не было прежде задержек.

И эти слова ударили ее больнее, чем многие другие. Как же хорошо он знал ее — ее настроение, ее характер, ее физиологию. Он не знал только одного — того, что она все еще любит его, что любовь все еще живет в ее сердце — это для него оставалось тайной.

— Так как?

Она покачала головой.

— Да, у меня никогда не было задержки. Стефано протянул руку, как бы желая дотронуться до нее, но она инстинктивно отстранилась, желая и боясь его прикосновения. Он заметил ее движение, его лицо посуровело. Он сунул руку в карман джинсов.

Крессида старалась говорить как можно спокойнее, не желая с ним спорить.

— Ты, разумеется, прав. Нам действительно надо решить, что делать.

Он пристально посмотрел на нее.

— Мы могли бы жить вместе.

Ей показалось, что она ослышалась.

— Что?

— Мы могли бы жить вместе, — повторил он. — Рожай ребенка и оставайся со мной.

Это было как в каком-то дурном сне, словно предложение о фиктивном браке, и тот деловой, расчетливый тон, которым он это произнес, показался ей жестокой пародией на предложение, сделанное им в первый раз.

— Что ты хочешь сказать? — спросила она в смятении.

— Это единственный выход. Ведь ты же знаешь меня достаточно хорошо, дорогая, я не позволю, чтобы мой ребенок рос, как ублюдок. — Он выплюнул это слово: веками оттачиваемое аристократическое высокомерие слышалось в его голосе. — Я также не допущу, чтобы его воспитывал другой мужчина.

Да, она это знала.

— Но я не понимаю, как…

Он внимательно посмотрел на нее.

— Не станем повторять ошибок прошлого. У тебя будет свобода, необходимая для твоей профессии, но ты будешь жить со мной и ребенком. Уверен, мы вполне можем ужиться ради ребенка, стоит постараться достичь полной гармонии.

Через минуту она проснется.

— Это звучит так расчетливо, — прошептала она, вспоминая слова любви, произнесенные им во время первого предложения. — Это больше похоже на деловое предложение.

— Но так и есть, Крессида. — В его голосе послышалась скупая ирония. — Очень много удачных браков именно так и начинались. И давай не забывать, что когда наши отношения строились лишь на эмоциях, у нас не так уж хорошо получалось, — закончил он с горечью. Его бесстрастная жесткая речь и сухой тон, которым все это было произнесено, заставили ее похолодеть.

— Ну а как насчет.., насчет… — Она не могла подобрать подходящего слова, щеки ее вспыхнули, все это казалось какой-то дикостью.

— Секса? — перебил он, в его глазах блестела насмешка, что еще больше смущало ее. — Ты это хочешь сказать, дорогая, но боишься?

Она попыталась ухватиться за эту безумную действительность.

— Как ты себе представляешь наш брак, Стефано?

Он прищурился и в первый раз дотронулся до нее, взяв за подбородок так, что она вынуждена была смотреть в его темные бархатные глаза.

— Это будет зависеть от тебя, — сказал он тихо. — Только от тебя. Ты знаешь, как сильно я хочу тебя. И, думаю, ты достаточно убедительно продемонстрировала, что это желание взаимно.

Ее передернуло от отвращения к себе.

— Ты — ублюдок, — прошипела она. — Самый настоящий ублюдок, — ее кулачки забарабанили по его груди, но он схватил ее за запястья и прижал к своему бешено бьющемуся сердцу.

— Что, Крессида правда настолько неприятна? — тихо спросил он.

Глядя в его смуглое лицо, она поняла, что это так. Он сорвал с нее маску притворной неприязни, служившую ей защитой, и увидел, что она все еще страстно желает его. И как же он повеселится, когда узнает, что это желание намного глубже, чем просто физическое влечение — она все еще любит его.

— Ну и что ты ответишь, дорогая? Останешься со мной? Как моя жена? Она оттолкнула его руки.

— А что, если я откажусь?

Его лицо превратилось в холодную маску.

— Если ты откажешься, я буду бороться с тобой, и думаю, что выиграю эту борьбу, — сказал он жестко. — Актриса, без средств к существованию, что ты можешь предложить моему ребенку? Ни один суд в мире не решит дело в твою пользу.

— Похоже, ты действительно все продумал, — сказала она ледяным тоном, но, к ее удивлению, он схватил ее и прижал к себе, и ее тело предательски подалось к нему, хотя она и попыталась вырваться из его объятий, правда, без особого энтузиазма.

— Я тебе обрисовал самый худший вариант, — сказал он, уткнувшись в ее мягкие волосы. — Потому что ты спросила об этом. Но я не хочу этого, дорогая. Я хочу, чтобы ты была со мной, как мать моего ребенка, как моя жена. Я думаю, у нас получится. — Его голос стал тверже. — Мы сделаем так, чтобы все получилось.

Она закрыла глаза, отдаваясь желанию приникнуть к нему, чтобы его руки ласкали ее, отметая все возражения, которые у нее могут возникнуть.

— Так ты согласна, Крессида? — спросил он со спокойной уверенностью в голосе.

Она почувствовала, что он обнял ее за талию, и поняла, как это правильно и хорошо, когда он вот так держит ее, и желание сопротивляться покинуло ее. С ним было слишком трудно бороться, однако с собой бороться оказалось еще труднее.

Она уткнулась головой ему в грудь, не желая, чтобы он увидел ее глаза, в которых отражалась надежда услышать от него ласковые и нежные слова.