Красным по черному - Огнев Александр. Страница 27

— Что случилось? — перебил он.

— Ничего страшного, — ответила Лиза после секундной заминки, которую тем не менее уловило чуткое ухо следователя. — У женщин, особенно с подобной конституцией, довольно часто возникают различного рода проблемы во время беременности. В общем, я очень на тебя надеюсь и после половины седьмого буду ждать вас обоих дома. А сейчас мне нужно идти. До вечера, милый.

Она поспешила положить трубку, не ожидая его взаимного «пока».

Иван понял: случилось что-то серьёзное.

И не ошибся…

Никогда больше не видел он Николу таким потерянным и откровенно несчастным. Хотя и сам, наверное, выглядел ненамного лучше после того, как Лиза «всё спокойно объяснила».

Из объяснения этого следовало, что у Марины в какой-то там «трубе» обнаружили быстро увеличивающуюся кисту, которую, по жизненным показаниям, необходимо срочно удалить, так как она давит на какие-то органы и на шестимесячный «плод» (Иван в тот вечер возненавидел это слово на всю жизнь!). Удастся ли при этом сохранить ребёнка — большой вопрос, но в будущем Марина вряд ли сможет иметь детей.

— И когда… операция, — почти шёпотом, через силу спросил Николай.

— Послезавтра, — односложно ответила Лиза.

Он умоляюще взглянул на неё:

— А ты?..

— Вообще это не положено, Коленька. Но мне разрешили присутствовать.

Никола кивнул, провёл дрожащей пятернёй по лицу и, словно вспомнив что-то, вновь поднял на Лизу больные глаза:

— А мне можно к ней?

— Нет, тебя к ней уже не пустят. Завтра подготовительный день, много что ещё нужно будет сделать. А вот после операции — само собой, обязательно…

Николай наотрез отказался остаться у них на ночь, заявив, что ему необходимо побыть одному. Проводив друга и заперев дверь, Иван вернулся в гостиную.

Лиза сидела за столом, опершись на него локтями и закрыв лицо ладонями. Он не видел жену плачущей ни разу в жизни, даже в детстве, даже — когда умерла мама…

Иван бросился к ней, крепко обнял и прижал к себе:

— Что ты, Лизонька, что ты! Всё будет хорошо…

Почти силой отстранившись, она обожгла его взглядом сухих и блестящих глаз :

— Не будет, Ванечка! В том-то и дело, что не будет… Рак у неё, понимаешь? Рак! И плод в таких случаях не сохраняют!..

Она умолкла и, достав носовой платок, высморкалась.

— Марина, после того, как ей всё разъяснили, сразу отказалась от операции.

— Как отказалась? — опешил Иван.

— Она же — не Никола, её на «кисту» не поймаешь… Выживу ли я, говорит, неизвестно, а так — хоть ребёночка Коле оставлю. Еле сговорились. — Лиза глубоко вздохнула. — В общем, операция — завтра. Я буду ассистировать Вере Валентиновне. Попытаемся сделать невозможное и при этом сохранить малышку, — она горько усмехнулась. — Как при царе Горохе. Мариша уверяет, что вытерпит.

— Вытерпит что?

Лиза вновь подняла на него глаза:

— Очень непростую полостную операцию. Под местной анестезией.

Глава 23

Коррекция памяти (Окончание)

Генеральская «Волга» миновала подворотню и въехала в ухоженный внутренний двор.

— Пожалуй, ты меня всё-таки подожди, — бросил Кривошеин водителю.

Он вышел из машины и бегло осмотрелся. Оттого, наверное, что оба предыдущих визита приходились на тёмные, холодные вечера, когда окружающее воспринимается несколько иначе, Ивана Фёдоровича не покидало ощущение, что он здесь впервые. Спасибо, подъезд только один!

Тем не менее, он замешкался около двери — не мог вспомнить номер квартиры. Разглядев расположенную чуть в стороне от других кнопку с надписью «консьерж», Кривошеин решительно надавил на неё и, услышав характерный зуммер и щелчок, вошёл. Дверь за ним тут же автоматически закрылась.

В просторном холле отреставрированного — а по сути, заново построенного — дома, несмотря на отсутствие окон, было чисто, светло и уютно. Экзотическим растениям и пальмам в кадках, очевидно, вполне хватало искусственного дневного света. Справа, из специально огороженного помещения с окошком, навстречу гостю вышел опрятного вида, уже довольно пожилой мужчина и с приветливой улыбкой обратился к нему:

— Здравия желаю, товарищ генерал!

— Добрый вечер, — ответил Иван Фёдорович и, не скрывая удивления, внимательно взглянул на консьержа.

Тот лукаво сверкнул глазами:

— Не узнали? Конечно, столько времени прошло! Я, уж, почти десять лет, как на пенсии!..

— Пал Капитоныч? — Кривошеин протянул руку. — Булов!

— Точно так, собственной персоной, — ответил старик, взяв его руку в обе свои и несколько раз тряхнув. Было видно, что он искренно рад встрече. — Вот, жив пока, курилка.

— Курилка! Насколько я помню, мы с тобою чуть ли не двумя единственными «некурилками» на всё Управление были.

— Нет, майор Беглов тоже не курил. Но мы-то с ним, два кабинетных червя: я — в кадрах, он — в хозуправлении — дело понятное. А вот как вы умудрились на самом, можно сказать, переднем крае не закурить — это вопрос. Да… Я ведь вас ещё капитаном помню!

— Капитаном? — недоверчиво взглянул на него Кривошеин.

— Точно так. Неужели забыли, как мы с комиссаром привозили вам в госпиталь приказ на майора? Вместе с орденом?

— Твоя правда, старик, — почему-то тяжело вздохнул Иван Фёдорович. — Сколько же тебе сейчас?

— У-у! Скоро юбилей отмечать буду.

— Так пора бы уже с внуками нянчиться!

— Внуками? Правнучке, главной моей отраде, четвёртый месяц!

— Вот и я говорю, что отдохнуть бы время! Полковничьей пенсии со всеми добавками на правнучку хватит, думаю?

— У меня ж ещё внучка и два внука! Да и кроме того — силы, вроде, пока есть. А дома стоит только осесть — всё! Глазом моргнуть не успеешь — уже не сидишь, а лежишь, к выносу готовишься, как шутит мой сын.

— Я смотрю, он у тебя чуткий малый. Да… Значит, внуки-правнуки радуют?

— Не то слово! Ей-Богу, с каждым — а их у меня четверо — на пять лет, точно, помолодел.

— Выходит, правильно говорят: «Любите своих внуков — они отомстят за вас вашим детям!»

— Как же их не любить?! — воскликнул Павел Капитонович, не расслышавший окончания фразы. — Жаль только, время подгадалось для их жизни неважнецкое. Это ж надо было — такую державу… А теперь вот, извольте видеть: мало того, что полковник в отставке при дверях нынче деньги зарабатывает, так его к тому же и на французский манер обозвать надо. Я сменщику говорю — он-то много меня моложе — а что, говорю, русское слово «привратник» отменили? Обязательно «консьержем» — тьфу, и не выговоришь сразу — именоваться нужно? Так они меня теперь так и зовут. И жильцы — тоже. У нас тут теперь два консьержа и один привратник.

— И давно ты привратничаешь?

— Да нет, третий месяц всего. По какому великому блату мне это место сосватали, рассказывать — дня не хватит. Таких молодых конкурентов обскакал, куда там…— Он махнул рукой и с доброй улыбкой взглянул на Кривошеина. — А говорят, Ленинград — большой город. Я, как фамилию и отчество вашего сына увидел, сразу о вас подумал. Спрашивать-то его самого, ясное дело, не стал!

— Что так? Мог бы и спросить. И ещё! Пал Капитоныч, кончай мне выкать, а? Неловко даже, честное слово!

— Не положено, — посерьёзнел Булов, — тут с этим строго: «здрасти — до свидания». Субординация похлеще армейской. Да… Дожили до этого самого рыжего-бестыжего капитализьма… с лицом в веснушках. С вами, вот, к примеру, — старик понизил голос, — я уже знаете, сколько пунктов нарушил? — Он начал загибать пальцы. — Дверь открыл и впустил, не переговорив, не выяснив — раз, вышел из этого своего кабинета-дворницкой навстречу — два, заговорил — три. Конечно, я б не открыл, если бы не увидел вас через видеокамеру, а всё-таки, имейте ввиду… Вот. Ну а если вы сына навестить решили, то могу сообщить, что он в отсутствии.

— В этом я почти не сомневался. Заехал так, по пути, на авось. У него что-то сегодня и мобильный не отвечает, а мне надо… его повидать. Когда он обычно возвращается, можешь сказать?