Красным по черному - Огнев Александр. Страница 9

— Что вы имеете в виду? — спросил Кривошеин.

— Я имею в виду, товарищ генерал, что бандитский передел, являющийся основной проблемой для вас — РУБОП в целом и подполковника Круглова, в частности, — для моего ведомства вопрос не первостепенный. Рано или поздно это должно было произойти: короли, в том числе и преступные, не бессмертны. Но одно дело, когда они умирают естественным образом: от пули или по болезни, и совсем другое — вот так, как вы точно выразились, по щучьему велению. Сегодня некто расчищает себе путь, избавляясь таким… нетрадиционным методом от своих конкурентов в преступной среде, а завтра ему захочется попробовать себя в политике или на государственном поприще! Почему нет? Аппетит, как известно, приходит во время еды. А тут такой соблазн: сто процентов гарантии, недоказуемости и безнаказанности! Кто ж устоит? И вот не допустить не только малейшего поползновения преступников в этом направлении, а обезвредить их до того, как подобная мысль вообще мелькнёт в их мозгах, — задача, поставленная моим руководством. Так что, развивая аллегорию, товарищ генерал, ваша цель — Емеля, моя — щука, а путь у нас — один…

— Мнда. Видно, мне, с моим «доисторическим» мышлением, и впрямь пора на пенсию.

— Поработаем ещё, товарищ генерал! — откликнулся Круглов и осёкся под начальственным взглядом.

— Как я понимаю, — хмуро адресовался Кривошеин к Белову, — у вас уже разработан какой-то предварительный план?

— Конечно. Только… Как ни крути, а начать следовало бы с Монаха. Но мы даже его палату оборудовать не успели — так всё неожиданно случилось. Телефон он сразу отключил. Лишь через сотовый и пеленгуем, с нулевым КПД. Дважды пытались к нему пробиться — тщетно. Прямо хоть бери у вас ОМОН и штурмуй палату. Законным путём к нему уже не подъедешь — с таким диагнозом. При этом нельзя не отметить: силён. Уже испытывая нешуточные боли, категорически отказывается от инъекций — ну, от морфиносодержащих препаратов. Врач говорит, впервые такое наблюдает. Спрашивает Монаха, почему он так себя истязает, а тот скрипит зубами, но отвечает с улыбкой: «Милый доктор, наркотики — единственное зло, которому не удалось со мной договориться». Только водку пьёт. Да, он, думаю, смог бы дать нам ниточку, за которую можно было потянуть…

— Что ж, — как-то странно, почти через силу, проговорил Кривошеин, — тогда предлагаю прерваться и перенести продолжение нашего «Совета в Филях» на завтра, скажем, на восемнадцать ноль-ноль. Что смотрите, как рябчики на папашу? Поработаю Хоттабычем, уговорили: встречусь с этим … типом. В какой он санчасти?

— Товарищ генерал… — с сомнением начал Белов.

— Давайте адрес! — отрезал тот.

Спустившись по гранитным ступеням здания на Литейном, полковник Белов сразу же свернул налево, за угол и направился к стоящему неподалёку синему «форду». Из машины ему навстречу вышел молодой человек.

— Надеюсь на вас, лейтенант, — вполголоса произнёс Белов и, сев за руль, опустил стекло. — Однако напоминаю: вы имеете дело с крепким профессионалом. Если он что-то учует, не сносить вам обоим головы. Связь — круглосуточная, так что не стесняйтесь меня информировать.

— Ясно, товарищ полковник!

Машина мягко тронулась в сторону Таврического. Проехав пару кварталов, Белов достал трубку:

— Всё в порядке. Да, сегодня… Думаю, часа через два…

А генерал Кривошеин, оставшись один, вновь подошёл к окну да так и застыл, устремив слепой взгляд на улицу. И никак не отреагировал на позывные селектора. Когда же минуту спустя в кабинет осторожно заглянул помощник, Иван Фёдорович, не оборачиваясь, и внешне спокойно проговорил:

— Меня нет и сегодня не будет. И вызови, пожалуйста, мою машину.

Главы 9 — 10

Неизбывное…

Алексей и Фёдор дружили, можно сказать, с рождения и до смерти. Отцы их были потомственными корабелами, всю жизнь проработавшими на «Адмиралтейских верфях», так что судьба обоих этих питерских пацанов, живших в соседних комнатах большого рабочего общежития, с рождения же была предрешена: пришло время, и они заняли место родителей на родном предприятии.

Фёдор уже работал сменным мастером, когда на его жизненном пути появилась хорошенькая швея с фабрики «Большевичка» Варенька Зотова. Пролетарскую свадьбу играли в общаге, при огромном стечении родных, друзей, соседей, знакомых родных и друзей и друзей соседей и знакомых.

Среди прочих присутствовала на свадьбе и Катюша — младшая сестра невесты, с которой они были погодками. После окончания медучилища она работала в Снегирёвке и готовилась поступать на вечернее в медицинский институт. Алексей как её увидел, так и онемел на весь вечер. A через пару месяцев гости, почти в том же составе, гуляли на новой свадьбе, поздравляя приехавшую из Вологды старушку Зотову со вторым зятем.

Ну и дальше — всё «как положено»: через год, в августе тридцать девятого, Варенька родила Фёдору сына, а ещё через полгода, в самом конце марта, появился пацан и у Катюши с Алексеем. Фабзавком выделил им с родителями целую «квартиру» в общежитии — четыре соседних комнаты с общей кухней! Только обжиться там как следует они не успели…

В военкомате Фёдора и Алексея определили в одну часть. И погибли они тоже в один день. Вначале убили Фёдора, который остался лежать на нейтральной полосе, а ближе к ночи Алексей попытался вытащить оттуда тело друга. Неудачно…

Случилось это в суровом январе сорок второго. Ленинград уже был в блокаде, и похоронок овдовевшие сёстры тогда не получили.

А вскоре разбомбили общежитие, похоронив под развалинами родителей Фёдора. Спускаться в бомбоубежище по десять раз на дню, прячась от бомбёжек и артобстрелов, ослабевшие пожилые люди не могли, поэтому они чередовались, спасая внуков. В тот раз была очередь «стариков» Алексея…

Правда, до весны не дотянули и они. Первым — тихо, во сне — «ушёл» Василий Егорович, а меньше чем через месяц сгинула Мария Игнатьевна: пошла за водой и не вернулась…

Так остались сёстры с двумя малышами одни.

Ещё когда разбомбили общежитие, им выдали ордер на две комнаты в большом старом доме на 2-й линии Васильевского острова, между Большим и Средним проспектами. И работу они нашли неподалёку: Катя — в лазарете, развёрнутом в школьном здании, построенном незадолго до войны на Съездовской, а Варя устроилась контролёром в обувной цех, который находился на углу 3-й линии, в помещении бывшей лютеранской кирхи.

Однако теперь стало очевидно: детей нужно увозить на Большую землю. И что необходимо спешить, тоже было ясно: весна хоть и припозднилась, но март есть март, а до следующей зимы нужно ещё дожить.

Только недаром говорят: «Пришла беда — отворяй ворота…»

Варя умерла неожиданно и как-то неправдоподобно, прямо у сестры на глазах.

В тот вечер они натопили «буржуйку» и искупали детей. Ванёк уже посапывал в постели, а полусонного Вовку Катя как раз укутывала, когда её вдруг тихо окликнула Варя.

Катя обернулась. Сестра стояла, держа в руках таз с водой.

— Что случилось, Варенька?

— Возьми, пожалуйста… — попросила та, но уже в следующее мгновение выпустила таз из рук и рухнула на мокрый пол, устремив застывший взгляд в потолок.

Как и большинство женщин блокады, Катя разучилась плакать. И только глубокий вдох, вернувшийся на выдохе стоном, тяжёлым сгустком повис в остывающем пространстве комнаты…

Словно сомнамбула, уложив спящих детей рядышком, вышла Катя в коридор, стукнула в дверь соседки:

— Валентина Андреевна!

— Заходи, Катюша.

Она вошла.

— Заночуйте сегодня у нас, с мальчишками.

— Ты что, дежуришь? А Варя?

— Нет, на дежурство мне утром, — монотонно ответила Катя. — А сейчас нужно Варю — на Голодай… [6]

Соседка тихо ойкнула и запричитала:

— Идём, родимая, идём…