Пой, Менестрель! - Огнев Максим. Страница 5

Менестрель рассказывал о поэтических состязаниях, устроенных королем Бархазы, о хранилище рукописей в Миасе — королевстве на островах; об обычае адамельцев окунать новорожденных детей в прорубь; о вооружении конных воинов Сотары; о неприступных твердынях Дойма, о которые год за годом разбивается войско царя Урша.

Казалось, Менестрель обошел всю землю. Когда он на мгновение умолк, девушка спросила:

— А в Каралдоре ты не был?

— Был, — коротко ответил Менестрель.

Девушка ждала, но продолжать он явно не собирался. Вместо этого вновь пристально поглядел на нее.

— Так что же? — мягко промолвила она.

— Что можно сказать о королевстве, где убивают своих королев?

Девушка отвернулась.

— Многие верят… — начала она. — Верят, что люди, воззвавшие к королеве Инир, после смерти превращаются в оленей. Бродят по лесной чаще — неуязвимые для стрел.

— Тогда они приходят сюда, — тихо и уверенно отозвался певец.

Наступила тишина. Затянувшееся молчание прервал Стрелок:

— Надо возвращаться. Не успеем в город до закрытия ворот.

— Для меня отопрут ворота, — встрепенулась девушка.

— А мне и вовсе торопиться некуда, — засмеялся Менестрель. — Переночую здесь, в храме.

— Если ты предпочтешь ложу из мха постель из звериных шкур и родниковой воде — глоток доброго вина, я предложу тебе гостеприимство, — улыбнулся Стрелок.

Менестрель с готовностью встал, Стрелок подсадил девушку в седло, и все дружно направились к дому охотника. Стрелок вел под уздцы белогривую лошадь, Менестрель оказывался то рядом, то сзади — как позволяла чащоба. Оглянувшись, лучник спросил певца:

— Ты долго странствовал?

— Более семи лет… За это время многое изменилось.

— Что же именно?

— Сильнее всего — люди. Прежде идешь по селению, всюду песни звучат. Все поют: голосистые и безголосые, в одиночку ли, хором; сидя дома, стоя у ворот, выходя во дворы… Нынче так же красивы дома с островерхими крышами — в Лильтере строят иначе, — у меня, когда с корабля сходил, сердце замерло, едва красную черепицу увидел… Вокруг нарядные палисадники… И почему-то ни песен, ни смеха… Я разговорился с одним. Он: «Скучно, мол, живем». — «Так чего же не поете?» — спрашиваю. «Надоели старые песни». Говорю: «Сложите новые; если душа поет — слова найдутся». Ведь начинаю петь — слушают. Словно из оцепенения выходят, лица светлеют…

Менестрель умолк, и тишину нарушал лишь звук шагов. Под ногами путников шуршала трава да похрустывали ветки.

Золотистая полынья в небе быстро затягивалась. Еще розовела полоса заката, розовые отблески падали на верхушки деревьев. Внизу сгущалась тьма. Но Стрелок шагал уверенно. Не проявляли беспокойства и его спутники, всецело доверившись проводнику.

— Любопытные сказки нынче сказывают, — продолжал Менестрель. — О колдунах да оборотнях…

— Что ж тут удивительного? — не понял Стрелок. — Во всех сказках герой сражается с драконом, или с великаном, или с оборотнем…

Менестрель положил руку ему на плечо, заставляя остановиться.

— Те, кто прежде складывал сказки, хотели сделать людей храбрыми. Показывали — можно, сражаясь с непомерной силой, выйти победителем. Но почему нынче «Сказка о том, как Герой победил оборотня» превратилась просто в «Сказку об оборотне»? Почему речь ведется не о подвигах Героя, а о злодеяниях оборотня? Почему оборотень оказывается умнее и сильнее всех?

— И все же его побеждают? — перебил Стрелок.

— Да. На время… Если прежде в конце сказок оживали люди, обращенные чародеем в камень, то теперь оживают оборотни. Мол, борись не борись — бесполезно, зло бессмертно. В сердцах намеренно поселяют страх и отчаяние.

— Испугать легко, — заметила девушка.

Менестрель и Стрелок обернулись. В полутьме смутно белело ее лицо, поблескивал серебряный обруч.

— Испугать легко, — повторила она. — Легче, чем рассмешить. Много легче, чем растрогать рассказом о великой любви.

— А как просто править трусами, — подхватил Менестрель. — Знаете, кто первым это почуял? Деревенские колдуны, да-да. Раньше они ютились в покосившихся лачугах и держали про запас два товара: приворотное зелье да средство от бородавок. А нынче? В каждом селении свой колдун, и не один. Из столицы доходят слухи о каком-то Магистре. Торговцев амулетами видишь чаще, чем бродячих актеров. Магами забиты постоялые дворы; ведьмы подскакивают к вам в городских воротах, опережая нищих… И чем берут? Страхом. На вас злые чары — мы поможем. В будущем вас ждет удар — мы предотвратим.

Стрелок засмеялся:

— Кто же к ним идет?

— Тот, кто напуган и несчастлив. Кто не имеет ни веры, ни смирения. Торопятся волшебными силами изменить судьбу… Будто можно изменить судьбу, не меняясь самому.

Некоторое время они шли в молчании. Уже совершенно стемнело. Лунный свет не пронизывал густую хвою, и, выбравшись на поляну, путники долго медлили, прежде чем вновь шагнуть во мрак ельника. Деревья обрели небывалую четкость очертаний, высились черными исполинами. Над ними клубились серебристые облака. В разрывах виднелись далекие бледные звезды.

Тем ярче запылали дрова в очаге, когда путники вошли наконец под гостеприимный кров Стрелка. Охотник быстро развел огонь, подогрел вино, нарезал мясо и хлеб. Он двигался легко и стремительно, выполняя привычную работу, но девушке чудилось — Стрелок творит волшебство.

Недаром так быстро разгорелся огонь, зазмеился по веткам, охватил поленья. Недаром горячим и сладким оказалось вино в кружках; двух глотков хватило — и схлынула усталость, утихла печаль о сестре, унялась тревога от рассказов Менестреля. Недаром холодная зайчатина и грубый хлеб были вкуснее изысканных яств.

Уже сто раз девушка напомнила себе, что пора уходить, но так и не тронулась с места. Не в силах была покинуть этот дом — уютный и спокойный, проститься со Стрелком.

— Открыто живешь, хозяин, — заметил Менестрель, отправляя в рот кусок мяса. — На дверях ни замков, ни затворов…

— Так у меня же красть нечего, — рассмеялся Стрелок.

Девушка невольно улыбнулась, соглашаясь. Обвела взглядом комнату. Стол, две скамьи, кое-какая кухонная утварь — ворам не на что было позариться.

Менестрель вытер нож хлебом.

— Хочешь сказать, люди богато жить стали? Богаче, чем прежде?

— Почему?

— Замки на дверях появились. Я глазам не поверил. Никогда у нас дверей не запирали. Путников как долгожданных гостей принимали. Я тут встретил, — он неопределенно махнул рукой, — бродячую труппу. Дождь проливной, грязь по колено, а они составили фургоны кругом, задернули занавески, кутаются в плащи, мокнут, мерзнут… В двух шагах селение. Спрашиваю: «Что же вы в дома не пошли?» А они: «Нас не пустили».

Стрелок недоверчиво пожал плечами:

— Не повезло, неприветливые жители попались…

Менестрель усмехнулся:

— Оставить без крова странника, не поделиться с ним хлебом, выгнать из дома отслужившего свой век пса, повесить на дверь замок больше самой двери — поступки, достойные оборотня. — Менестрель не стал продолжать. Повернулся к девушке: — Невеселую мы затеяли беседу?

Девушка не ответила. Ей все еще слышалась соловьиная песнь, мерещились золотистые, лукавые глаза волков. И белый олень летел, не касаясь земли, не сминая травы…

Жарко потрескивали поленья, весело уносились вверх искры. Язычки пламени отражались в боках грубых глиняных кружек. Девушка с нежностью погладила угол стола, пробежала пальцами по краю резьбы. Ей хотелось приласкать все вещи в доме. Казалось, это поможет сохранить в памяти каждое мгновение долгого счастливого дня. Девушка понимала: подобные дни не повторяются; так легко и радостно она чувствовала себя только в детстве.

Сейчас ее ничто не могло огорчить или напугать.

Рука ее касалась руки лесного короля — вовек не будет опоры крепче и надежнее.

«В замке тревожатся. Надо возвращаться». — Мысль становилась все неотвязней.

Девушка обратилась к Менестрелю:

— Ты придешь в замок? Принцесса Аннабел, — тут девушка отвернулась, и по голосу стало слышно, что она улыбается, — любит звуки лютни.