Дело Локвудов - О'Хара Джон. Страница 44

— Марта всегда такая. А теперь особенно, поскольку в город возвратился один известный врач. Насчет старины Гарри никто уже не заблуждается, однако и Марта не ангел. Как она вела себя этим летом? Она ведь, кажется, жила по соседству с вами?

— Место у нас очень тихое — это не модный курорт. Никакой светской жизни.

— Марта устроит светскую жизнь даже там, где ее нет. Я всегда говорю: где дым, там должен быть и огонь. Не думаю, что Кингсленд Роусон был первым из тех, кто… гм… грелся у ее жарких угольков. Я бы, например, с нею за себя не поручился.

— В самом деле, Моррис?

— И зацепиться-то вроде не за что, а смотрит она на тебя с этаким лукавым, двусмысленным выражением и говорит двусмысленности. Не знаю. Когда-нибудь она зайдет слишком далеко и тогда поймет: то, что может позволить себе иная молодая женщина, совсем не к лицу человеку в возрасте Марты. Не будут же родные вечно ее опекать.

— Видимо, я недостаточно хорошо ее знаю, чтобы судить о пей.

— Верно, и ваше счастье. Вот, к примеру, Элис Стерлинг. Вы с ней знакомы? Двоюродная сестра Марты. Следовательно, и моя родственница.

— Слышал о ней, но лично не знаком.

— Женщина эксцентричная, это общеизвестно. Пьет, как извозчик. Заводит дружбу с какими-то странными типами, которые обирают ее, как только могут. И вместе с тем Элис, несмотря ни на что, — настоящая леди, не восстанавливает против себя людей, как это делает Марта. Элис овдовела очень рано, и меня не удивило бы, если бы мне сказали, что в свое время у нее были любовники. Чтобы не чувствовать одиночества, понимаете? Никто толком не знает, что делается в ее доме и о чем Элис в действительности думает. Но все знают, о чем думает Марта. Марта говорит все, что придет в голову, иногда даже вещи жестокие, а когда не жестокие, то нескромные. Лично я никогда бы не поверил Марте никакой тайны. Вот бедняге Гарри и пришлось пойти на связь с той нью-йоркской женщиной. Ему нужна была подруга и собеседница.

— Но ведь там был и другой интерес, а, Моррис?

— Ну, разумеется, был, насколько я могу судить. Вы имеете в виду карты. Да. Было и это. Но беднягу Гарри толкали на такой путь. Марта никогда не была ему подругой, поэтому он и искал дружеского участия миссис Как-Ее-Там из Нью-Йорка.

— А мне казалось, что у Гарри с Мартой были хорошие товарищеские отношения.

— Если у вас сложилось такое впечатление, то лишь под влиянием Марты.

— Да.

— Но не Гарри.

— Гарри никогда со мной о Марте не говорил.

— Он был слишком хорошо воспитан. Он и со мной не говорил, да я без него это видел. Хотите сигару, Локи?

— Спасибо, с удовольствием. — Авраам взял из предложенной коробки сигару и понюхал. — Не из тех, что стоят две штуки — пятачок.

— О нет, нет. Мистер Мидлтон непрерывно снабжает меня ими. Если позволите, в следующем месяце я пришлю вам коробку. Раз в месяц мистер Мидлтон получает партию табачного листа и эти сигары изготовляет по моему особому заказу. Надеюсь, вас не обидит, что на коробке будет стоять мое имя. В этом что-то личное, понимаете? Своего рода тщеславие, конечно. Ну, так к делу, Локи?

— К делу. Речь идет о «Николс шугар». Хочу приобрести несколько акций.

— «Николс шугар»? «Николс шугар»… Ах, да. Знаю. Дайте проверить, что у нас там есть об этом. — Он взялся за серебряный колокольчик, но Авраам Локвуд остановил его:

— Не надо спрашивать. Я и так все знаю. Уже давно слежу. Еще весной хотел этим заняться, но из-за сумятицы, вызванной смертью Гарри, бросил биржевые дела и в результате лишился возможности заработать на акциях «Николс». Теперь я убежден, что…

— Извините, Локи. Разве весной суд не признал Хавемейеров несостоятельными?

— Стало быть, вы знакомы с положением дел в сахарной промышленности?

— Разумеется, меня заинтересовало решение суда, ликвидировавшее целый сахарный трест. Подобные дела весьма важны для всех нас. Как же вы рассчитывали заработать на этих акциях?

— Фирма «Николс шугар» не входила в этот трест, поэтому не подлежала ликвидации.

— Но согласитесь, что такие решения отрезвляют. Суды теперь контролируют всю промышленность и торговлю страны. Вопрос в том, где они остановятся.

— Ну, если бы я мог ответить на этот вопрос, то скоро стал бы очень богат. Так же богат, как вы, Моррис.

— Очень может быть, что в данную минуту вы этого уже достигли, — сказал Моррис. — Между нами говоря — строго между нами, — я ничего не выиграл от манипуляций бедняги Гарри. А вот вы, я уверен, даже кое-что потеряли, Локи. Впрочем, я тоже потерял. Никогда нельзя смешивать дружбу с деньгами. Два года назад, когда вы отказали ему в помощи, я его выручил.

— Отказал в помощи? Я никогда ему не отказывал. Были случаи, когда я отклонял его предложения, но в займах не отказывал. Он говорил вам, что я отказался помочь ему?

— Да, говорил, и я принял вашу сторону. А потом все же дал ему изрядную сумму в долг. Во имя дружбы. Я сказал ему, что он не имел права рассчитывать на вас в этом плане. Я все-таки находился в ином положении. Я был его ближайшим и самым старым другом. Вы знали его только по университету, я же — с мальчишеских лет. Теперь я вижу, что он мне лгал.

— Да, он лгал. Так же, как мне и, вероятно, многим другим.

— Стало быть, мы оказались жертвами обмана. Бедняга Гарри. Очень хороший был финансист, пока не пошел по пагубному пути. А мошенника из него так и не вышло.

— К такому же выводу и я пришел, только окольным путем. Нет, я не отказывал Гарри в займе. Не скажу, что я непременно дал бы ему денег, если бы он обратился ко мне, но он не обращался. Очевидно, думал, что откажу.

— Но почему он солгал мне именно в этом?

— Мне кажется, я знаю ответ, Моррис. Он хотел доказать вам, что старые друзья — самые надежные. Будто он пробовал просить у одного из новых друзей, то есть у меня, а этот новый друг не оправдал надежд.

— Именно так, Локи. Вот дьявол, а? Дьявольски умен, только ум этот ему не впрок пошел. В такую голову всадить пулю!

— Можно поинтересоваться, сколько вы дали ему взаймы?

Хомстед ответил не сразу.

— Только между нами. Семьдесят пять тысяч. — Он назвал эту цифру с таким видом, словно она составляла изрядную долю его многомиллионного состояния.

— Семьдесят пять тысяч! — удивился Локвуд. — Не столь уж велика потеря, а?

— Если говорить о сумме как таковой — нет. Если сравнить с тем, что у меня осталось, — тоже нет. Но дело в том, что эти деньги потеряны окончательно, а такого со мной еще не случалось, Локи. Прежде, бывая в проигрыше, я хоть что-нибудь выручал. Ненавижу терять деньги, потому и не даю никогда взаймы, если ссуда ничем не обеспечена. Никогда. История с Гарри была исключением и подтвердила мудрость моего всегдашнего правила. Предоставь необеспеченную ссуду — и распрощайся с деньгами навсегда.

— Но вы ведь раздаете много денег.

— Свою лепту вносим. Но когда мы даем деньги — скажем, пятьдесят тысяч долларов, то знаем, для чего они предназначены. Прежде чем дать, мы долго думаем. Будущие получатели должны доказать нам, что не пустят эти деньги на ветер. Так что в каком-то смысле мы оставляем за собой право контроля, даже когда делаем обыкновенный подарок. Но если кто-нибудь попросит у меня взаймы пятьдесят тысяч долларов и обеспечит ссуду частично, то я, пожалуй, откажу ему. Да и вообще я редко даю взаймы, какие бы гарантии мне ни предоставляли, ибо деньги, отданные в долг, так или иначе уходят из-под твоего контроля. А твой должник может распоряжаться твоими деньгами как ему вздумается. Может даже оказаться, что с помощью этих денег он попытается разорить тебя. Займет у тебя пятьдесят тысяч и купит на них, к примеру, контрольный пакет акций компании, в которой ты заинтересован.

— С вами это бывало?

— О нет. Но могло быть, если бы я сплоховал. Деньги — это сила, Локи. Вы это знаете. Но эта сила может быть обращена и против вас — даже ваши собственные деньги, если вы потеряли над ними контроль. Мы часто жертвуем в виде ценных бумаг деньги на благотворительные нужды, но всегда оставляем за собой право голоса. Без этого любой из попечителей может легко использовать мой капитал в ущерб моим же интересам. А таких попечителей, к сожалению, нашлось бы немало.