Дело Локвудов - О'Хара Джон. Страница 76

В первый год она смотрела на него как на собирательный образ мужчины, по его поступкам судила о мужчинах вообще. То, что он делает, думала Агнесса, делают и остальные мужчины. Ей потребовался год замужества на то, чтобы отделить Джорджа Локвуда от мужчин вообще, а в каждом мужчине перестать видеть Джорджа Локвуда. Будучи единственной дочерью в семье и сожалея об этом, она научилась обходиться без наперсниц, когда ей нужно было что-то решить для себя, и хотя такое положение затрудняло ей жизнь, оно вместе с тем развивало у нее склонность к самоанализу и внутренним сомнениям. Кроме того, она стала проницательнее в своих суждениях, увереннее в своих силах. Что-то ненормальное появилось в поведении Джорджа Локвуда, и поскольку неладное заподозрила она, значит, это имело отношение к женщинам.

Однако шли месяцы, а он по-прежнему ничем себя не скомпрометировал. Проблема состояла уже не в том, чтобы поймать его на какой-нибудь оплошности, а в том, чтобы не выдать себя несправедливым обвинением. Не располагая никакими фактами, она заставляла себя сомневаться в том, в чем в душе была уверена. Потом, с течением времени, она призналась себе, что он слишком хитер для нее, и стала невольно мириться с преступлением, в котором не сумела его обвинить. И тут она поняла, что боится его и боится возможной ошибки. Эти два чувства переплелись между собой и мешали ей высказать свои подозрения вслух. Она боялась его всегда, с самого начала; и все же, как только она призналась себе в этом, ее страх стал причинять ей меньше страданий. Одиночество, которое она познала, было вызвано, в частности, страхом перед ним. Она задавалась вопросом: не этот ли самый страх привел к тому, что она потеряла своего первого ребенка?

Откуда же этот страх? Если другие женщины боятся своих мужей из-за побоев, пьянства, скупости и прочего, то со стороны Джорджа Локвуда ничто подобное ей не угрожало. Лишь потом она обнаружила, что боялась, боится в нем того самого, что служило причиной ее неуверенности: его влечения к другим женщинам, того, что он может уйти к другой, а она уже не может без него жить. И она открыла главную, всеобъемлющую истину: она любит его. Это была не любовь в общепринятом смысле слова, не та любовь, на которую Агнесса Локвуд всегда рассчитывала, но поскольку она втайне гордилась своей индивидуальностью, незаурядностью, то считала, что и любовь у нее должна быть не такой, как у других. Ей представлялись возможности для другой — приятной, сладостной любви, но та любовь к ней так и не пришла, а эта осталась. После этого мысль о неверности Джорджа Локвуда перестала терзать ее; и, когда ей уже не требовалось никаких новых доказательств, когда он перестал казаться ей слишком хитрым, она готова была рассмеяться ему в лицо. Любовь ли порождена страхом или страх любовью — не в этом дело. Сладостная, приятная любовь все равно не для женщины, сумевшей полюбить Джорджа Локвуда. Вот это и было главным для Агнессы Локвуд: тот факт, что она способна полюбить его и действительно любит, доказывает ее самостоятельность и оригинальность. Она всегда верила, что эти качества у нее есть, и считала себя немножко умнее своих сверстниц, гордясь тем, что рассуждает не так, как они (то есть не повторяет все за родителями и учителями), и что ее вкусы не совпадают с их вкусами. Правда, муж ее относится не к тому типу мужчин, который она выбрала бы для своей сестры (если бы у нее была сестра), но она вышла за него и довольна этим, хотя зачастую жизнь с ним далеко не безоблачна. Она выбрала его себе в постоянные спутники, и если он бывал эгоистичным и равнодушным, то от этого не переставал быть ее спутником. В отношениях с ней он не поступался почти ничем личным, но это открытие она сделала уже после того, как узнала, что точно так же он ведет себя в отношении всех остальных. Иными словами, к ней он был не более жесток, чем к другим. Он со всеми вел себя так. С годами она убедилась, что настоящую жестокость он проявлял в отношении других женщин, кем бы они ни были. А у Агнессы Локвуд выработалось особое чутье, подсказывавшее ей, когда на смену одной женщины приходит другая; при этом она знала, что ни одна из них не занимает в его сердце по-настоящему прочного места. Те женщины приходили и уходили, а она, его жена, оставалась, и настал день, когда она смогла посмотреть ревности в лицо, признаться в ней задним числом, потому что ревность уже прошла.

Она была на седьмом месяце беременности, и врач сказал ей, что будет безопаснее, если она воздержится от половых сношений с мужем.

— Как долго? — спросил Джордж.

— Врач говорит, что три месяца, во всяком случае.

— Три месяца!

— Или четыре.

— Через два месяца ты уже родишь.

— Но я не знаю, как пройдут роды. Доктор говорит, что торопиться не следует, если мы предполагаем иметь еще детей. Я могу сделать тебе приятно и так.

— Одно другого не заменяет.

— Другого я пока не могу. Извини, Джордж. Хотя и я не бесчувственная. Груди так набухли, что больно дотронуться.

— Надеюсь, они такими и останутся. Я имею в виду их размеры, а не то, что до них больно дотронуться.

— Не знаю. Ты хочешь пойти к другой женщине?

— К какой другой женщине?

— Ну, есть же такие.

— Ты имеешь в виду шлюх?

— Да, но не таких, к каким ходят сельские рабочие. В Рединге и Филадельфии должны быть заведения. Я знаю, что они есть, я же не маленькая.

— А если бы я и вправду пошел в одно из таких заведений? Что бы ты потом сказала?

— Ты мог бы мне об этом не говорить.

— Значит, пока ты не знаешь, не очень будешь против?

— Знать-то я буду, но говорить мне не обязательно.

— Будешь знать? Каким образом?

— По твоему поведению. Ты делаешься не таким нетерпеливым.

— Не таким нетерпеливым? Разве это заметно по мне?

— Да, — ответила Агнесса. Она была уверена, что он сейчас раздумывает, не выдал ли он себя когда-нибудь, став на время менее нетерпеливым, но в темноте она не видела его лица.

— Что же ты ничего больше не говоришь? Ты спишь? — спросил он.

— Я жду, когда ты скажешь что-нибудь.

— Я думал. Значит, ты не возражала бы, если бы я пошел к продажной женщине?

— Возражала бы, но не захотела бы об этом говорить. Сочла бы, что ты как мужчина без этого не можешь. Женщины такого сорта потому и существуют, что мужчины слабы.

— Мужчины слабы?

— Да, нравственно слабы. Ими руководят инстинкты. Они готовы унизить себя ради минутного наслаждения, но задавался ли ты когда-нибудь вопросом: а что эти женщины думают о мужчинах? С женщинами такого сорта ты не стал бы показываться на людях. Ты считаешь, что такая женщина — падший человек, сколько бы ты ни платил ей денег. А как ты чувствуешь себя, переспав с нею? Конечно, ты ее не любишь?

— Я?

— Ты же имел дело с такими женщинами. Сам мне говорил.

— А, это ты о студенческих годах.

— Как может мужчина быть близок с женщиной, с которой ему неловко появляться на людях? Как может он вступать с нею в интимнейшую связь, если у нее перебывало в постели бог знает какое количество мужчин! За деньги. Какая мерзость. Если ты не можешь обойтись без такого удовольствия, Джордж, — дело твое. Ты знаешь, что и я не бесчувственна, но если собственный муж не может доставить мне удовольствие, то я проживу и так. Ты пытался возбудить во мне желание еще до того, как мы поженились.

— Тогда ты еще не знала, что это за удовольствие.

— Как ты ошибаешься. Женщина всегда это знает. Гораздо лучше мужчины. У женщины это проходит не так быстро, если она не равнодушна к мужчине. А если равнодушна, то она не лучше какой-нибудь твоей шлюхи. Я никогда не употребляла этого слова, но теперь не прочь его употребить.

— Но я против. Я не хочу, чтобы ты так выражалась. Леди это не к лицу.

— А джентльмену к лицу? Или ты считаешь, что можешь разговаривать и поступать не по-джентльменски, когда тебе заблагорассудится? Мне надо спать, Джордж. Доктор сказал, что я должна как можно больше спать.