Свидание в Самарре - О'Хара Джон. Страница 45

— Выпейте на дорогу. А вообще, чего спешить? Лучше расскажите мне еще что-нибудь.

— Да. Да, конечно. Посмотрите на меня, мистер Инглиш. Нет, лучше я пойду, пока не поздно. О, я вовсе не то хотела сказать, но люди в этом городе так много сплетничают. — Тут Джулиану припомнились разговоры о том, что дочь баптистского священника часто ходит без чулок. Невольно он бросил взгляд на ее ноги, и она это заметила. — Вот именно, — подтвердила она. — До вас тоже дошел слух. Мне никогда не забудут, что я ходила без чулок. Перед английской королевой можно предстать без чулок, но в Гиббсвилле нельзя. Еще раз спасибо. До свиданья.

— Не уходите, — сказал он. Он испытывал к ней необъяснимую симпатию. Более того, ему не хотелось, чтобы она надела очки. Она была недурна. Хорошенькой ее нельзя было назвать, но недурна, и фигура вполне ничего. Не ахти какая, но мужчинам такие нравятся. Он ненавидел себя, но не мог совладать с желанием узнать об этой девушке побольше.

— Который теперь час?

— Еще нет десяти. Девять с чем-то. Девять тридцать пять, девять тридцать семь, не больше. Очень рано.

— Ладно, выпьем еще раз, хотя не понимаю, зачем я вам нужна. Выгляжу я ужасно. Я после работы не успела забежать домой. — Она обвела взглядом комнату и, приготовившись было сесть, вдруг сказала: — Мистер Инглиш, я бы чувствовала себя в десять раз лучше, если бы вы позволили мне помыть руки.

— О, извините меня, пожалуйста. Я вас провожу.

— Не нужно, просто скажите, куда идти. Я сама найду.

— Лучше я покажу. Боюсь, там темно.

— Мне ужасно неловко, но вы так любезны. Я вообще чувствую себя легче с женатыми мужчинами. По правде говоря, у меня вот-вот лопнет мочевой пузырь.

Его смутила подобная откровенность, и он обрадовался, что в темноте не видно его лица. Либо последний стакан возымел такое действие, но маленькая мисс Картрайт — которая вовсе была не маленькой, а скорей, тоненькой — обещала оказаться забавной. Он зажег свет, а затем спустился вниз и налил себе еще. Он услышал, что она вышла из ванной, и увидел, как она спускается по лестнице: шаг за шагом, неторопливо и непринужденно. Так ходят люди, уверенные в себе, а это качество ему не нравилось, и она теперь тоже ему не нравилась. Хотелось совратить эту девицу, но только потому, что опыт и интуиция говорили ему, что это возможно. От нее требовалось лишь молчаливое согласие. Но она вроде близорука. Может, этим объясняется ее походка.

— Водку с лимонадом? — спросил он.

— Правильно, — подтвердила она.

Она села, и теперь он не сомневался, что это — самоуверенность. Он чуть не расхохотался ей в лицо. Не ахти какая красавица, а держится — что тебе Норма Ширер или Пегги Джойс! Теперь он знал, вразрез со своим прежним мнением, что она уже бывала с мужчинами, и, наливая ей водку в стакан, представлял ее себе в объятиях робкого студента-ветеринара в жилете, украшенном многочисленными значками различных студенческих корпораций. Интересно, сколько ей лет, подумал он и, подавая стакан, спросил.

— Порядочно, чтобы разбираться в жизни, — ответила она и добавила: — Двадцать три. А почему вы спрашиваете? Просто из любопытства?

Какая самоуверенность!

— Может быть. Не знаю. Так. Не мог сообразить, вот и спросил.

— Очень мило. А сколько вам?

— Тридцать.

— Я так и думала. Я думала, лет двадцать восемь, но вы общаетесь с людьми гораздо старше, и я думала, что в таком городе… Не знаю, что я думала. Это не имеет значения. Что-то водка стала крепче. Это, наверное, ваших рук дело.

— Да. Я развел ее так же, как и себе. По правде говоря, пока вы были наверху, я выпил еще стакан. А где вы учились?

— В университете штата Миссури.

— Правда? Одно время я собирался поступить в университет западной ассоциации.

— Но тогда вы не попали бы в Миссурийский университет. Он не входит в состав западной ассоциации.

— А я думал, входит.

— Нет, — сказала она. — Я начала учиться там до нашего переезда в Гиббсвилл. А потом хотела перейти в Колумбийский университет, чтобы тратить меньше на дорогу и прочее, но так и осталась в Миссури. Я занималась журналистикой.

— Понятно, — отозвался он.

Грудь у нее небольшая, в платье почти не видно, но, наверное, красивая по форме.

— Я немного жалею, что не перешла, потому что хорошо было бы пожить год-другой в Нью-Йорке. Как только у меня соберется немного денег, я постараюсь перейти на работу в нью-йоркскую газету. Я мечтаю попасть в «Уорлд», но там ужасно трудно получить место. Сейчас везде трудно устроиться, а уж в газету тем более. У меня есть приятель в сент-луисской «Пост-Диспетч». Он один из лучших их сотрудников и получает отличное жалованье. В отпуск он поехал в Нью-Йорк и заглянул в одну газету. Просто разведать. И знаете, сколько ему предложили?

— Сколько?

— Сорок долларов в неделю! Господи боже мой, я получаю двадцать, а по сравнению с ним я полная невежда. Сорок долларов в неделю! И это их высшая ставка. Можете себе представить, что он им ответил. — Она затрясла головой, и в ее глазах, глядящих мимо Джулиана, появилось задумчивое выражение. Итак, с женатыми ей легче.

— Как может человек содержать семью на сорок долларов в неделю? Я знаю, многие вынуждены так жить, но в газете, по-моему, еще и одеваться нужно хорошо, правда? — спросил Джулиан.

— Именно так и сказал мой приятель. У него жена и ребенок. Он не может позволить себе переехать в Нью-Йорк. Его друзья вечно спрашивают, почему он не переберется в Нью-Йорк. Вот и ответ.

Да, вот и ответ, подумал Джулиан. Вот и ответ. Значит, это был человек, у которого есть жена и ребенок? Следовательно, в их отношениях присутствует больший опыт и большая регулярность, чем если бы на месте журналиста был студент.

— Выпьем? — спросил он.

— Давайте, — согласилась она.

Он наполнил оба стакана и направился к ней, держа по стакану в каждой руке. Но не отдал ей ее стакан, а поставил оба стакана на столик и сел с ней рядом. Он приподнял ее подбородок, она повернула голову к нему, улыбнулась, зажмурилась, и губы ее раскрылись, еще не дотронувшись до его губ. Согнув колено, она оттолкнулась от него и растянулась во весь рост на кушетке, держа его голову обеими руками. «Поцелуй меня, и все», — сказала она, но просунула руку к нему под пиджак и расстегнула его жилет и рубашку. «Нет, — сказала она. Поцелуй меня, и все». Она была удивительно сильной. Внезапно она вырвалась. «Давай передохнем», — сказала она. Он ненавидел ее сильнее, чем можно ненавидеть.

— Выпьем? — спросил он.

— Нет, не хочу. Я должна идти.

— Не уходи, — сказал он. Ему хотелось обругать ее всеми, какие существуют, ругательствами.

— Лучше уйти сейчас, — сказала она, продолжая сидеть.

— Как знаешь, — отозвался он.

— Послушай, Джу-лиан, — виновато протянула она, — если я останусь, ты же знаешь, что получится.

— Ладно, — отмахнулся он.

— Совсем не ладно. Ты женат на отличной женщине. Мы с ней не знакомы, но я слышала, что она превосходный человек, а на меня тебе наплевать. Впрочем, это не имеет значения. По правде говоря, меня к тебе тянет, но… Все равно я ухожу. До свидания, — сказала она и даже не позволила ему подать ей пальто.

Он слышал, как заурчал мотор, но уже позабыл о ней. Он думал о том, что еще много раз ему придется слышать эти слова. «Ты женат на Превосходной женщине. Мы с ней незнакомы (или: „Кэролайн — одна из моих лучших приятельниц“)… Меня к тебе тянет, но все равно я ухожу». Мисс Картрайт отодвинулась куда-то в далекое замшелое прошлое, но сейчас ее слова срывались с уст всех женщин, которых ему хотелось увидеть. Телефонистки, продавщицы, секретарши, жены его приятелей, студентки, медицинские сестры — все хорошенькие женщины Гиббсвилла пытались убедить его, что они любят Кэролайн. В эту минуту ссора с Кэролайн уже больше не представлялась ему началом каникул. Теперь эта ссора казалась страшной, ибо он знал, что многие женщины готовы на все с мужчиной, пока он женат, но в Гиббсвилле он навсегда муж Кэролайн. Если даже они разведутся и Кэролайн снова выйдет замуж, все равно ни одна стоящая женщина в Гиббсвилле не рискнет связаться с ним, ибо тогда ее репутация будет утрачена навсегда. Он вспомнил правило, которое в его студенческие годы казалось ему бессмысленным: «Не лезь на рожон. Один вред от этого».