Даун Хаус - Охлобыстин Иван Иванович. Страница 12

– Останется, останется! – уверил его Иван Федорович, – Слава науке!

– Это надо еще проверить… – прошипел Тоцкий.

– Нет! – неожиданно зарычал Рогожин, выхватил пистолет и направил на князя, – Не отдам! Моя!

– Опусти пушку, Парфен Семенович, – успокоила его Настасья Филипповна. – Не пойду я за князя. Не спрашивайте почему, но не пойду…

Рогожин шумно выдохнул воздух и опустил пистолет.

– А неужели бы действительно взял? – продолжила Настасья Филипповна, глядя исподлобья на Мышкина. – И не побоялся злых языков!?

– Не побоялся, – честно ответил князь.

– Да он и вправду не долечился, – шепнул Тоцкому Иван Федорович..

– Одно слово – идиот! – согласился тот, раздражительно ковыряя в носу.

– В голове не укладывается, князь, зачем я вам нужна, может, вы и вправду нездровы, может вам прилечь?

– Вы не правы, – отмахнулся князь, – И даже все совсем наоборот, мне кажется, что вы потерялись и вам опасно так оставаться. А я, следует признать, получаю от общения с вами особенное незнакомое удовольствие.

– Все равно!.. Как это все уже равно… – Настасья Филипповна развернулась к Гане. – Правда говорят, что вы за рубль Родину продадите?

– Продаст. Ну может ни за рубль, но за два точно, – убедительно ответил за него Рогожин.

– Так вот здесь огромные деньги. – Настасья Филипповна взяла со столика кейс и швырнула его в горящий камин. – Полезайте, достанете – ваш.

–Мой!? – не поверил своему счастью Гавриил Ардалионович.

– Ваш, ваш, – подтвердила девушка, – Только пусть чуть-чуть разгорится, а то совсем неинтересно получится.

Молодой человек молчал и играл желваками. Огонь тем временем разгорался и неумолимо пожирал капиталы. Другие присутствующие, все, кроме Мышкина и самой Настасьи Филипповны, тоже смотрели на этот процесс, не отрывая глаз, и не без интереса.

А плотно упакованные пачки начинали тлеть с краев, потом разгорались все сильнее и сильнее и так далее.

По лицу Гани заструились ручейки пота, он тихо но невпопад выкрикнул : «Оле-оле-оле!» и без сознания рухнул на ковер.

– Вот что от жадности бывает, – брезгливо констатировал Рогожин. – Лишь бы не издох.

– По следствиям затаскают, – забеспокоился Тоцкий.

– Но зато, какая искренность! Не человек, а дикая природа! – восхищенно вздохнула Настасья Филипповна, кочергой вытащила из огня кейс и поставила его рядом с бездыханным Ганей. – Как очнется пусть забирает. Он хоть один точно знает, что ему от жизни нужно. А я вот не знаю, то ли утопиться, то ли застрелиться, то ли Парфен за тебя замуж пойти. Что, в принципе, равнозначно… Так куда ты там меня звал?

– Кататься и жениться, или наоборот, – ответил тот.

– Поехали, Парфен Семенович, и пропади оно все пропадом! – с чувством сказала Настасья Филипповна и с достоинством покинула дом.

Рогожин с радостным улюлюканьем выехал за ней.

В углу снова завизжала неизвестная старушка.

Мышкин не в силах совладать с охватившими его чувствами, включил хаус и стал танцевать, правда, от его блуждающего взора не укрылось…

Сцена 60А. Распад старушки. Компьютер.

…что до селе хохотавшая старушка в последний раз хохотнула как-то особенно и распалась на тысячи искрящихся сегментов, раскатившихся по всей комнате.

Сцена 61. Проход по улицам Москвы.

Домой князь добрался, как в тумане, и сразу рухнул спать.

Сцена 62. Комната Мышкина в квартире Гани.

Глубокой ночью его разбудил стук в дверь. Мышкин поднялся со своего надувного ложа, открыл дверь и в его комнату ввалился Гавриил Ардалионович.

– Вот, – сказал он, кладя под ноги князю обгоревший дипломат с деньгами, – возьми у меня, князь, эти деньги. И передай, Лев Николаевич, по назначению.

– Почему же так!? – изумился тот.

– Почему, почему! – крякнул Ганя, – Потому что! Во первых: я человек, хоть и алчный, но гордый. Про меня некоторые не бог весть, что говорят, а в душе я совсем другой. Я таким стал как пить завязал. Такое говно полезло. А, так я о-го-го… – Он достал из кармана бутылку водки и сделал большой глоток. – Не шавка какая-то!.. Это, во-первых… А во-вторых: деньги-то Рогожинские, а я слышал он пустые расходы не любит. Неровен час, поссорится с Настасьей Филипповной и решит назад вернуть. Тогда меня найдут без головы и без денег. А я себе с головой больше симпатичен..

– Что ж, в ваших рассуждениях присутствует определенная логика и недюжинное благородство, – согласился Мышкин и поинтересовался. – Не слышали, как там молодые?

– Вы о Рогожине с этой дикой женщиной? – уточнил Ганя.

– Да, – кивнул князь.

– Все – сливайте воду! – злобно хрюкнул Ганя. – Рогожин за деньги ответственного работника записи актов гражданского состояния из кровати посреди ночи вытащил и поехали все в ЗАГС, а Настасья Филипповна в туалет отпросилась на секунду, через окно вылезла на улицу и убежала прямо со свадьбы, прямо в подвенечном платье за четыре тысячи американских долларов.

– А Парфен? – не поверил Мышкин.

– Чего Парфен?.. – пожал плечами гость. – Передние зубы ответственному работнику повышибал, Фердыщенко лодыжку прострелил и поехал в ресторан плакать и горевать.

– Бедный человек! Какой бедный человек! – простонал князь и схватил Гавриила Ардалионовича за руку. – Где он!? Нужно ему подставить плечо помощи, бросить спасательный круг человеческого сострадания!

– Это вы уж сами, – отклонился от него гость, – Я ни за что ничего подставлять и бросать не буду.

– Я сам пойду, не бойтесь, только скажите, где он? – взмолился Мышкин.

– Они в ресторане «Ермак» страдать изволят, – смилостивился Ганя.

– Спасибо! Вы самый благородный человек в этом квартале! – воскликнул князь, прихватывая свой магнитофон, дипломат с деньгами и выбегая из комнаты.

Сцена 63. Ресторан. Интерьер.

Рогожин находился действительно в полном соответствии с описанием Гавриила Ардалионовича – он сидел за столом в глубоком раздумье, время от времени опустошая рюмочку, закусывая ложкой черной икры и постреливая из пистолета по хрустальным висюлькам, свисающим с огромной люстры под потолком. Его свита, не обращая внимания на выстрелы и завывания цыган, играла за соседним столом в лото. Оттуда то и дело доносилось:

– Чертова дюжина. Барабанные палочки.

– А это ты – наш бриллиантовый! – хмуро поприветствовал Парфен пришедшего. – Что бодрствуешь? – и крикнул кому-то из своих людей, – Лебедев! Чуть не забыл! Отнеси Сереге в больницу карпа на зеркале. Он рыбку любит. А порнуху больше не носи. У него кардиограммы от этого плохие. Осиротит еще…

Сцена 64. Больничная палата. Интерьер.

Весь загипсованный, брат Серега лежит в больничной палате, утыканный разноцветными трубками. У него перед кроватью стоит огромный, телевизор, на экране которого, со стонами, совокупляется взрослая пара. У брата от этого зрелища вытаращены глаза, а, констатирующий его пульс, кардиограф ожесточенно рисует кривые линии на бумаге.