Дикие пчелы на солнечном берегу - Ольбик Александр Степанович. Страница 38

— Кося, кося, — протянул он к лошади руку и стал оглаживать ее по шее, ворохнул густую подстриженную гриву и поразился сытости коня. Жеребец словно понял, с кем имеет дело, расслабил холку, пустив по шкуре волнистую рябь.

Часа через полтора они вышли из сарая во двор. Стояла промозглая ночь. Темноту кротко прочеркивал: лучик света, выбегающий из стены пуни. Карданов стал смотреть в нее.

Горели четыре стеариновые плошки, поставленные на старую колоду, приспособленную Кереном для рубки дров. Пришельцы приволокли ее из-за сарая, где доживала свой век довоенная поленница дров.

Вокруг колоды сидели и полулежали люди. Промеж них — воронело оружие.

Карданов уступил место Александру Федоровичу. При этом шепнул ему: «Осторожно, не вспугни».

Керен, заглянув в щель, не сдержался: «Ах, ты мать честная, я видь их, сволочей, предупреждал не курить на сене…»

Беженец силой оттянул деда от пуни.

— Да гори оно синим огнем, твое сено, — психанул Карданов. — Не об сене сейчас надо думать, а об шее… Там же немцы — сам слышал, как по-своему гыргычут…

— А можа, это какой переводчик? Они же в тыл шли…

— Да какой переводчик, Керен! Ты же сам только что доказывал, что подковы не наши, и я не слепой — сбруя новая и тоже не наша, кожа не та, стремена не те… и курят они сплошняком сигареты. А погляди, какой нахрап у этих молодчиков, того смотри к стенке начнут пристегивать. Надо что-то делать…

— А что тут делать? Молчать надо. Рот на клямку и молчать. Не видели, не слышали, не гадали. Мало ли, кто тут может крутиться. Не наше, мол, дело…

— Вот что значит, когда человек ни хрена в военной стратегии не соображает, — тупиковые нотки послышались в словах Карданова. — Ты пойми только одно: если это действительно переодетые каратели, то не за тем они затевали весь этот маскарад, чтобы поцеловать пробой и опять домой. Они хоть наши с тобой шкуры да натянут на барабан…

— Мы тут сбоку припека, — в голосе Керена послышалась вибрация. — Что они слепые — не видят, что кроме гражданских людей тут никого нет…

— Ошибаешься! Не забывай, что тут партизанская зона, и если они сюда заявились, то не для того, чтобы распивать с нами чаи. Будь спок, у них на нас с тобой, как ты говоришь, припасен кнут с пуговицей.

— А что ты предлагаешь?

Беженец на полуслове затаился. Распахнулась дверь, и во дворе замаячила долговязая фигура Федорова. Застыл столбом, видно, давая глазам свыкнуться с темнотой. Сориентировавшись, он двинулся в сторону пуни..

— Вот счас бы этого помощничка взять за горлянку да спросить — откуда будешь, голубарь?

Керен от таких слов аж поперхнулся.

— На всякий случай, — продолжал Карданов, — надо захватить из баньки автомат и гранаты… Потребуется — пустим их в ход…

— Эн, чего ты захотел… Опоздал, Лексеич, автомат с гранатами на дне мочилины отмокают. Скажи спасибо-своему мальцу и Гришке — нашли, черти, игрушки.

Плечи Карданова враз сузились и опустились.

— Врешь, Керен, врешь, кулацкая твоя душонка… Если ты это сделал… Если ты на это пошел… — рот беженца издал свистящий звук, и Александр Федорович понял, что разговор между ними закончился.

— Если, если… А если мы с тобой ошибаемся? Если это все же наши, советские, а ты стрельбу откроешь… Пуля — дура, мужик — хитер. Надо молчать и — все. Даст бог, пронесет и на этот раз…

— Ну что ж, Керен, надейся теперь на своего Единого.. Больше тебе ни одна душа не поможет… Будь ты неладен, Керен!

Несколько в стороне от хаты кто-то непроизвольно кашлянул, и беженец понял, что кругом расставлены часовые.

В избе его встретил сдержанный взгляд комвзвода. Он сидел на лавке, но уже не у стола, а рядом — лицом к двери. На куртке и штанах от высохших дождинок остались белые черемуховые разводы. Кубанка висела на приставленном к ноге автомате.

— Где старик? — комвзвода плотно обложил взглядом фигуру Карданова.

— Приспичило, во дворе…

— Сейчас придет мой помощник с картой, будем решать, когда выходить. Ты, борода, хоть на близир знаешь, где находится Лоховня?

Вопрос был с петелькой, и Карданов попытался ее обойти.

— Где Лоховня — знает каждый ребенок. Это не точка, это целый лесной массив. Двадцать километров вглубь, двадцать вширь.

— Значит, ты ходил туда?

— Кто?

— Дед Пихто, вот кто… В последний раз, кто из Лоховни наведывался?

Карданов понял: допрос по существу уже начался. В избу ввалился Федоров с Востриковым, за ними — еще двое вооруженных людей с Кереном впереди. Федоров — комзводу:

— Этот хмырь хотел дать деру, а вот куда — не говорит.

— Сейчас скажет, — комвзвода пружинисто поднялся с лавки. Его заляпанные грязью хромовые сапоги энергично прошествовали по избе, и было в их движении что-то неотступное, непререкаемое, что-то такое, от чего, казалось, зависел ход всей мировой истории.

Он встал напротив Александра Федоровича и словно вонзил в него взгляд. Глаза-вишенки, набрякшие злым нетерпением, чего-то выискивали на дедовом лице.

— Допросить! — комвзвода многозначительно глянул на Федорова, и Карданову показалось, что между ними идет какая-то игра.

Керен, цепляясь руками и ногами за обудверки, возвысил голос:

— Не за того меня, хлопчики, принимаете! Из хаты не пойду, спрашивайте, что надо, тута…

Из соседней комнаты со сломанным выражением лица выскочила Ольга.

— Не трожьте старика! — в ее голосе звенела непоправимая сорванность. Она ястребицей налетела на Федорова, но тот, не отпуская деда, оттолкнул женщину ногой.

К двери двинулся Карданов, но в этот момент звякнуло стекло и в проем глянуло дырчатое рыло автомата. Раздался зычный упреждающий голос: «Стоять на месте!»

С печки горохом скатились ребятишки. Забежав за кровать, стали наблюдать за происходящим.

Набирая голос, заревела Тамарка, к ней присоединилась Верка. Но она не плакала, а заводила себя переливчатым нытьем.

Ромка остался на печке. Встав во весь рост, из-за дымохода, он смотрел на людей, не понимая, что между ними происходит. До него долетали слова Федорова.

— Пойдешь, старый пень, сам или тебе помочь? — долговязый вместе с помощниками тянул Александра Федоровича в сени.

Уже за порогом Керен оглянулся и крикнул, адресуя слова Карданову:

— Лексеич, я ж трепался насчет мочилины. Думай так, чтоб сразу выдумать…

В другое время дед при таких словах обязательно перекрестился бы, но сейчас его руки были заняты — врастяжку его вели-волокли во двор.

Карданов понял, на что намекал Александр Федорович, и жалость с запоздалым раздражением разлилась горячим парком по груди. Он сказал комвзводу:

— Я что-то не понимаю вас, ребята. Что вам от нас, в конце концов, надо?

— Пожалели бы детишек, — это мама Оля, без особой надежды быть услышанной, подстроилась к беженцу. — Напугали всех до смерти… Отпустите старика, он ни в чем не виноватый.

— Нам надо от вас одно-единственное: чтобы вы помогли нам связаться с партизанами, — голос комвзвода наливался бронзовой звенью. Открытым движением он расстегнул кобуру.

— Помогая нам, поможете себе. Отказ сотрудничать с нами буду воспринимать как пособничество оккупантам. В военное время никто с вами миндальничать не станет… Даю, старик, пять минут на размышление.

— Ну что нового мы можем вам сказать? Вы и без нас знаете, что партизанский лагерь где-то в районе Лоховни. Идите и ищите их там.

— Нет, борода, это ты нас туда отведешь. Но прежде назовешь пофамильно командира и комиссара отряда.

До Ромки вдруг долетел нервный до икоты голос Вадима:

— Пап, ну неужели ты не видишь, что это наши. Наши же! Если не хочешь идти сам, разреши мне, я ведь знаю туда дорогу.

Мама Оля, перестав тереть ушибленное Федоровым место, застонала.

— Вот это уже другой коленкор, — комвзвода подошел к Карданову. — А ты мне врать, сволочь!

Ромка увидел, как человек в кожанке, отступив на пару шагов от беженца, стал доставать из кобуры оружие.