Гуттаперчевая любовь - Ольбик Александр Степанович. Страница 3

Из карманчика «дипломата» Санька вынул цветной буклетик, на обложке которого пышная блондинка, с помощью искусственного фаллоса занималась онанизмом. Однако ее лицо при этом не выражало того, что по замыслу издателей должно было выражать — вожделение и страсть. Лицо демонстрировало лишь нарочитую бодрость и представляло из себя витрину косметики. Внизу буклетика, на фоне кроваво-красного пятна губ, он прочитал написанные золотом слова: "Секс-шоп «Экстаз»… адрес, телефоны…

Он просунул руку под товар, которым, видимо, торговал хахаль матери, и извлек оттуда сложенный сине-красный пакет. Из целлофана, припудренную тальком, с фирменным ярлыком, он извлек резиновую, сложенную вчетверо куклу Мэри. Ниппель находился как раз на месте розового пупка и Санька тут же принялся надувать сексуальную мечту моряков авианосцев и подводников американских ВМС. Кукла быстро увеличивалась в размерах и вскоре рядом с ним выросло бестелесное изобретение похотливых мозгов человечества — заменитель плоти, вместилище холодных надежд, фантом удовлетворения и страсти.

Он отнес ее к столу и посадил на стул. Но того, что он хотел найти, там, между кукольными ножками, не было. На него, призывно открыв накрашенный ротик, смотрели голубые бессмысленные глаза дивы, и в них, как у той, что на обложке буклетика, не было жизни. Санька из-за своей неискушенности не знал, что эта кукла предназначена исключительно для орального секса…

За дверью вдруг послышались приглушенные голоса. Он метнулся к выключателю и погасил свет. На ощупь нашел «дипломат» и захлопнул крышку. Подошел к двери и прильнул к светящейся щели, из которой ему в лицо повеяли приторно-теплые ароматы.

Женщина сидела на лежащем навытяжку хахале, ее маленькие груди, словно два небольших лоскутика, в такт движению, жалко полоскались по ребрам. Голова, откинутая назад, губы, в шатре белокурых волос, издавали мучительно-сладостные стенания. Санька не в силах оторвать взгляд, почувствовал как что-то заныло и горячо запусльсировало ниже живота. Но когда он увидел, как смуглая рука хахаля хватающим, грубым движением пыталась нагнуть голову женщины, заставляя ее сменить позу, у Саньки враз все тело обмерло. Ему хотелось выть, вырваться из собственной шкуры. Верхнюю часть его существа душила ярость, нижнюю охватило непреоборимое томление.

Мать сползла с мужика и как-то по-кошачьи грациозно улеглась возле него. А рука хахаля, опять же грубо, ищуще заелозила по ее наклоненной голове, и в так движению то прижимала ее к себе, то за волосы отстраняла…

— Где научилась так профессионально это делать? — голос мужика слегка вибрировал, видно, акт забрал его за живое.

— Кончай! Я устала и хочу курить, — женщина подняла голову и рукой отвела с лица волосы.

— Еще немного… Я уже почти готов, — и он снова прижал рукой голову женщины к своему грешному телу.

Санька вернулся к столу и взял недопитую бутылку пива. Его знобило, словно он голый стоял на морозе. Одной рукой он поднес ко рту бутылку, другой прижимал к себе куклу. К дверям спальни он больше не подходил.

С Мэри они прошли в его комнатушку, где топчан и небольшой стол, за которым он когда-то делал уроки. Положив куклу на кровать, подросток принялся скидывать с себя одежду.

Где-то за стенами дома раздался далекий гудок электрички и он невольно вспомнил прошедший вечер и поножовщину у вокзала. Но эту мысль он долго про себя не держал, его одолевала другая, только что пришедшая на ум идея. Она кружила ему голову, напуская дурмана, и обволакивая все его существо какой-то упоительно сладкой маятой.

Санька улегся рядом с Мэри и прижался щекой к ее щеке. Но ему мешали его трусики и он, поджав ноги, скинул резинку с худых чресл. Его, еще как следует не оформившийся «краник», торчал и тень от него жалкой закорючкой отразилась на бедре Мэри. Он ее обнял и животом плотно прижался к ее животу. «Краник» протиснулся между ног куклы, но ничего кроме гладкой выпуклости он там не обнаружил.

Он услышал, как что-то ритмично, с методичностью метронома, начало издавать звуки. Но Санька знал, что это такое — стучала тахта, билась торцом о стену — видимо, тапочки, которые его родительница, в моменты сексуальных развлечений, обычно подкладывала вместо амортизаторов, упали на пол.

Перед глазами стоял образ матери, склоненной над телом незнакомца. Злость и темное чувство ворошили его нутро и он, не осознавая своих поступков, взял резиновую куклу за талию и свесил ногами с топчана. Ноги Мэри коснулись давно немытого пола. Санька нагнул ее голову и вложил в ее удивленно раскрытый ротик свой «краник». Сделал несколько подмахивающих движений. Однако ход был холостой: «вал» и «отверстие» не совпадали по вине малого диаметра «вала». Он отпихнул от себя Мэри и поднялся с кровати. Выйдя на кухню, он снова полез в чемоданчик хахаля. Назад вернулся с зажатым в руке подарочным, выполненным из янтаря фаллосом. Это была болванка сантиметров двадцать в длину и толщиной с Санькину кисть.

Он подошел к кровати и, вложив янтарный пестик в рот Мэри, со сладострастием начал движение рукой. Вниз-вверх, вниз-вверх, вниз-вверх… Но когда это ни к чему не привело и рука устала, он положил Мэри на кровать и лег рядом с ней. Он обнял ее и всем телом прижался к холодной безжизненной плоти. Но в силу необъяснимого порядка вещей, в те минуты Мэри для одинокого мальчугана стала самым близким и дорогим существом, которое его объединяло с этим летящим в никуда миром.

Во сне он парил среди густых зеленых крон и видел, насколько красивы внизу зеленые, бесконечные в своей необъятности поля, прорезавшие их столь же необъятной протяженности желтые песчаные дороги… … Почудилось, что где-то рядом раздался страшный удар грома. Санька еще был во сне, но уже лежал с открытыми глазами. И то, что он увидел, показалось нереальным. В дверях его коморки стоял оперуполномоченный уголовного розыска Родионов и шмонал его одежду, висевшую на гвозде. Тут же, с автоматом в руках. застыл спецназовец, третий человек занял пост у входной двери.

— Что, доигрался, сосунок? — спросил Родионов и кинул на топчан Санькины джинсы. — Одевайся, поедешь с нами.

— А что я такого сделал? Язык помимо воли задал глупейший вопрос.

— Зарезал человека, вот что… Твой дружок Тубик уже раскололся. Слышь, Гунар, — приказал оперуполномоченный человеку с автоматом, — надень на всякий случай на сосунка наручники. — Где нож, которым ты вчера орудовал? — обратился полицейский к подростку.

Санька ошалело уставился на спрашивающего и на его побелевших от нервотрепки губах тихо заметался страх. Тяжелая рука Родионова отмела его от топчана и рывком приподняла угол тюфяка. На фанерной подложке, вороново поблескивая, лежал китайского образца двухзарядный «ТТ».

— Вот тебе номер, искали зайца, а нашли волка, — явное удовлетворение сквозило в голосе полицейского. — Может, еще что-то предъявишь без особого приглашения, а, гаденыш? — Родионов мизинцем подцепил пистолет за курковую скобу и опустил пистолет в целлофановый пакет, который держал наготове человек в цивильном костюме.

Кто-то крутанул ему руки, завел их под самые лопатки, и Санька ощутил на запястьях утренний холодок металла. Щелкнули наручники. Его схватили за волосы и грубо выволокли на кухню. Позади, вытянувшись вдоль стенки, осталась лежать опавшая Мэри, напоминающая большую лягушку.

В комнату протиснулся одетый в бронежилет спецназовец и приподнял стволом автомата «похудевшую» за ночь Мэри. На его лице появилось брезгливое выражение, однако в глазах вспыхнул и угас тупой интерес. "Что это за порнография? — спросил человек. — Искусственная блядь, что ли? "

Мать Санька увидел краем глаза: она замерла возле стола со стаканом в руке — видимо, ей было плохо и она холодной водой пыталась утешить свою зачумленную душу. Под правым глазом грязным пятном расползлась тушь, голова напоминала разворошенный стог сена. В губах вибрировала сигарета.

Он бросил мимолетный взгляд на вешалку, где ночью висела чужая дубленка, взглянул на подставку, на которой лежал чемоданчик, но ни дубленки, ни кейса там уже не было.