Гайджин - Олден Марк. Страница 25

Он предложил ему выбирать. Англия и семья. Или мертвый желтолицый.

Когда тело Канамори отправили его семье в Японию, вместе с гробом поехал и де Джонг.

Ноги его больше не будет в Англии. Так он думал.

Японское море

Сентябрь 1944

Руперт де Джонг стоял на палубе грузового судна, направлявшегося в Корею. Прислонившись к лебедке, он наблюдал за японской девочкой-подростком, которая устроила маленькое представление с веером. Природа наградила ее гибкими запястьями, выразительными руками и даром умения открывать красоту для других. Она стояла рядом со спасательной шлюпкой, а вокруг нее сидело несколько японских девочек, и они смотрели ее представление. Де Джонг прервал свою утреннюю прогулку по палубе, де в силах оторвать от нее заинтересованный взгляд.

Он не спускал глаз с веера. Сигарета во рту осталась не зажженной. Веер превращался вдруг в орла, преследующего ее пустую руку — раненого воробья. Полное наваждение. Девочка владела этим искусством гораздо лучше любого профессионального танцора или артиста кабуки, которых он когда-либо видел. Единственный луч света на этом отвратительном суденышке.

Маленький винтовой пароход «Укаи» ходил от порта рядом с Каназавой в порты Кореи и Китая. Это была посудина чуть побольше дырявого ржавого ведра, с дырками в палубе, сломанными поручнями на носу и корме и грузовыми люками, из которых нестерпимо воняло рыбой, гнилыми костями животных и мочой. На нем было всего шесть кают, все они находились на корме, позади одного огромного помещения на мостике, одновременно служившего рубкой, штурманской и радиорубкой. Каюты эти были стиснуты плохо работающими туалетами и громыхающими паровыми трубами. Кухня внушала неописуемый ужас.

Об экипаже из двенадцати человек можно было только сказать, что он грязен и порочен. Это была смесь корейцев и японцев, сборище крикливых и скандальных пьяниц, которые еще к тому же редко мылись. Капитаном был сорокалетний кореец, маленький человечек с плоским лицом и крупными зубами по имени Пукхан. Де Джонг знал о нем, что он очень жаден и замешан в какой-то грязной истории с молоденькими девочками. Ходить вместе с Пукханом, а де Джонг уже несколько раз ходил с ним, означало мириться с его подобострастием и раболепством. Капитан, увы, был подхалимом. Де Джонг однажды видел, как он продолжал заискивать перед генералом, который плюнул ему в лицо. Действительно отвратительный коротышка. Смешно было видеть, как он становился на носу «Укаи» по стойке смирно и приветствовал проходящие мимо японские субмарины, эскадренные миноносцы, крейсеры и авианосцы, в изобилии бороздившие Японское море.

Де Джонг закурил и, наслаждаясь дефицитной для того времени британской сигаретой, продолжал наблюдать, как девочка-подросток превращала свой веер то в меч, то в Бога-Солнце. Затем, обратив его в маленький занавес, она, периодически скрывая лицо за ним, показала ряд воплощенных эмоций, одну за другой. Радость. Печаль. И надежду.

«Надеяться тебе почти не на что, девушка с веером, — думал де Джонг, — как и тем, кто сидит вокруг тебя с полными восторга глазами».

Все были караюки, женщинами, проданными за границу в армейские бордели. Девочка с веером, восхитительная малышка с прелестным ротиком, похоже, была самой старшей из них. Около пятнадцати, на взгляд де Джонга. Некоторым было вряд ли больше восьми-девяти лет. Большинство из них были проданы вербовщикам родителями, которые по бедности не могли прокормить их. Другие были просто похищены на улицах Токио сутенерами и насильно приведены на борт «Укаи».

Их везли в порт Самчок в Корее, чтобы там продать с аукциона, устраивающегося прямо на причале. Дальнейшая жизнь им не сулила ничего хорошего: изнурительная работа проституток на бессердечного содержателя борделя до тех пор, пока они не станут слишком больны или стары, чтобы обслуживать клиентов. Прошлой ночью, первой ночью в открытом море, девочки были изнасилованы капитаном Пукханом и его командой. Это было лишь слабым подобием того, что ждало их впереди.

Сегодня утром за завтраком де Джонг был вынужден выслушать от капитана Пукхана историю о том, как он прошлой ночью выбросил за борт девочку, слишком энергично, по его мнению, ему сопротивлявшуюся. Но предварительно он снял с нее одежду, которую намеревался продать.

Вчера ночью де Джонг отказался от приглашения Пукхана присоединиться к их приключениям. Двум якудзам, следовавшим с ним, он тоже не разрешал воспользоваться этим приглашением. Все они занимались бизнесом барона Канамори, и на развлечения у них не должно было быть времени. Де Джонг, гайджин, был теперь известен в своих кругах как успешно действующий агент службы безопасности, с ним не спорили, а подчинялись без лишних вопросов. На любой вызов или сомнение в целесообразности его действий он реагировал с мгновенной и неумолимой жестокостью. Такая репутация утвердилась за ним.

С начала войны с Китаем Япония наводнила северные провинции страны героином и морфием, пытаясь как-то ослабить их огромное население, уничтожить его волю к сопротивлению. Но сегодня торговля наркотиками стала просто одним из средств обогащения. Некоторые использовали для этих целей корейцев. Барон Канамори, истративший большую часть своего состояния на нужды военной машины Японии, использовал якудзу. А также гайджина.

В обязанности де Джонга входила доставка четырех чемоданов с героином в Самчок. Здесь наркотики обменивались на золотые слитки и партию риса с черного рынка. Затем капитан Пукхан должен был доставить де Джонга в Гонконг, где тот планировал обменять золото и рис на бриллианты. В отличие от других, которые использовали прибыль, полученную от торговли наркотиками, на собственные нужды, барон Канамори собирался потратить свою прибыль на войну, которую Япония проигрывала. Как-никак, а честь требовала от него этой жертвы.

Де Джонг любил барона как отца, поэтому возвращение в Японию с бриллиантами было для него самым важным делом за шесть лет его службы интересам этой страны.

Под руководством барона Канамори де Джонг стал одним из лучших японских агентов и экспертов по шифру. Он также был мастером по дзюдо, стрельбе из лука и фехтованию на ножах. И результатом всего этого была высокая сила духа гайджина. Его ум был чуток и восприимчив, и эти качества позволяли ему выжить в полной опасностей борьбе внутри военных и политических кругов Японии.

А его беспощадность, которая была сродни беспощадности феодального воина, помогла ему заставить относиться к слову гайджина с уважением и боязнью. Барон Канамори называл де Джонга ножом для скобления костей врага.

Де Джонг понимал то, что видел, и действовал в соответствии с тем, что понял, и гордился этим.

Он был полон сил, бесстрашен и влюблен в войну. Он уяснил, что человек никогда и нигде не бывает так свободен, как па войне. Пришел на войну — забудь о морали и угрызениях совести.

Это отношение он выработал в себе за годы, проведенные в якудзе, и он полностью разделял его. Бог свидетель, это упрощало жизнь.

Якудзы, сопровождающие его, в шутку называли де Джонга своим оябуном. Определенная доля правды в этом была. Они принадлежали к одной маленькой семье, не больше десяти человек, и выполняли самые различные поручения барона, начиная от шантажа и кончал убийством. Однако совсем недавно их оябун и его заместитель были убиты. Они стали жертвами того, кого японцы называют «лордом В» или «очень почетными гостями». Они стали жертвами американских бомбардировщиков В-29, наносивших удары по Японии со своих баз в Китае.

Никто в этой группировке якудзы не проявил себя как лидер, поэтому они были вынуждены обратиться к барону Канамори. Он кормил их, давал им одежду, место для ночлега и немного карманных денег. Он в действительности был их оябуном, а де Джонг его заместителем, неукоснительно следившим за тем, чтобы они ему подчинялись. Барон уже был стар и часто болел. Случись что с ним, и у них никого бы не осталось, кроме гайджина.