Власть - Олден Марк. Страница 34

ДиПалма приехал в китайский квартал, чтобы вернуть долг.

В ресторане на Мотт-стрит он обедал со старшим инспектором гонконгской полиции Мартином Мэки. В это позднее время их было только двое белых в заполнившей зал ресторана толпе. Ресторан выбрал Мэки. Чем больше в ресторане китайцев, тем вкуснее пища, сказал он ДиПалме.

У входа в ресторан не толпился народ, стремящийся попасть внутрь; на окнах не было пластиковых образцов блюд, которые готовят в ресторане. Обнадеживающие приметы, сказал ему Мэки, который приехал в ресторан прямо из аэропорта Кеннеди. На чистейшем кантонском диалекте он попросил владельца ресторана предоставить им столик и лучшего официанта, находящегося в тот момент на работе. Последовало краткое совещание относительно меню, и затем он заказал говядину со спаржей в коричневом бобовом соусе для себя, лапшу в мясном бульоне для ДиПалмы и чайник с зеленым чаем. Никаких отказов или возражений Мэки не признавал.

Как и всем китайским ресторанам, которые знал ДиПалма, этому не доставало воздуха и изящества. Он был маленьким и темным, со столами из черного пластика, вентиляторами на потолках и полом, засыпанным древесными опилками. Среди посетителей можно было видеть и пожилых китаянок в длинных шелковых блузках, и остриженных под «ежик» подростков в голубых джинсах, кроссовках и с покрытыми татуировкой руками. Все говорят и сквернословят на кантонском, шанхайском, мандаринском диалектах и на тайском языке, сказал Мэки, причем какая-нибудь бабуся может выражаться почище любого хулигана.

Мартину Мэки было далеко за шестьдесят. Это был стройный англичанин с продолговатым лицом, длинные светлые усы на котором скрывали шрамы, полученные в перестрелке в Коулуне. В Гонконге он работал в НКПК, независимой комиссии по коррупции, которая расследовала факты коррупции в полиции. Умный и настойчивый, не привыкший пасовать перед трудностями, он брался за дело, не жалея сил, и успокаивался только тогда, когда заканчивал его.

Со временем он понял, что работа в полиции делает человека твердолобым и ограниченным, если он не приходит в нее уже таким. Я стал грубым, капризным и упрямым ничтожеством, как-то сказал он ДиПалме. Никак не могу избавиться от чрезмерной самоуверенности и инертности.

ДиПалма познакомился с ним тринадцать лет назад в Гонконге, когда выздоравливал после ранения, полученного в перестрелке с людьми Ники Мана. Как это часто бывает у полицейских, они быстро подружились. И когда стало известно, что приятели Ники Мана собираются вновь совершить покушение на ДиПалму, Мартин Мэки отправился к людям Мана и недвусмысленно посоветовал им отказаться от этих намерений.

Мэки сказали, что его самого могут убить за то, что он пытается угрожать главарю Триады из-за какого-то иностранца, пусть тот и является его приятелем-полицейским. В конце концов главарь Триады должен спасти свою репутацию и наказать иностранца, который убил несколько его людей. Позднее сотрудник АБН в Гонконге рассказал ДиПалме о компромиссе, спасшем его жизнь.

Компромисс. ДиПалма оставили живым, но взамен Мартин Мэки обязался в будущем оказать главарю Триады небольшую услугу. Хотя ДиПалме было любопытно узнать цену своей жизни, он так и не спросил об этом Мэки. Англичанин, со своей стороны, тоже не заговаривал на эту тему.

ДиПалма решил, что так будет лучше. Гонконгская полиция страдала от систематической и организованной коррупции, позволяющей Триадам процветать в течение многих лет. ДиПалма пришел к выводу, что некоторых вещей об англичанине ему лучше вообще не знать. Вот почему он не стал задавать Мэки много вопросов тринадцать лет спустя, когда тот позвонил ему и сказал, что приезжает в Нью-Йорк, потому что ему нужна помощь ДиПалмы.

В ресторане на Мотт-стрит ДиПалма сказал Мартину Мэки:

– Говоришь, вопрос жизни и смерти?

– К несчастью, моей жизни. Меня предупредили, что если я не прекращу расследования обстоятельств пожара на одном из манильских заводов, меня отправят на тот свет. Около двух недель назад пожар остановил завод электронного оборудования Талтекс. Сорок пять женщин сгорели заживо. Среди них была моя крестница, Анхела Рамос.

– Мне известно, о пожаре, но я не знал, что Анхела Рамос твоя крестница.

– Значит ты слышал о ней?

– Моя жена Джан восхищалась ею. На нее произвело сильное впечатление, что эта женщина в одиночку решилась дать бой заводскому начальству. Незадолго до ее смерти ею стала интересоваться наша местная пресса. Ты хочешь сказать, пожар не был случайным?

– Это был поджог с целью создания отвлекающего фактора. Сорок три женщины сгорели заживо, чтобы скрыть убийство Анхелы Рамос и оператора компьютера Элизабет Куань.

– Кто приказал убить Анхелу?

– Линь Пао. Это имя знакомо нам обоим. Элизабет Куань должна была передать Анхеле Рамос компьютерную дискету, содержащую подробную информацию о связях Линь Пао с Талтекс Электроникс, американской транснациональной корпорацией, которая взялась отмывать деньги Пао.

В каком все-таки тесном мире мы живем, подумал ДиПалма, поглаживая набалдашник своей трости указательным пальцем, и затем рассказал другу о своей недавней встрече с Грегори ван Рутеном. Ван Рутен, сказал он Мэки, очень прозрачно намекнул, что его отец, Нельсон Берлин, замешан в каких-то грязных махинациях в Маниле. Тот самый Нельсон Берлин, что владеет заводом Талтекс Электроникс.

ДиПалма посмотрел в окно на Мотт-стрит, на шумную галерею игровых автоматов, вокруг которых толпились подростки. Он сказал:

– Нельсон Берлин и Черный Генерал.

Мэки кивнул.

– Такой слух ходил по всему Дальнему Востоку. Американский индустриальный магнат и главарь Триады. Отсутствие между ними официальных контактов не означает, что они не спят в одной постели.

– Линь Пао грозился тебя убить?

– Вот именно. Последнее время этот ублюдок пребывает в скверном настроении. Одна за другой на него обрушились неприятности. Мы называем это дурным джоссом. Он потерял партию оружия и наркотиков. В Сиднее ограбили один из его игорных домов, и он потерял в результате крупную сумму денег. Я слышал, что его едва не загрыз снежный барс, которого он держал в своем личном зоопарке. Кажется, сбывается известная пословица: «Как аукнется, так и откликнется». Он никогда не отличался особой выдержкой. Он хочет, чтобы я прекратил интересоваться смертью Анхелы и этим пожаром. Но этого я не могу и не хочу делать.