Весна Геликонии - Олдисс Брайан Уилсон. Страница 14

Раздались звуки барабана, гонга. Они заглушили крик Нааба. Вверх взвилась пронзительная трель флуччеля, затем звук оборвался.

Согнутое вдвое тело с запрокинутой головой и загнутыми ногами, шея и грудь, беспомощно светящиеся в столбе света.

— Возьми, о, Великий Акха! Возьми то, что уже твое! Искорени эту плоть!

Вопль священника послужил сигналом. Фагор шагнул вперед, наклонился. Его пасть раскрылась и два ряда тупых зубов стиснули беззащитное тело. Челюсти сомкнулись. Фагор поднял голову и из пасти у него торчал кусок плоти. Он шагнул назад, стал между двумя солдатами и с безразличным видом сглотнул. По его белой волосатой груди потекла струйка крови. Задняя колонна света погасла. Акха исчез во тьме. Многие послушники упали в обморок.

Когда они, проталкиваясь через толпу, выходили из зала, Юлий спросил:

— Но зачем нужны эти дьявольские фагоры? Они враги рода человеческого. Их всех нужно истребить.

— Они — создания Вутры. Это видно по их цвету. Мы держим их, чтобы они постоянно напоминали нам о нашем общем враге, — сказал Сифанс.

— А что станет с телом Нааба?

— Не бойся, все пойдет в дело. Может отдадут, как топливо, горшечникам — им ведь всегда не хватает топлива. Но я, по правде говоря, точно не знаю. Я предпочитаю держаться подальше от распоряжений администрации.

Юлий не осмелился больше задавать вопросы отцу Сифансу, услышав в его голосе недовольство. Но про себя он все время повторял:

— Грязные животные! Грязные животные! Акха не должен иметь с ними ничего общего.

Но в Святилище было много фагоров, терпеливо вышагивающих рядом с милиционерами, а их светящиеся в темноте глаза пристально и недобро смотрели по сторонам из-под косматых бровей.

Однажды Юлий рассказал своему наставнику, как его отца поймали фагоры.

— Но ты не знаешь, убили ли они его. Фагоры не всегда такие злые. Иногда Акха усмиряет их дух.

— Я уверен, что его уже нет в живых. Хотя — кто знает?

Духовный отец почмокал губами, как бы в нерешительности, а потом наклонился в темноте к Юлию.

— Узнать можно, сын мой.

— Но для этого понадобилось бы собрать большую экспедицию на север.

— Нет, существуют другие способы. Менее обременительные. Со временем ты лучше поймешь сложности Панновала. А может, и нет. Существуют особые группы духовных лиц, воинственные мистики, о которых ты ничего не знаешь. Но наверное, об этом лучше ни слова…

Юлий стал упрашивать священника. Его голос совсем понизился и стал едва слышным сквозь плеск падающей рядом воды.

— Да, воинственные мистики, которые отказываются от наслаждений плоти, но взамен приобретают таинственную силу…

— Но это же проповедовал и Нааб, а его за это убили.

— Его казнили после суда. Лица, принадлежащие к высшему духовному сану, предпочитают, чтобы административные духовные лица оставались такими, какие они есть сейчас. Эти воинствующие мистики могут вступать в контакт с мертвыми. Если бы ты был одним из них, ты мог бы поговорить с отцом после смерти.

Юлий издал изумленный возглас и затих.

— Мой сын, многие человеческие способности могут быть развиты до такой степени, что станут почти божественными. Я сам, когда умер отец, с горя начал поститься, а после многих дней поста отчетливо увидел его висящим в земле, как будто в другой стихии. А уши у него были закрыты руками, как будто он слышал звуки, которые ему не нравились. Смерть — это не конец, а наше продолжение в Акхе — ты вспомни, что мы с тобой учили, сын мой.

— Я все еще сержусь на своего отца. Возможно из-за этого у меня были трудности. Он оказался слабым, а я хочу быть сильным. Где они, эти воинствующие мистики, о которых ты говоришь?

— Если ты не веришь моим словам, а я это чувствую, то бессмысленно углубляться в эту тему. — В голосе священника слышалось раздражение.

— Прости, отец. Я дикарь, как ты неоднократно говорил мне. Но ты считаешь, что священники должны переродиться, как об этом говорил Нааб, не так ли?

— Я придерживаюсь середины. — Сифанс сидел, наклонившись вперед, и в напряженной тишине Юлий слышал шорох его сутаны… — Многие ереси приносят раскол в Святилище, и ты узнаешь это, когда примешь духовный сан. Когда я был молодым, было гораздо легче. Иногда мне кажется…

Вдали раздался кашель и плеск воды.

— Что тебе кажется?

— Хватит с тебя и тех еретических мыслей, что у тебя уже есть. Никак не пойму, почему я вообще говорю с тобой об этом? Ну ладно, на сегодня все.

В разговорах со своими товарищами Юлий постепенно узнал кое-что о пирамиде власти, которая цементировала Панновал в одно целое. Управление всеми делами находилось в руках священников, которые опирались на милицию и в свою очередь оказывали ей поддержку своим авторитетом. Не было верховного судьи, не было верховного вождя, подобного вождям племен, живущих в безмолвной пустыне. За спиной каждой группы священников стояла другая группа, за ней третья — и так далее. Ранги священников образовывали бесконечную иерархическую пирамиду, уходящую в метафизический мрак, и не было той последней инстанции, которая повелевала бы всеми остальными.

Ходил слух, что некоторые ордена священнослужителей жили в пещерах, в далеких горах. В Святилище не было устоявшихся норм. Священники могли служить солдатами и наоборот. Под покровом молитв и учений царила настоящая неразбериха. Акха был где-то там. Там, где была более крепкая вера.

Где-то в этой иерархической цепочке и находились воинствующие мистики, которые могли общаться с мертвыми и творить другие чудеса, думал Юлий. Ходили слухи, к которым следовало прислушиваться в такой же мере, как к звуку падающей в колодец воды, что высоко над обитателями Святилища располагался орден священников, которые назывались, если их осмеливались называть, Хранителями.

Хранители, по слухам, составляли секту, доступ в которую открывался путем выборов. Эта секта сочетала в себе двойную роль — солдат и священников. Они хранили знание. Они знали то, чего не знали даже в Святилище, и это знание давало им силу. Храня прошлое, они претендовали на будущее.

— Кто такие хранители? Видели вы их? — спрашивал Юлий. Тайна возбуждала его. Им овладело страстное желание стать членом таинственной секты. Приближался конец обучения. С течением времени Юлий возмужал. Он уже не оплакивал судьбу своих родителей. Да и дел в Святилище у него было достаточно. Он обнаружил в последнее время у своего отца-наставника ненасытную жажду сплетен. Обычно глаза его начинали мигать чаще, губы дрожали, и обрывки разных сведений срывались с его губ. Каждый день, когда двое мужчин работали в молитвенном зале своего ордена, отец Сифанс позволял себе небольшую долю откровения.

— Хранители могут жить среди нас. Мы не знаем, кто они. По виду они ничем не отличаются от нас. Может быть, и я — хранитель. Почем тебе знать?

На следующий день после молитвы, отец Сифанс поманил его рукой в перчатке и сказал:

— Пошли, я покажу тебе кое-что. Все равно срок твоего послушничества скоро кончается. Ты помнишь о чем говорили мы с тобой вчера?

— Кончено.

Отец Сифанс поджал губы, прищурил глаза, поднял свой острый нос к потолку и раз десять резко кивнул головой. Затем он засеменил прочь. Юлий последовал за ним. В этой части Святилища огни были редкостью, а в некоторых местах запрещены вовсе. Двое мужчин уверенно двигались в кромешной тьме. Юлий скользил пальцами правой руки по высеченному вдоль стены галереи рисунку. Юлий уже хорошо читал стены.

Впереди должны быть ступеньки. Два прита со светящимися глазами трепыхались в ивовой клетке, указывая место, где соединялась главная галерея и боковая и начинались ступени. Юлий со своим духовным наставником медленно поднимался вверх. Мимо них по бесконечным проходам двигались в непроглядной тьме другие люди. Юлий уверенно избегал столкновений с ними.

Наконец они оказались в Тангвилде. Об этом сообщил рисунок на стене, который прочли пальцы Юлия. В никогда не повторяющемся рисунке из переплетенных ветвей пальцы Юлия то здесь, то там, нащупывали фигурки зверей, которые, как думал Юлий, были плодом воображения давно умерших художников — эти животные прыгали и ползали, плавали и карабкались. По одному ему ведомой причине Юлий представлял их себе в ярких красках. Лента высеченного рисунка шла вдоль стен во всех направлениях и везде она была шириной в ладонь. Это составляло одну из тайн Святилища — всякий, кто запомнил различные узоры, характеризующие те или иные сектора, и зашифрованные знаки, указывающие на поворот, ступени, комнаты, могли с уверенностью ориентироваться в лабиринте коридоров.