Роковое ухо - Олдмен Андре. Страница 8

– Магический плат поведал, – заговорил он поспешно, – что ищешь ты, о справедливейший из духов, достойного человека, с кем хотел бы поделиться сокровищами своими. Не помышлял я заноситься столь высоко, ибо скромен, но великий Суарта уверяет, что я и есть человек сей…

– Допускаю, – сказал призрак. – Однако двух желаний для тебя зараз многовато. Так что выбирай: либо сокровища, либо молодость.

О боги! То была полная неожиданность. Все смешалось в голове ювелира. Пред глазами поплыли новенькие сундуки в его хранилищах, которым предстояло, как он мыслил, наполниться звонкими монетами и сверкающими драгоценными камнями… Неужто это видение должно рассеяться, словно сон? И тут же возникли прелестные лица невольниц его: смуглой шемитки Вары, пухленькой туранки Зафии, светловолосой Имры из далекого ледяного Асгарда… Золото или молодость?! О боги!

– Решай скорее, старик, – топнул ногою призрак.

И Агизар решился. Он совершил поступок немыслимый, невероятный, заставивший трепетать тело, а душу корчиться, словно кусок пергамента в пламени очага: он отказался от золота.

И зарыдал.

– Чего же ты плачешь, глупый, – сказал ему маг, – ты ведь больше всего хотел обрести молодость…

– Быть посему! – возгласил призрак. – Пусть ростовщик три дня раздает щедрую милостыню у храмов и на торжищах. Если за это время он не совершит ни одного дурного поступка, получит то, чего так жаждет. А теперь убирайтесь, мне еще надо проведать свои сокровища.

Услыхав о сокровищах, Агизар зарыдал еще горше и на ватных ногах вышел в темный коридор. Дверь за ним затворилась.

Он прислонился к холодной стене, чувствуя, что не в силах сделать больше ни шагу. И услышал сквозь створки слова призрака, обращенные к оставшемуся в комнате магу.

– Я поклялся еще при жизни, – говорил дух Фларенгаста, – что непременно поделюсь сокровищами с достойным смертным. Ювелир выбрал молодость, это его право. Но клятва есть клятва, надо ее исполнить. Не мог бы ты порекомендовать какого-нибудь честного бедняка, который с толком распорядится полученным состоянием?

– Предвидя подобный оборот, – ответствовал Ишшим Суарта, – я обратился к своему магическому плату. Открылось мне, что есть в Шадизаре некий человек по имени Ши Шелам, бедный настолько, что просит он милостыню возле храма Митры. На него указывают знаки…

– Хорошо, – прогрохотал призрак. – Приведи его сюда через три дня, он получит сто тысяч золотых монет.

Оглашенная сумма повергла несчастного Агизара в беспамятство. Когда он очнулся, то обнаружил, что шагает по дорожке сада, поддерживаемый под локоть голоногим магом в коричневой тунике…

…Ювелир выбрал наконец одежду из шкафа – самый скромный халат и кожаные туфли – и принялся одеваться сам, без помощи служанок. Ибо не следовало знать болтливым женщинам, что хозяин дома собирается отлучиться по важному делу.

Дело сие проистекало из подслушанного под дверью разговора призрака с Ишшимом и сулило немалую выгоду. Да еще какую! Сулило оно вернуть дар Фларенгаста ничтожному нищему туда, где ему и следовало находиться: в новехонькие сундуки ювелира с крепкими запорами. А сделано для того было следующее.

На утро после свидания с духом звездочета, Агизар отправился к храму Митры, где принялся щедро раздавать милостыню. Пораженные столь невиданным явлением нищие сходились и сползались к нему со всех сторон, жадно протягивая руки, шапки и деревянные чашки для подаяний. Ювелир бросал золотые монеты, интересуясь при этом, кто тут будет Шелам, ибо имеет он к нему важное дело.

Вперед протиснулся грязный человечек, видом своим более всего напоминавший тощую облезлую крысу, и заявил, что он и будет Шеламом.

Агизар подал ему пять золотых, чем вызвал завистливый ропот среди других попрошаек, потом повел Ши в ближайший духан, где усадил за стол, потребовав у подавальщика кувшин вина и баранью ногу на закуску.

– Послушай, почтенный, – заговорил он елейным голосом, – есть у меня к тебе маленькое предложеньице… Хотел бы ты получить пятьдесят монет? Золотых, конечно.

– Пятьдесят золотых! – вскричал оборванец. – Да у меня таких денег за всю жизнь не было! А за что?

– За все подаяния, кои ты получишь до третьего утра, считая от нынешнего.

Ши принялся яростно чесаться под своими обносками. При этом вращал зрачками и поводил своей крысиной мордочкой, словно к чемуто принюхиваясь.

– Что-то тут нечисто, уважаемый, – сказал он наконец. – Что это ты задумал?

– Да какая тебе разница, – рассердился ювелир, – ему золото предлагают, а он нос воротит!

– Правильно ворочу, – Ши подозрительно оглянулся по сторонам. Сулили мышке сыр, да нос-то мышеловкой и прищемили…

– Сто золотых! – прошипел Агизар.

– Нету на то моего согласия.

– Двести!

Так они торговались довольно долго и дошли уже до тысячи, когда ювелиру пришло в голову, что надо пуститься на хитрость, чтобы уломать строптивого нищего.

– Ладно, – сказал он, – открою тебе тайну. Был я вчера у некоего гадальщика, и сей гадальщик поведал мне, что в течении трех дней оборванцу по имени Ши Шелам попадет в шапку некая редкая стигийская монета. Деньга сия медная и для тебя интереса не представляет. Я же собираю разные редкости, монета может стать украшением мой коллекции.

– Чего украшения? – спросил Ши.

– Тьфу! – осерчал снова ювелир. – Ну и глуп ты, как я погляжу. Последний раз предлагаю: две тысячи.

– Нашел дурака, – сказал Ши и принялся за баранью ногу, принесенную подавальщиком, – да может эта монета в десять раз больше стоит!

Агизар уламывал его до самого вечера. Они побывали в трех духанах, Шелам выпил четыре кувшина кислого вина, съел помимо бараньей ноги цыпленка и пару дюжин пирожков с капустой и творогом, осоловел, опьянел, но держался непреклонно. Ювелир, поражаясь вместительности его утробы и проклиная мысленно ослиное упрямство оборванца, порожденное, несомненно, крайней глупостью, повышал сумму и сам не заметил, как добрался до половины той, которая причиталась нищему от щедрот призрака.

– Ладно, – сказал тогда Ши, едва ворочая языком, – утомил ты меня, старик. Согласен. Пошли за твоим золотом…

Сердце ювелира обливалось кровью, когда подавал он нищему увесистый мешок, хотя и расставался с ним, как надеялся, ненадолго.

– Ты должен дать мне расписку, – сказал он, доставая заранее приготовленный пергамент. – Вот, тут написано: «Я, Ши Шелам из Шадизара, обязуюсь и клянусь Митрой Всеблагим, отдать Агизару с Алмазной улицы все, что подано мне щедротами кого бы то ни было, начиная от утра Хассана Мельника и считая до третьего утра включительно.»

– Читать я не умею, но тебе верю, – молвил на то оборванец, – ты, видать, человек честный, хоть и дурак, коли платишь целое состояние за какую-то медную монету…

С этими словами он обмакнул палец в сок чернильного дерева, приложил его к расписке, потом свистнул и, погрузив мешок в тут же появившуюся невесть откуда повозку, исчез вместе с золотом. Оставалось надеяться, что он не ударится сдуру в бега, ну да от великого Ишшима не скроешься! Через две ночи отведет его маг в дом у восточный стены, чтобы призрак мог исполнить свою клятву и вручить глупому оборванцу сокровища, с которыми этому ничтожеству предстоит тут же расстаться. Согласно расписочке. Все вернет проклятый замухрышка, включая его, агизарово золото, ибо подано оно в оговоренный распиской срок, на что и свидетели найдутся. «Обязуюсь и клянусь отдать все, что подано мне кем бы то ни было, начиная от утра…» Утро-то давно миновало, вечер уже! Глупец этот Ши, и не видать ему сокровищ, как своих ушей. А заупрямится – так есть на то суд наместника, дыба и яма, полная змей!

Что и говорить, Агизар был доволен собой. Мольбами он выпросил себе молодость, а хитростью вернул еще и сокровища. Вернул, потому что уже считал их своими. Дело было за малым: подоспеть вовремя, чтобы ничтожный Шелам не успел припрятать золото. Он подождет за дверью, ведущей в комнату с очагом, а когда Фларенгаст вручит оборванцу свой дар и исчезнет – предъявит документ и заберет монеты.