Не хочу, чтобы он умирал - Олдридж Джеймс. Страница 26

— Вы никогда нас по-человечески не поймете, — сказал ему Скотт. — В душу англичанина трудно проникнуть даже нам самим. Мы не разделены на правителей и угнетенных. Мы просто отгорожены друг от друга глухой стеной — каждый живет сам по себе.

— Что же вас разделяет, капитан?

— Если бы я это знал, я разрешил бы вопрос, который вас мучит. И меня самого тоже.

— Что же вас мучит, капитан?

— На вашем месте, Гамаль, я бы снова прибег к пуле из-за угла.

— Вы это говорите, чтобы я верил, что вы меня не выдадите?

— Я еще могу вас выдать, — сказал ему Скотт. — Вам бы следовало себя от этого обезопасить.

— Мы об этом думали, — сказал Гамаль, когда Скотт направился к двери. — Хаким хотел вас застрелить.

Скотт засмеялся и сказал, что он их понимает.

— Ага, теперь вы хотите запутать и меня в свою паутину необходимости?

— Я запретил ему убивать, капитан. Слишком долго я здесь пролежал, слыша голос, взывавший о помощи. Я никогда больше не погублю человека, не совершу акта уничтожения, даже по необходимости.

— А как насчет Хакима? Он все еще собирается меня застрелить?

— Да. Он до сих пор уверен в том, что если вы — настоящий англичанин, вы нас предадите. Но пока это от меня зависит, вы в безопасности. Я верю в людей, даже если эти люди — англичане.

Скотт опять засмеялся и ушел, обменявшись с ним утонченными арабскими любезностями и выслушав громкие заверения в братской любви, немыслимые по-английски.

Но по-арабски Скотт их отлично понимал.

Ночью Скотт услышал, что Гамаля увозят. Он стоял на маленькой площадке кирпичной лестницы, и до него доносились шарканье ног и тихая перебранка. Лунный свет был похож на мыльную воду. Скотт слышал, как вполголоса ругался лейтенант Хаким и как опекал своего пациента недовольный доктор. Остальных он не знал, но догадывался, что это люди неловкие — вчетвером они не могли поднять Гамаля, а Скотт поднимал его один. Стукнула дверца машины, и по звуку, с которым она отъехала, Скотт понял, что Гамаля увозят на полутонном «шевроле» египетской армии.

После завтрака Куотермейн заехал за ним на «виллисе», чтобы отвезти его к Пикоку (сегодня Скотту должны были дать новое назначение). Внизу он заметил, что двое каких-то людей внимательно разглядывают «тополино» Гамаля.

— Подождите, — сказал Скотт Куотермейну, который поставил свою машину позади «тополино».

— В чем дело?

— Я хочу посмотреть, что они делают, — негромко сказал Скотт.

— Кто?

Скотт кивнул в сторону незнакомых египтян. На них были чистые костюмы и аккуратно выглаженные рубашки. По виду это были чиновники, состоящие на государственной службе, скорее всего — в полиции. Заглянув в окно запертого «тополино», они отошли, но один из них старательно притворил ворота в сад Гамаля; они там явно успели побывать. Держали себя эти люди в высшей степени скромно.

— Поехали, — сказал Скотт Куотермейну, когда полицейские скрылись из виду.

— Что им тут нужно? — с раздражением спросил Куотермейн.

— Они искали египтянина, который стрелял в Амера пашу, — объяснил Скотт. — Убийца живет в этом доме.

— Откуда вы знаете?

— Я его туда внес; у него была рана в паху.

— Господи! Значит вот как они его нашли!

— Они его не нашли. Друзья увезли его отсюда ночью.

— А вы заявили в полицию, что он был здесь? — спросил Куотермейн, совсем забыв, что на улице большое движение, и замедляя ход, чтобы получше расслышать ответ.

— Господи, конечно, нет! Зачем бы я стал это заявлять?

Куотермейн совсем остановил «виллис»:

— Неужели вы скрывали убийцу?

— Нет, я его не скрывал. Я знал, где он находится, вот и все.

Куотермейн не верил своим ушам:

— Вы знакомы с этим человеком?

— Да. Вчера с ним разговаривал. Чего вы остановились? Мне надо поскорее попасть к Пикоку.

— Да ну его к черту, вашего Пикока. А почему вы не отдали этого человека в руки полиции?

— По-вашему, я должен был это сделать? — возмутился Скотт.

— Должны? Конечно, нет. Я отнюдь не считаю, что вы должны были это сделать. Но то я, Скотти. А мы говорим о вас. Почему вы не выдали его полиции?

— Поезжайте, — бросил ему Скотт. — Мне надо к Пикоку.

Куотермейн нажал на педаль и кое-как развернулся, чуть не наехав на осла с тележкой, нагруженной сахарным тростником. Листья хлестнули по ветровому стеклу, и седокам пришлось пригнуться.

— Осторожно! — крикнул Скотт.

— Не пугайте меня! — ответил Куотермейн. — Что вас заставило взять под защиту убийцу, капитан Скотт? Не понимаю…

— И не надо, — заявил Скотт. — Все равно не поймете.

— Ладно. Вы хоть намекните.

— Опять чуть не наехали на осла! — сказал Скотт, когда они сделали отчаянный вираж вокруг еще одной тележки. — Стукните одного как следует, но кончайте с этой забавой! Никому ни слова, Куорти. Ладно?

Куотермейн с недоумением покачал головой:

— А вы знаете, куда его увезли?

— Нет.

Куотермейн поглядел на него недоверчиво: он подозревал, что Скотт чего-то не договаривает. Скотт упрямо смотрел вперед, низко надвинув на большой лоб фуражку. Не глядя на Куотермейна, он ткнул рукой и сказал:

— Смотрите, куда едете. Не то отправите нас на тот свет.

Скотт не знал, кто ему сообщит о новых планах Черча — Пикок, сам кровавый Черч, один из советников генерала Уоррена (какой-нибудь банкир или торговец виски) или младший лейтенант-гвардеец — связном, штабной или чей-нибудь адъютант. Словом — один из чиновников с беспроигрышным званием.

— Они всасывают свои звания с молоком матери, — жаловался как-то Пикеринг. За это он прозвал их «сосунками».

Скотт не ждал от этого свидания ничего хорошего, он не раз получал инструкции от разных «сосунков». Как-то раз, светлой ночью в пустыне, гадая, нащупают ли их прожектором две патрульные машины с немецкого военного аэродрома, Пикеринг припомнил все хорошие слова, которые солдаты превратили в издевку. Самым двусмысленным и самым презренным из них стало слово «разведка».

Скотт вспомнил об этом, подумав, что, наверно, штабисту из разведки поручат сообщить ему о его роли в очередной затее кровавого Черча. Он пожаловался на это Куотермейну, но тот, почувствовав в словах Скотта горечь, обвинил его в несправедливости.

— Чем он виноват, этот разведчик? — ворчал Куотермейн. — Возьмите самого лучшего штабного работника — младшего офицера, капитана, майора, тупицу-генерала, — даже он не так уж плох на своем месте, в обычных условиях, — и пошлите его в Каир, дайте ему кожаный стек, специальные сапоги для пустыни, кучу приятелей, целый гараж автомашин, приучите его к постоянным провалам на фронте, поставьте над ним начальника, который хоть и несусветный дурак, но зато фамильярно зовет его по имени, — и что из этого получится? Постепенно ваш штабист начнет верить, что так и надо. Все они в это верят. В каирскую помойку попадают и недурные люди, но рано иди поздно они тоже начинают в это верить. Должность, место — превращают их в ничто.

— Все равно — мне противно получать от них задания, — заявил Скотт.

— А знаете, — сказал ему Куотермейн, — ведь и Пикеринг тоже был «сосунком».

Скотт не стал спорить с ним о Пикеринге.

Пикок был счастлив его видеть. Пикок разговаривал с ним почтительно, словно Скотт стал персоной в военных кругах.

— Вас желает видеть сам старик Уоррен. — Пикок радовался за Скотта, считая это свидание крайне важным. Он уже знал, что оно предвещает. — Большой будете персоной, Скотти! — сказал он и провел его к Уоррену.

Генерал Уоррен сидел за столом, положив на него негнущуюся руку и слегка на нее навалившись, словно целился из пистолета; он нехотя поглядывал на Скотта и всем своим видом выражал смущение. Отпустив Пикока, Уоррен встал и приоткрыл окно ровно настолько, чтобы увеличить приток воздуха еще для одного человека, а потом прислонился к окну спиной, уронил левую руку вдоль тела, мельком заглянул Скотту в глаза и сразу же перевел взгляд вниз, ему на ноги.