«…И я увидел другого зверя», или два года в Кремле - Олейник Борис Ильич. Страница 4

… Не знаю почему, но первым мое внимание привлек Анатолий Собчак. Броский, в элегантно сшитом костюме, выше среднего роста, без излишних «соцнакоплений», он чувствовал себя хозяином положения. Аттестованный как «известнейший юрист», он перманентно маячил у микрофонов, подправляя и регламент, и самого Председателя, не говоря уже о коллегах, по адресу которых отпускал колкие реплики.

Острый на слово, с хорошей реакцией, с иронической улыбкой, еле скрывающей пренебрежительное высокомерие к сирым, он поначалу многих буквально очаровал.

Мне всегда импонировала — и в друзьях, и в противниках — этакая раскованность и, простите, подкупающая нахрапистость, когда и знаешь, что человек врет в глаза, но настолько искренне, с такой веселой самоуверенностью, что вызывает… симпатию.

Думаю не открою особых «творческих секретов», когда скажу, что в писательском арсенале заложены своеобразные «кассеты» со стереотипами определенных, хорошо изученных им типажей. И если в поле внимания оказывается новая, незаурядная личность, он подсознательно подыскивает из своего запасника схожий с «новобранцем» по психо-антропным характеристикам тип, по которому, уже изученному, пытается предугадать или рассчитать, что можно ожидать и от новенького.

Наблюдая за Анатолием Собчаком, я все больше натыкался в своем запаснике на известный образец, который с легкой руки моего гениального земляка триумфально шествует по всему миру.

Вот он в очередной раз, юрко обходя коллег, решительно продвигается к микрофону. Следует очередная филлиппика — то ли по адресу выступившего перед ним, то ли по поводу президиума. Учинив эскападу, он так же уверенно возвращается на свое место, лукаво подмигивая себе: а ну, мол, как ты, дорогой коллега, будешь отмываться?

Анатолий Александрович абсолютно невозмутим, когда его, тут же, «на миру», уличают в передергивании фактов, неточностях, а то и в прямом вранье. Похохотав вдоволь, разведя руками — мол, что поделаешь, бываат, — такой же невозмутимостью готовится к очередному броску на микрофон. Поражают его глаза на миловидном лице: трудно уловимые, поскольку смотрят… врозь.

Да, он отталкивает и одновременно чем-то привлекает, как и бессмертный Хлестаков. Но гоголевский герой симпатичен тем, что, отчаянно привирая, подсмеивается над властями предержащими. То есть, его грешки искупаются грехами городничего и иже с ним, на которых Хлестаков честно играет.

Другое дело — Анатолий Александрович. В отличие от своего визави, он сам принадлежит к властям предержащим. Избранник и доверенное лицо народа. И если уж он «темнит», то объегоривает не власть, ибо сам — власть, а — простите за пафос — народ, избравший его. То есть, сам народ оказывается в роли как бы его сообщника по обману… народа.

Какую опасность таят в себе подобные особи, свидетельствуют посттбилисские события. Ведь именно Собчак, возглавлявший комиссию по расследованию трагедии, обвинил во всем армию, обелив боевиков Гамсахурдиа как белокрылых ангелов. Именно тогда господин Собчак открыл дорогу режиму, который принес грузинскому народу страдания и человеческие жертвы, многократно превышающие тбилисский инцидент.

Господин Горбачев! Как натура тонкая и хорошо читающая с листа характеры, Вы ведь отлично «прочитали» А. Собчака от запятой до титлы. Если уж не столь опытные заметили одну, ярко выраженную особенность Анатолия Александровича — начинать посылкой, которую в конце того же абзаца дезавуировать, — то Вы ведь видели Собчака в самых глубинах сокровенного.

И вот незадача: видели и знали, но почему-то он всегда оставался неуязвимо при Вас, между тем, как других Вы сдавали повзводно. А не потому ли, Михаил Сергеевич, что, подобно уже названным неприкасаемым и, как ни парадоксально, Борису Ельцину, — Анатолий Собчак как тип Вам был нужен?

Однажды, в минуту откровения (истинного или деланного) Вы признались, как, прогуливаясь с имярек по своим «Воробьевым горам», поклялись разрушить «эту прогнившую систему». Но коль скоро Вы не просто дети авторитарного режима, а зодчие и ревностные охранители его, то уж досконально знали, что разрушить режим, не ликвидировав партию, весьма и весьма сложно. (Оговорюсь: вы и Ваши сообщники всегда лукаво «путали» Политбюро, ЦК, областных и районных кадровых аппаратчиков с миллионами партийцев, которые имели единственное преимущество: вкалывать и «за того парня», да еще платить партналог, отрывая от своей скудной зарплаты на содержание всего этого таинственного ордена, возглавляемый магистром, сиречь, Вами, Михаил Сергеевич).

А уходило на это, мягко говоря, немало!

Согласно Расшифровке расчетных ассигнований на финансирование местных партийных комитетов и партучреждений, опубликованной в «Известиях ЦК КПСС» (№ 5, 1991), только на зарплату, различные надбавки, фонд премирования и социальное страхование служащих этих комитетов в 1990 году ушло 690 млн. 800 тыс. рублей, а на 1991 год планировалось (при сокращенном аппарате) — 499 млн. 850 тыс. рублей. В той же Расшифровке есть интереснейшая графа «Лечебные мероприятия, приобретение путевок в здравницы для работников аппарата и ветеранов партии, фонд помощи» — 807 млн. 950 тыс. рублей в 1990 году и 594 млн. 750 тыс. рублей на 1991 год.

Усекаете? Даже больше чем суммы поражает это «соединение» — «для работников аппарата, ветеранов партии, фонд помощи».

Уверен, если по-честному расшифровать и отчитаться, то лишь символическая часть этих расходов шла на ветеранов и на помощь. Касательно же партийных налогоплательщиков, то они даже символики не ведали.

В партии, к моменту ее запрещения, примерно из 16 млн. коммунистов, как свидетельствует О. С. Шенин («Известия ЦК КПСС» № 7, 1991), было 406 тыс. руководителей учреждений и организаций, свыше 1,5 млн. работников административно-управленческого аппарата. Вот как раз часть этой партийно-государственно-хозяйственной элиты (но далеко не все даже аппаратные работники!) и получала блага за счет остальных миллионов партийцев.

Но вернемся к главному.

Теперь-то Ваш давний замысел понятен: для разрушения, как и для созидания, Вам нужны были соответствующие кадры, которые, как справедливо заметил Ваш духовный предтеча, решают все.

И Вы их продвинули во все структуры общественного организма. Сделав, по своему обыкновению, вид наивного неведения, касательно того, что основные «кадры»-то были аттестованы далеко за пределами нашего бывшего многонационального отечества.

Но об этом мы, непосвященные, узнали лишь в 1991 году на так называемом «закрытом» заседании Верховного Совета, где документ под многократным грифом «секретно» о так называемых «агентах влияния» отважился через 14 лет обнародовать Крючков. (Никак не отвяжусь от мысли: а не эта ли информация подтолкнула влиятельных лиц ускорить переворот?).

… Как ни парадоксально, но мы, отчаянно и сильно поверившие Вам, и Вы, эксплуатируя нашу веру, стремились на первых порах по-существу к одному и тому же — кардинально изменить авторитарную, жестко регламентированную систему, демократизировать ее на универсальном праве личности, на разделении законодательной, исполнительной и судебной власти. Особенно же нас, националов, привлекала Ваша приверженность к самоопределению наций, к обретению народами СССР реального суверенитета и независимости. В не меньшей мере совпадали Ваши и наши стремления к многомыслию, многопартийности, к снятию с КПСС «руководящей роли» и преобразования ее в парламентскую партию. Более того, мы шли дальше Вас, требуя осудить поименно верхний партэтаж и заседавших в нем членов тайного ордена за кровавые репрессии, за организацию голода 33-го. И не только осудить, но и решительно разорвать генетическую связь с компрадорской партбуржуазией, и, очистившись от скверны, создать Партию социальной, справедливости и защиты всех трудящихся.

Правда, последнее требование, с которым и я не единожды выступал на всех уровнях, почему-то всегда холодно встречалось и Вами, и Вашими сообщниками самыми радикальными демократами.