Брошенная в бездну - Орхан Кемаль. Страница 35
Матушка Алие, которая обычно чесала язык, проклиная Назан, либо зубоскалила, отпуская такие шуточки, от которых женщины чуть не падали со смеху, сегодня была задумчива и молчалива.
— Кто бы там что ни говорил, а я зла на твою племянницу! — обратилась к ней Фирдес.
— Почему? — рассеянно спросила матушка Алие.
— Как почему? Да ведь это твоя приёмная дочь! Ни разу не вспомнила о тебе, пока ей было хорошо! А сейчас приехала без гроша и села на шею.
— Нет, дорогая, слава аллаху, у неё есть за пазухой несколько курушей.
— Тогда что тебя тревожит? Почему ты стала сама не своя?
Матушка Алие вздохнула и улыбнулась. Но вскоре лицо её опять стало озабоченным.
— Ах, — махнула она наконец рукой, — зачем скрывать от рабов божьих то, что ведомо аллаху? Я думаю о перстне. Посмотрели бы вы, какой у неё перстень!
Женщины даже рты раскрыли от удивления, услышав такую новость.
— Продать бы его, думаю, да купить несколько чулочных машин…
Глаза у женщин заблестели.
— Вот это да!
— Значит, дорогой перстень?
— Дорогой? Да ему цены нет! Старинный. Вроде от самого султана… Если бы она его продала! Тогда бы можно купить маленькую мастерскую. Вот было б дело!..
Каждая из них мечтала о том же самом всю свою жизнь. Даже поговорить об этом доставляло им огромное удовольствие.
— Так чего она тянет, почему не продаёт?
— Она ждёт, что муж позовёт её обратно, — сокрушённо вздохнула матушка Алие.
— Ну, если бы муж собирался взять её обратно, зачем было давать развод?
— Откуда мне знать? Свекровь сказала ей: «Ты не беспокойся, самое позднее к весне вернёшься».
— Брешет, небось, клянусь аллахом, врёт окаянная!
— Просто хитрит старуха. Выдумала всё, чтобы легче было избавиться от невестки.
— И я ей о том толкую. А она не верит… Если бы она меня послушала, продала бы перстень…
— А ты просила её об этом?
— Один раз как-то заикнулась, но она рассердилась: «Это, — говорит, — подарок мужа и память о ребёнке». Вот дурная голова! Я бы на её месте сразу продала и купила три-четыре машины…
— И, трах-тарарах, потекли бы денежки!
— Клянусь аллахом, не прошло бы и года, как я заимела бы квартиру из двух комнат с кухней.
— А я бы по-другому… Знаете, что бы я сделала? Прежде всего купила бы немного земли и построила мастерскую. А над ней квартирку.
— Хорошо придумала!
— Да что две комнаты и кухня? Как там разместиться? Я бы сделала три. И комнату для омовения…
Матушка Алие слушала и думала о своём. «Если племянница не согласится продать перстень и купить чулочные машины, то надо хотя бы заставить её платить за квартиру. И столоваться мы будем врозь».
И вдруг её словно осенило: «А может, у Назан есть деньги? Если она не хочет продавать перстень, так, наверно, на что-то рассчитывает. Кто у неё есть? Да никого. Какая-то подружка, Несрин. Ну, обедом её несколько раз накормила. А дальше что? Кто эта Несрин? Что за птица? Назан говорит, что она больна чахоткой. Очень добрая, говорит. Но чем она занимается? Мужа нет, нигде не работает, а на что, спрашивается, живёт?»
Наконец она устала от всех этих размышлений и прислушалась к разговору своих товарок. Они сильно горячились, обсуждая, кто же пойдёт к ней в мастерскую?
— Кого ты возьмёшь на работу? — спросила одна из женщин.
— Всех! — с серьёзным видом сказала матушка Алие. — Вас-то я знаю, чего ради нанимать других?
— Ну и платить нам будешь побольше, чем здесь платят?
— Конечно. Вот только дал бы аллах дожить до этого дня!
— Ты должна сделать все, чтобы обстряпать это дельце, — заговорили все вокруг.
— И нас вытащишь из нищеты и сама заживёшь.
Матушка Алие опять задумалась. «Ну как же подъехать к Назан? Похоже, мы делим шкуру неубитого медведя. Нет, так не годится. Надо по бороде и гребень завести. А я-то ни разу не улыбнулась ей… Может, купить с полкилограмма пирзолы? [16] Или сходить к ходже Бекиру за халвой с фисташками?..»
Эта мысль засела у неё в голове. Назан очень любила халву с фисташками. «Да, надо купить полкилограмма пирзолы и граммов двести пятьдесят халвы…»
Матушка Алие заглянула в кошелёк. Денег было маловато.
— Дай мне взаймы одну лиру, — попросила она у Фирдес. — На той неделе верну.
— Зачем тебе?
— Нужно!
— Зачем?
— Назан любит тахинную халву…
Назан проснулась от лёгкого постукивания в окно, под которым спала. Она вскочила и, увидев Несрин, побежала к двери.
— Заходите, пожалуйста! Прошу извинить меня, вчера я очень поздно легла и…
Несрин закашлялась, прижимая ко рту свой розовый платочек.
— Этот кашель меня вконец замучил!
Они вошли в комнату. Торопливо заправляя постель, Назан спросила:
— Что случилось? Ведь Сами обещал отвезти вас сегодня к доктору?
Несрин вздохнула.
— Дождёшься от него, как же! Сейчас снова при деньгах, да ещё каких! Вот и задрал нос!.. А ты что делала?
Назан тоже вздохнула. Взгляд её потух.
— Что мне делать, сестрица? Ничего не делаю. Только люди не дают покоя.
— Кто, тётка?
— Да. Заладила одно: «Хитростью от тебя избавились, сыграли с тобой злую шутку! Брось свои надежды, забудь о сыне!»
Назан заплакала:
— Забыть? Легко сказать! Как же забыть своё дитя? Разве это в моих силах? Все ночи напролёт я только и думаю о Халдуне…
Несрин снова надолго закашлялась. Отдышавшись, она сказала:
— Одевайся! Пойдём вместе к доктору.
Назан и сама была рада уйти из этой конуры. На улице она обычно немного рассеивалась и меньше тосковала по сыну.
Небо нависло совсем низко над крышами домов, стало ещё холоднее.
— Ночью, наверно, пойдёт снег.
— Возможно, я люблю снег.
— Лишь бы потом не подул южный ветер. А то здесь будет такая грязь, не пролезешь.
На площади Бейязит они сели в трамвай. Врач, к которому ехала на приём Несрин, — известный специалист по туберкулёзу — жил в Бейоглу [17]. Но Назан очень хотелось прогуляться пешком, и она предложила сойти раньше.
— Тогда открой лицо, — сказала Несрин.
После некоторого колебания Назан подняла край чаршафа и стала пунцовой от смущения. Она завидовала Несрин, которая чувствовала себя совершенно свободно и непринуждённо шагала рядом в своём нарядном манто, красиво облегавшем фигуру. «Вот бы и мне так», — подумала Назан и огляделась вокруг. Они шли по центральной улице Истикляль-джаддеси. Женщины в чаршафах попадались совсем редко.
Сравнительно недавно, на одном из вечеров, Мустафа Кемаль-паша, беседуя с группой молодых учительниц, посоветовал им сбросить покрывала. Сначала сама мысль об этом показалась дикой. Но постепенно некоторые свободомыслящие учительницы, а также кое-кто из жён чиновников последовали этому совету. И вот теперь на улицах Стамбула было уже много женщин с открытыми лицами.
— Вы только посмотрите, Несрин, — как красиво!
— Конечно, красиво. Но если тебе нравятся открытые лица, почему ты сама не последуешь их примеру?
— Но вы же знаете, сестрица, что в Сулеймание без чаршафа проходу не дадут. Кругом одни фанатики! Ничего не поделаешь, надо терпеть.
— Как раз вчера вечером я думала об этом, — сказала Несрин останавливаясь.
— О чём же?
— О том, чтобы предложить тебе поселиться со мной. Я собираюсь съехать со своей квартиры в Аксарае. До бара далеко — это раз. Да и фанатиков там тоже хоть отбавляй, пожалуй, не меньше, чем в Сулеймание. Я хочу подыскать что-нибудь в одном из пансионов на Тарлабаши [18]. Ты согласилась бы переехать ко мне?
Назан не ответила. «Жить вдвоём было бы неплохо, — думала она. — Но… если узнает муж. У Тарлабаши дурная слава…»
— И к Сами я буду поближе, — продолжала Несрин. — Хотя, собственно, на него у меня нет никакой надежды. Ему я нужна только тогда, когда у него нет ни гроша в кармане.
16
Пирзола — баранья отбивная на косточке.
17
Бейоглу — часть Нового Стамбула, объединяющая несколько районов.
18
Тарлабаши — квартал, известный своими публичными домами.