Ангел в доме - О'Риордан Кейт. Страница 44

Роберт наполнил бокал и не столько выпил, сколько вдохнул в себя вино.

– Ладно, Анжела, ладно. Никто с этим не спорит. – Она смотрела на него с такой горечью, что ему захотелось немедленно утешить ее. Почему-то вдруг вспомнился мистер Филдинг. – Знаете, некоторые дети справляются лучше других. Страдают, конечно, но справляются. Это жизнь. – Он пожал плечами.

– Что ж. Ваше право так считать. Весьма циничное суждение.

– Циничное?

Но Анжела уже скрылась в спальне. Роберт покачал головой. Вдохнул еще бокал вина.

– Анжела?

– У меня сегодня и вправду дела, я ошиблась, – крикнула она из-за двери. – Я вообще ошиблась.

– Чем я вас огорчил?

– Ничем. Абсолютно ничем. – Анжела двинулась через комнату своим фирменным, таким знакомым ему полубегом-полушагом.

Роберт схватил ее за руку, повернул лицом к себе.

– Анжела?

Она выдернула руку.

– Спасибо, до станции я доберусь сама.

– Что я такого сделал?.. Что?

– У меня есть принципы, – чопорно сообщила она.

– Уверен, что есть. Ни минуты в этом не сомневался.

– Прекрасно. Но убедиться не помешает.

– Ладно. С этим все ясно. Мне и в голову не приходило усомниться в том, что вы человек принципов. Ладно. Теперь вы позволите проводить вас до станции? Пожалуйста.

Она указала вниз, на постукивающий – и весьма надменно, как он отметил, – кончик туфельки:

– Что это, по-вашему?

– Простите?.. Ноги.

– Именно. Ноги. Одна. И вторая. Две конечности, вполне способные донести меня до станции. Всего наилучшего, Роберт, счастья и удачи. Если мне будет позволено… если мне только будет позволено, я бы добавила, что вам надлежит время от времени выглядывать из собственного «я». Задумываться о чувствах других. В частности, детей. Чуточку больше думать об их желаниях и проблемах. Я бы даже сказала – гораздо больше.

– Надлежит?

– Да. Надлежит. – Глаза ее яростно вспыхнули, она дернулась к двери.

Роберт поймал ее за плечи и поцеловал. Иного выхода не было. Как должен поступить мужчина, которому бросили в лицо «надлежит»? Ее губы приоткрылись. Отнюдь не от страсти. От возмущения. На тот случай, если она вздумает повторить свое «надлежит», он продлил поцелуй. Испытывает она к нему хоть что-нибудь? Если да, то растает сейчас. Нет, сейчас. Или сейчас. Вот сейчас уж точно… Но нет, тверда как ореховая скорлупа. Все врут кинофильмы. Как выбраться из этой ситуации – вот в чем вопрос. Любит ли он ее, раз целует с такой настойчивостью, – вот в чем второй вопрос. Однако самый насущный – что сказать, когда придется оторвать от нее губы? Черт бы их побрал, словно приклеились. Боже, как она хороша. Что за чудное ощущение – держать ее в объятиях. Губы чмокнули, отрываясь от ее губ. Решили, что время настало. Самостоятельно. Не спросив у него. Легкомысленные твари.

Она стояла недвижимо, лишь губы жили своей жизнью на бледном лице. Испуганные, дрожащие зайчата.

– До следующего воскресенья, Анжела?

– Да, – выдохнула она.

И опрометью вылетела наружу.

Питер в полной прострации сидел на скамье рядом с бродягой Марти. Так, по крайней мере, это тип себя называл. Твердил как заведенный: «Марти я лично, Марти лично я». Что он этим хочет сказать? Нельзя занимать скамью, не объявив: «Питер я лично, Питер лично я»?

Питеру сейчас было не до знакомств, тем более с бродягами. Ему и сидеть-то здесь не хотелось, однако Ее Королевское Величество, Глава Злобного Государства твердо уяснила себе, что у вассала «срочный случай», так что несколько часов придется убить. Убить. Убей. Звучит неплохо. Куда как значительнее, нежели, к примеру, бить баклуши.

Лицо Роберта. Его взгляд, когда он закрывал дверь. Нетерпение. Раздражение. Желание избавиться от него. Для чего? Чтобы вернуться к кому-то другому. Память услужливо возвратила Питера в те дни, когда он на всех парах мчался к берегу, перебирая в голове предстоящие с Робертом приключения, – и получал от ворот поворот, потому что Роберт с мистером Филдингом отправились на рыбалку. Или же на прогулку по реке. Или еще куда-нибудь, где не было места Питеру. Память возрождала все безуспешные попытки отвоевать Роберта. Любыми средствами. Забавной авторучкой с плавающей внутри теткой, то одетой, то голой – смотря как повернешь. Дядя Гарри привез из Канады. Или классным монетником, самым большим в мире, в который прорва мелочи умещается. Или колодой карт с весталками-девственницами на рубашках. Ничего не помогало. Отчаявшись, Питер уже готов был расстаться с самым дорогим – коллекцией игрушечных машинок. Роберт поблагодарил. И отказался. Заявил, что больше не собирает машинки. Нет, Роберт не был жесток или бессердечен, отодвигая Питера. Но уж лучше бы напрямик заявил, чтобы отваливал, – по крайней мере, хоть какая-то определенность, – а не смотрел вдаль отсутствующим взглядом, мечтая о своем мистере Филдинге и не замечая не только присутствия, но и просто существование лучшего друга.

Боже правый, как же тогда ему было плохо. До того плохо, что он на какое-то время пристроился к отцу в сарай. Подай разводной ключ. Это отвертка. Силы небесные, разводной ключ от отвертки отличить не может. Чему вас только в школе учат? Сейчас Питер сказал бы, что родители всеми силами выпихивали его в Лондон учиться на протезиста. Но это сейчас. А тогда он заявил, что помирает со скуки. Гуляй, сынок. Иди в дом, может, чем матери насолишь.

Трудно представить себе большую тоску, чем та, что была написана на лице у Роберта, когда мистер Филдинг исчез. Точно так же трудно представить себе радость, большую той, что испытал Питер. Именно в тот день у него зародилась надежда, что он будет нужен. Что он сгодится – хоть на что-то. В нем теплился огонек, который только и ждет, чтобы его раздули. Этот огонек ослеплял. Приходилось зажмуриваться, чтобы не ослепнуть от собственной лучезарности. Солнце Роберта между тем гасло, превратившись со временем в мерцающую свечу. Власть переменилась. Питер уверенно шагал к пьедесталу, откуда он мог смотреть на Роберта сверху вниз. Роберт остался у подножия, выворачивая шею, чтобы глянуть наверх.

Втянуться было несложно.

Тоскливое путешествие по тропам прошлого прервало появление женщины, которая мчалась мимо. Нет, не мчалась – то целеустремленно бежала, то вдруг нехотя ползла черепахой. Один раз остановилась вовсе, прижав ладонь к груди. Что-то ее терзало. Смятение. Боль. Резкий взмах головы – и Питер подобрал нужное слово. Злость.

Он прищурился. Так и есть. Анжела. Поравнявшись с Питером, она вновь перешла на бег. Питер открыл рот – окликнуть. «Марта я лично. Марти лично я». Беседовать в присутствии этого? А в чем, собственно, проблема? Проводит ее… незаметно. Между возлюбленными-то, похоже, кошка пробежала. Так почему бы не разузнать о ней что-нибудь интересное, а потом не поделиться с Робертом? Роберт ведь новичок по части общения со стервами, брызжущими злостью, – он ведь расставался с ними прежде, чем они успевали развернуться. Если в Анжеле действительно клокочет злоба, то есть варианты. Существует возможность, что эта хрупкая оболочка таит орудие, куда более эффективное, чем стервозность Аниты. Восторг и упоение!

Он снялся с места и двинул вслед за ней привычно размеренным шагом, но вскоре перешел на рысь. Ничего другого не оставалось – она тоже бежала. Время от времени. Двигаться в одном ритме с ней оказалось дьявольски неудобно.

Ну и походка. На платформе он немного отстал и в стиле агента 007 спрятался за колонну. Дождался, пока она сядет в поезд, и запрыгнул в следующий вагон. На каждой остановке высовывался из окна – чтобы не пропустить, когда она сойдет. На станции «Уайтчепел» оба поднялись по эскалатору, Питер беспрерывно почесывал лоб – чтобы прикрыть лицо, если она обернется. На выходе он замешкался, билет сунул в прорезь через несколько секунд после нее и едва не потерял ее на первом же повороте. Петляющие улочки, которыми она спешила своей экстравагантной походкой, с каждым кварталом становились все звонче от воскресного безлюдия. Питер расслабился. Теперь-то уж никуда не денется.