Первый среди крайних - Орлов Андрей Юрьевич. Страница 35

Слова охотника подтверждались. Лесная чаща отнюдь не страдала отсутствием живности. Голоса неведомых тварей оживляли угрюмую тайгу: шелест, вой, крики, замогильные причитания. Но за исключением пары серых рукокрылых, сделавших пробный круг над дорогой и не придя от этого в восторг, никто из леса не рвался. Данное открытие не могло не вдохновлять. Отряд растянулся. Арика плелась в хвосте, позоря «здешних джентльменов», Толмак упахал вперед, коротышка являлся то слева, то справа, причем беспрестанно спотыкался.

– Слушай, Лексус, – бормотал Прух, – а в том мире, откуда ты свалился, такие же хреновые дороги?

«Хуже», – хотел ответить Верест, но не стал. Слишком часто стал являться ему прежний мир. Тоска периодически покусывала. И даже убожества прежнего мира стали выглядеть симпатично, розово и как-то по-детски.

– У нас отличные дороги, Прух, – вздохнул он. – Ровные, гладкие, как женские бедра, и устланы штуковиной, называемой асфальт. Ничего сложного, если нечисть не сожрет вас раньше срока, вы и сами до такой додумаетесь.

– Ну, ты и шутканул, – покрутил ушами коротышка. – А чего вы делаете на своих дорогах? Строем ходите?

– Вот еще, – фыркнул Верест. – Мы строем даже в армии не ходим. У нас по дорогам носятся красивые белые машины – не чета вашим консервным банкам. У меня вот тоже есть машина, «Мерседес-Гелендваген» называется. По болотам ездит, по горам… Ну, и по дорогам, конечно. Дизель, четырехколесный привод, шестицилиндровый двигатель с турбонаддувом, салон-люкс…

– Ты знаешь, Лексус, я ни слова не понял, – почесав хохол на затылке, признался коротышка. И немудрено, половину слов, не имеющих аналога на форзахе, Верест произносил по-русски.

А Верест к общей массе открытий добавил еще одно: северная тайга и сопутствующий ей климат отнюдь не мешают плодиться и процветать таким сугубо южным прелестям, как крокодилы. Дорога пересекала узкую, но довольно глубокую речушку с берегами под конус. Еще один шедевр архитектуры древних – мостик с опорами, производящий впечатление вырубленного из каменного монолита. Он практически не разрушился. Под мостом и кишели эти страсти-мордасти, практически не отличимые от аллигаторов, за исключением гладкой, лоснящейся кожи, заменившей знаменитую «крокодиловую». Очевидно, заклятие этим тварям было глубоко по барабану: они извивались под самой дорогой и удивленно смотрели на невиданную доселе еду. Преодолевать мост пришлось бегом, голодные пасти принуждали. А за мостом произошло еще одно событие.

Никто не понял, что случилось. Качнулись кусты на обочине. Нечто юркое кувырком прокатилось по брусчатке и пропало. Был и нету. Толмак притормозил. Почесав в затылке, неуверенно снял с плеча карабин. Стал озираться. Верест догнал его в три прыжка.

– Проблемы?

– Фокусник работает, – лаконично объяснил охотник. – Проучить бы надо.

Резкий молодецкий посвист – и опять прошла дрожь по кустам. Опять ничего не поняли, а на дороге уже стоял крепыш, метр с кепкой. Утянут шкурами, вместо кепки – меховая круглая шапочка. Мордаха – ухохочешься. На ногах залатанные гномьи башмаки с загнутыми вверх носками.

– Куда идете, человеки? – не сказал, а пискнул.

Толмак тряхнул затвором. Попугать – не всерьез же. А вдруг в кустах – десяток соплеменников этого говоруна, да с огнеметом?

– Мы идем на юг, – быстро сказал Верест. – Ты знаешь дорогу?

– Кидаху знает все дороги в этом мире. Твоя будет до-олгой.

Ну, начинается. Цыганка на пути. Ручку золотить будем?

– Да брехуны они, – отмахнулся Толмак. – Врет и не краснеет. Мы для них шайиры неотесанные.

Снова посвист, незнакомец пропал. Идеальный конферансье – чего-то бухнул, и долой со сцены.

– Шутник, – покачал головой Толмак.

– М-да уж, – ничего не понял Верест.

– Кхе-кхе, – раздалось сзади.

Они резко обернулись. Картинка, конечно, интересная. Незнакомец галантно поддерживал под локоток Арику, подмигивал обоими выпуклыми глазами, а та стояла с открытым ртом и вряд ли думала о том, чтобы дать наглецу по кумполу.

– Ты тунг, – протянул абориген короткий пальчик в Пруха.

– Сам ты тунг, – обиделся Прух.

– Да, я тунг, – немного удивился незнакомец. – Кидаху мое имя.

«Опасное имя, – решил Верест. – Поосторожнее бы надо».

– Род Акарту, туп Хамаху, племя Бароухани, – с гордостью объявил человечек. – А вы – голодные шайиры, пока до юга своего доберетесь, пожалеете, что родились.

Сказал – и снова сгинул. На этот раз, похоже, с концами. Кусты не тряслись, оторопевшая Арика безотчетно поглаживала локоток и озиралась с какой-то глуповатой улыбочкой.

– От шайира и слышим, – запоздало крикнул Прух. – Сам ты голодный…

Верест поинтересовался:

– А что такое шайир?

– Оскорбление, – процедил Толмак, возвращая карабин на плечо. – Есть такая вонючка в этих лесах. Как увидит опасность, так начинает благоухать.

– Не на бурундука случайно похожа? – спросил Верест.

– Не-е, – протянул Толмак. – Больше на волчонка. Ладно, коллеги, развеялись, и будет. Судя по явлению этого обормота, по курсу – деревня тунгов…

Деревня переживала не лучший день в своей жизни. Звуки грандиозной истерики глушили прочие лесные звуки. Даже с учетом необузданной эмоциональности тунгов это было как-то странно. Но проходить мимо не хотелось: легкие сумерки уже стелились по земле; не пройдет и часа – темнота опутает лес, подкрадется сон, придется ночевать на дороге, а это – страшно. Они свернули с большака, протиснулись между скалами и врезались в лесистую долину, окруженную каменной грядой. Крики неслись из-за небольшой рощицы. Два-три воинственных, остальные жалобные, из разряда «Помогите, убивают!»

Помогать особого рвения не испытывали, но посмотреть стоило. Прячась за грядой, путники обошли рощицу и залегли на краю долины за россыпями булыжников. В низине происходило нечто занимательное. Деревенька приземистая, вросшая в землю, дома круглые. Крыши из глины, смешанной с соломой, торчат, как грибные шляпки. Высокая стена из сосновых бревен укрывала деревеньку от внешнего мира. В эту стену и ломилось чудовищных размеров рогатое существо.

– М-мы так хорошо шли… – спотыкаясь, вспомнила Арика.

– Вот уж да, – поддержал ее Прух. – На дороге как-то душевнее было.

– Подождите, – пробормотал Толмак. – Если не ошибаюсь, это легендарный Пархан. Даже в диких землях Орханта о нем слагают мифы и предания – до того одиозная и загадочная личность. Силен невероятно, но очень редко использует свою силу. Мозг животного наделен магической энергией, стоит ему глянуть на жертву – и та моментально цепенеет: будь то серый волк или человек. Или тунг…

– А что он с ними делает? – каким-то жалобным фальцетом спросила Арика.

– Желудок ими заполняет, понятное дело. Обгладывает шкурку, мясо, косточки обсасывает и выплевывает – не давиться же.

– Миляга, – с сомнением заметил Прух.

Существо – по сути, бык-мутант, жирный, волдыристый, покрытый струпьями и клочками рыжеватой шерсти, пробовал массивными рогами ворота. Набычившись, отступал, грузно бросался вперед и, воткнувшись рогами, вертел головой. Дерево трещало, брызжа щепками. Каждый удар сопровождали крики отчаяния. Люди носились по поселку, как муравьи, из хижины в хижину, от стены и обратно, а бык методично крушил изгородь. Вокруг зверюги вились какие-то проворные худосочные личности. Пархан не причинял им вреда. И они не доставляли ему хлопот. Вообще, происходящее этих личностей, казалось, только забавляло. Они заливисто хохотали, подрыгивали, вертелись – точно феи на лужайке. Совсем худенькие, полупрозрачные, в рваных длинных одеждах, напрочь лысые, и не поймешь – то ли бабы, то ли мужики.

– А это что за… – нахмурился Верест.

– А это склизни, прихвостни Пархана, – охотно объяснил Толмак. Его энциклопедические знания этнографии Орханта поражали. – Когда-то отшнурковались от пещерников, убыли в леса. Как бы симбиозничают с этим уродом. Ищут ему пропитание, наводят на цель, а тот взамен – объедки со стола. Все довольны и никакой конкуренции.