Контора Игрек - Орлов Антон. Страница 9

– Про кхейглу, – мрачно сказал Поль.

Отвечать «никакую» не имело смысла, все равно Лиргисо не оставит его в покое.

– Эта кхейгла была моей матерью. В моем сухрамьяллу, – Лиргисо и это слово произнес с характерным для лярнийской речи музыкальным переливом, – было пять энбоно, трое из них с дефектами, означающими смертный приговор для новорожденного, и одна мертворожденная кхейгла. Обычная печальная статистика. Впрочем, бывает и так, что во всем сухрамьяллу нет ни одного нормального младенца. Сухрамьяллу – это непереводимо. Такие слова, как «выводок» или «помет», не подходят, поскольку речь идет не о животных, а о детях высокоразвитой расы.

Лиргисо рассказывал очень живо и сопровождал повествование иллюстрациями; энбоно – раса прирожденных рисовальщиков, и даже после смены тела эта способность осталась при нем.

Он быстрыми штрихами набрасывал на вырванном из блокнота листке очередную картинку и клал на столик перед Полем. Рисунки были черно-белые, но Лиргисо не забывал упомянуть о красках и запахах, так что Поль словно видел наяву громадное изжелта-белое кольцевидное здание, в котором жили кхейглы с маленькими детьми; песчаные пляжи и теплые оранжевые бассейны в необъятном, как поле стадиона, внутреннем дворе под зеленоватым небом; старую каменную галерею с вазами в нишах в восточной части двора. Воздух там был густой, сладковатый, и жизнь в буквальном смысле слова бурлила: бегали, плескались в бассейнах и шумели дети, кричали на них и друг на друга кхейглы, суетились чливьясы-рабы – темнокожие низкорослые существа с гребнями вдоль спины.

Климат на Лярне жаркий и влажный, штукатурка там долго не живет – на ней появляются извилистые трещины, похожие на уводящие в запредельное царство хаоса тропинки, а также пестрые кляксы мха-стеноеда. В тот день несколько чливьясов заново штукатурило стену неподалеку от бассейна, в котором нежились кхейглы – те сидели в воде так, что плечи едва выступали наружу, и алмазные подвески на их гребнях отливали зеленым, сверкая в лучах Изумрудного солнца. Вот, посмотри, как это выглядело…

Поль с любопытством смотрел на картинки, но расслабиться себе не позволял. Лиргисо из кожи вон лезет, чтобы наладить отношения; он умеет и заинтересовывать, и очаровывать, однако на Поля его приемы не действовали – и это была одна из причин, почему Живущий-в-Прохладе так безжалостно изводил его насмешками.

Пусть Лиргисо утверждал, что видит Поля насквозь, на самом деле он даже близко не представлял, что это такое. Для того чтобы видеть других насквозь – видеть суть сквозь все иллюзорные оболочки – надо быть «сканером». Лиргисо заэкранирован, поэтому сейчас его нечеловеческим зрением «сканера» не увидишь, но Поль знал, как он выглядит, и этого знания хватало, чтобы не попадаться на его обаятельные уловки.

На новой картинке стайка детей-энбоно утащила у чливьясов ведро штукатурки (оно небольшое, иначе маленькие тщедушные рабы не смогли бы его поднять), и те растерянно смотрят вслед: отнимать ведро нельзя, ведь это юные господа!

На следующем рисунке дети швыряют комки вязкой массы в кхейгл, отдыхающих в бассейне. Обычная шалость, кхейглы в таких случаях не сердятся. Но… Это уже достаточно большие дети. Как раз тот возраст, когда кхейгла, повинуясь заложенной природой программе, перестает воспринимать ребенка как детеныша. И вот одна кхейгла, которой залепили комком штукатурки в гребень, выскакивает из бассейна и бросается к детям.

Те отбегают – веселая игра! – а кхейгла бьет первого попавшегося кулаком по голове. Он падает, и тогда она бьет его ногой, так что слышен хруст костей. Остальные кидаются наутек: происходит такое, чего раньше не бывало, непонятное, страшное. Трое маленьких энбоно помчались в сторону галереи в восточной части двора, вот за ними-то кхейгла и погналась.

– …Там была глубокая ниша, и в ней стояла ваза величиной со взрослого чливьяса – около метра в высоту. Видишь, вот такая… Глубина за вазой достаточная, чтобы кхейгла до тебя не дотянулась. Я забрался в нишу и остался жив, единственный из троих. А ты бы на моем месте не уцелел… Не потому, что не успел бы добежать, но ты бы наверняка пропустил вперед кого-нибудь другого, – Лиргисо смотрел на Поля с грустной усмешкой превосходства. – Я добежал вторым, оттолкнул товарища, который опередил меня, и забрался в нишу, а он – следом за мной. Третьего ребенка, самого медлительного, кхейгла схватила. Она швырнула его на песок и топтала до тех пор, пока он не перестал пищать и шевелиться. Ладно уж, это рисовать не буду… Потом она вытащила из ниши второго и размозжила ему голову, ударив о стенку, а после попыталась достать меня, но ей не хватило нескольких сантиметров. Как сейчас вижу ее большую руку с длинными когтями, золотисто-розовыми, как плоды лекки. Один коготь был слегка искривлен, а второй сломан в недавней драке с другой кхейглой, и еще они были измазаны свежей кровью. Она рычала и ругалась так, как обычно ругаются кхейглы – выкрикивала бессмысленные односложные слова. Потом кто-то позвал ее и бросил на песок нифту – лакомство с добавлением успокаивающего снадобья, кхейглы его любят. Она схватила угощение и начала есть, а обо мне забыла.

Последняя картинка: в арке ниши, за силуэтом вазы, умиротворенная кхейгла держит надкушенный шарик вроде того, что иерархи дали Мьясхон.

– Поль, я был потрясен, – все с той же грустной усмешкой продолжал Лиргисо. – Спокойно созерцать смерть, причинять другим боль и получать от этого удовольствие, терпеть боль и при этом улыбаться – всему этому я научился позже, а тогда я сидел в нише и плакал – от страха, от жалости к себе и к растерзанным товарищам по играм, оттого, что кхейгла-мать вдруг перестала быть доброй. На следующий день и меня, и других подросших детей забрали из обители кхейгл и отправили в школу. Тот ребенок, которого кхейгла поймала около бассейна, не умер, но остался калекой – он достиг возраста, когда у юных энбоно в Могндоэфре удаляют бугорки тейну, чтобы вживить на их место драгоценные камни, и ушел во Фласс, поскольку у него не было будущего.

– Ее судили за убийство детей? – спросил Поль.

– Нет. Кхейгла не может отвечать за свои действия. Это был несчастный случай, а не преступление. Чливьясов наказали – всю группу, которая в тот день штукатурила стену, скормили Флассу.

– Они-то в чем были виноваты?

– Так полагалось по закону. Если уж для рабов установлены определенные правила, регламентирующие проступки и наказания, отступать от них нельзя ни под каким видом, независимо от того, справедливо это или нет, иначе рабы очень скоро отобьются от рук, – Лиргисо скорчил насмешливо-сожалеющую гримасу. – Говорю тебе это как бывший рабовладелец.

– Не люблю рабовладельцев, – бросил Поль с вызовом, неприязненно сощурив глаза – как в ту пору, когда он в очередной раз нарывался на уличную драку в ночном Кеодосе.

– Поль, я же бывший! – Живущий-в-Прохладе обезоруживающе улыбнулся. – Теперь у меня одни роботы… и Хинар, которому я плачу зарплату и который возится с контейнерами удручающе долго.

– Босс, я выжимаю из буровой установки все, что можно, – отозвался шиайтианин. – Тут не одна большая каверна, а гроздь мелких, посмотрите сами. Скормить-то вы меня можете кому угодно, но наша техника от этого быстрей работать не станет.

– Да перестань, Хинар, я ведь пошутил, – вздохнул Лиргисо. – Разве я когда-нибудь сомневался в твоих профессиональных качествах? Еще не хватало, чтобы ты стал таким же чувствительным, как Поль!

Хинаром Лиргисо дорожил: тот был первоклассным пилотом и навигатором-гиперпространственником. Когда его выгнали за употребление наркотиков из Ниарского Военно-Космического Флота, Лиргисо взял его к себе, при условии, что Хинар принесет ему клятву вассала, как принято у кедисэйтху – шиайтианской младшей аристократии. Выросший на Незе Поль не понимал, зачем нужны такие навороты, как клятва верности, сопровождаемая ритуальным кровопусканием (особенно если учесть, что для самого Лиргисо клятвы всегда были не более чем тактической уловкой), но, видимо, Живущий-в-Прохладе и потомственный кедисэйтху находили в этом особый шик. Они не просто пара преступников-соучастников, а двое аристократов, господин и вассал – это стильно, и плебсу этого не понять.