Аптекарь - Орлов Владимир Викторович. Страница 48

Но не всегда Михаил Никифорович был в согласии со своими мыслями (понимая при этом, что в них есть и путаница или подмена понятий). Ну ладно, рассуждал он. Дон Кихот был хорош, но – как мечтание человечества. В окрестностях же Ламанчи, реализуя себя, он чаще вредил, хотя бы и пустячно, жителям и путешественникам. Однако страсть и действия, а особенно простодушная вера странного рыцаря в правоту собственных действий вызывали зависть Михаила Никифоровича. Он бы так не мог. Конечно, если бы на его глазах били слабого или рожь горела, он бы не стоял. Но в историях с самодуром из Кадыкчана или Леденцовой, даже сидя на Росинанте и будучи при копье, он бы не бросился ни на кого. И не потому, что копьем надо было разить вроде бы из-за себя, а не из-за дела. Просто не возникало порыва. А ну их к лешему… Не доЂлжно ли так? – задумывался Михаил Никифорович. Миллионолетнюю долю человечества он мог бы и не взваливать себе на плечи, но за миг-то летящий отвечать был обязан. Когда Любовь Николаевна довела его до обострения чувств, он взъярился и отмел прежнее свое успокоение. Даже отважился вступить в сражение с горестной истиной «от смерти нет в саду трав», был намерен сейчас же принести человеческому роду облегчение. А может быть, и благоденствие вечное. Видимо, желание это всегда было в Михаиле Никифоровиче, а Любовь Николаевна вряд ли могла ошибиться и приписать ему чужие свойства…

–?Михаил Никифорович, я опять тебе не судья… Но, думаю, ты не прав. И зачем тебе нужны уроки с похожими сюжетами?

–?Дуракам закон не писан, – просветил меня Михаил Никифорович. – Это я про себя.

–?А хотя бы и про меня, – сказал я. – Однако я, Михаил Никифорович, отчасти удивляюсь твоим шатаниям. Тебе стало стыдно оттого, что ты начал выпрашивать себе как бы незаслуженные блага… А того, что ты поощряешь проходимцев или разгильдяев, тебе не стыдно?

–?Мало ли чего…

–?Ладно. Прости, что полез тебе в душу. Просто меня удивила твоя непоследовательность. Кстати, про пай Каштанова ты слышал?

–?Слышал.

–?И что?

–?А ничего.

–?Ты как дядя Валя. Как Валентин Федорович Зотов… Попью я сейчас чаю с этим приятным вареньем и откланяюсь.

–?Варенье из терна… Мать варила.

–?Спасибо твоей матери.

–?Что касается Шубникова… – начал Михаил Никифорович.

Но тут зазвенело над дверью, и сразу же – стало понятно, что звонок был не просьбой распахнуть ворота, а знаком вежливости, – чья-то рука повернула ключом задвижку замка. Через мгновение на кухню, почувствовав гостя и как бы для решения, не обременителен ли гость, не гнать ли его взашей или, напротив, не требует ли он особенных почестей, заглянула женщина. Была это Любовь Николаевна.

–?А-а, это вы, – очевидно успокаиваясь, произнесла она. – Здравствуйте.

Она назвала меня по имени-отчеству, опустила на пол сумку и протянула мне руку. Я пожал ей руку как давней приятельнице, не успев вспомнить, что еще на днях я относил Любовь Николаевну к движениям воздуха. Рука Любови Николаевны была крепкая, Филимону Грачеву следовало с уважением относиться к такой руке.

–?Я сейчас, – сказала Любовь Николаевна. – Только переобуюсь… У меня здесь еще сумка, – добавила она из прихожей. – Я, Михаил Никифорович, купила материал на занавески. И хватит на ламбрекен. Еще тюль…

Я взглянул на Михаила Никифоровича. Тот, поначалу не выказавший никаких удивлений, теперь не то чтобы удивился, но, похоже, искал чему-то объяснения. Может быть, платежные способности Любови Николаевны перепроверял в уме Михаил Никифорович? Но что мне было гадать…

–?Я пойду… – шепнул я Михаилу Никифоровичу.

Михаил Никифорович не проявил желания удержать меня.

–?Вы пройдите сюда, в комнату, – услышали мы приглашение Любови Николаевны, – я уже разложила материал, мне хотелось бы, чтобы вы посмотрели.

–?Мне пора…

–?Зайди на минуту, – попросил меня Михаил Никифорович.

–?Вот, – показала нам Любовь Николаевна свои приобретения, при этом то ли стесняясь покупки, то ли радуясь ей.

Ткани лежали на столе, и нежнейший тюль, и светло-желтая прозрачная ткань словно бы с камышинками или с какими иными водяными растениями, вызывающими мысли о тихих старицах и колыхании ряски.

–?Это интересно… – сказал я на всякий случай.

Михаил Никифорович молчал.

–?Я у Никитских ворот купила, – сказала Любовь Николаевна. – Там на углу бульвара и улицы Качалова хороший магазин. Была очередь, но я выстояла.

Объяснения она давала Михаилу Никифоровичу. Но Михаил Никифорович молчал.

Любовь Николаевна переобулась и теперь была в тапочках. Впрочем, скорее бы к ним подошло название черевички, до того нарядно и дорого они выглядели, такими когда-то в исключительных случаях могли одаривать во дворце на невских берегах в присутствии запорожских сечевиков и светлейшего князя. Знал ли Михаил Никифорович о происхождении обуви Любови Николаевны?

–?Вот эти занавески, – показывала Любовь Николаевна на тюль, – для дня. Когда солнце сильно бьет в глаза. Или просто от чужого взгляда. А эти вечерние. По-моему, они будут хорошо сочетаться по цвету и рисунку. А?

Теперь она обращалась ко мне. И я, хотя и не годился в оценщики несшитых штор и занавесей, да, впрочем, и сшитых, поспешил с ответом:

–?По-видимому, будут хорошо сочетаться.

–?Но в доме нет швейной машинки, – сказала Любовь Николаевна.

Эти слова, видно, озадачили Михаила Никифоровича. Я решил прийти ему на помощь:

–?А у соседей твоих нет швейной машинки? Если попросить на время?.. Или вот. На месте твоей аптеки, на Цандера, теперь пункт проката. Можно там взять…

–?Да, конечно, – обрадовалась Любовь Николаевна, – отчего же не воспользоваться услугами проката?

–?Я схожу, – согласился Михаил Никифорович.

Тут я сообразил, что когда-то рассказывал Любови Николаевне о рукодельных успехах своей жены, в частности и о швейных, Любовь Николаевна, несомненно, помнила об этом, а машинку из нашей квартиры я не предложил.

–?Я могу из дома, – сказал я. – Если жена… Или вы, Любовь Николаевна, зайдите к нам с этими…

–?Нет, зачем же, – мягко сказала Любовь Николаевна, – что же вас обременять. Проще будет Михаилу Никифоровичу зайти с паспортом в пункт проката. Ведь верно?

–?Да, – сказал Михаил Никифорович, – проще…

Теперь я почувствовал, что вопрос решается сугубо внутренний и не мне со швейными машинками встревать в его обсуждение.

–?А ведь я опаздываю, – сказал я. – Зашел-то я всего на три минуты. Разрешите откланяться. А ты, Михаил Никифорович, если изменишь мысли и опять вспомнишь о Кошелеве, позвони мне.

Любовь Николаевна словно бы огорчилась скорому моему уходу, она была намерена извлечь пакеты из второй сумки, что-то еще показать мне и о чем-то посоветоваться, тем более что я знаком с самим Зайцевым. Намерения Любови Николаевны и упоминание о Зайцеве ускорили мои откланивания.

Михаил Никифорович, пребывавший тоже в домашних тапочках – я лишь теперь обратил на это внимание, – закрыл за мной дверь. Но тапочки Михаила Никифоровича вряд ли вызвали бы восторги запорожских сечевиков и одобрение светлейшего князя. Впрочем, может быть, и раньше Михаил Никифорович имел домашнюю обувь, берег ноги и полы, а я прежде в квартире Михаила Никифоровича, куда и не часто заходил, был невнимательным?