Бубновый валет - Орлов Владимир Викторович. Страница 129

– Ночевал у Топилина, – сказал я. – Завтра днем привезу.

Однако завтра днем Башкатова в редакции уже не было. Капустин пробормотал: “Через тернии к звездам”… – Потом добавил:

– Хорошо, что ты зимой уезжаешь. Если бы травка зазеленела, мы бы тебя ни за что не допустили. Ни за что!” – “Вот потому-то я и уезжаю, – сказал я всерьез, – что вы меня единственно футболистом и признаете…” – “Извини, старик, извини, – спохватился Капустин. – Я не хотел, старик!..”

Пришлось мне две фарфоровые безделушки и картонку с акварелью возвращать в Солодовников переулок.

Странная беседа случилась в тот вечер (вернее, уже в ту ночь) в комнате соседа Чашкина. Впрочем, особой странности в ней и не было. В последние дни Чашкин был само радушие, и теперь он зазывал меня к себе в застолье: “Ванька Лавров приехал из Воронежа!” Чтобы не обострять отношений моих стариков с Чашкиными, я согласился посидеть в застолье полчаса. Лавров гостил у Чашкина не впервые, я его знал. Они служили вместе в армии. потом Лавров окончил то ли училище, то ли школу и теперь состоял в структурах безопасности майором. У Чашкиных он появлялся всегда в штатском, в Москву его вызывали для поручений своеобразных. Чашкин мне о них намекал. Я и сам мог предположить, в чем суть этих поручений, и нынче мои догадки подтвердились. Дочурок Чашкина, видимо, отправили ночевать во флигель, к бабке. И застолье происходило шумное. Лавров обрадовался мне, как старому приятелю, не знаю, что докладывал ему обо мне Чашкин, но прежде никаких недоразумений у нас с ним не возникало. Лавров был красавец, румяный, со сладкими карими глазами, на вид чрезвычайно спортивный. В Москву его вызывали обслуживать дам. Жен каких-то начальников, надо полагать крупных. Сам Лавров не знал, кого именно, ему не полагалось даже догадываться об этом. Главное, чтобы им и его услугами оставались довольны. Видимо, и оставались, на моей памяти Ваня Лавров гостил у Чашкиных шесть раз. Из ответов Лаврова на нынешние подковырки Чашкина, ответов не слишком откровенных, но с перцем, можно было вывести, что не все оголодавшие были в возрасте, попадались бабенки и средних лет. Лавров даже не знал, в каких помещениях он оказывал услуги государственного значения. Там были бассейны и сауны, и подавали вино с банкетными закусками, а для некоторых дам – и коньяк. Свои чувства при этом Лавров никак не оценивал, он просто исполнял важное дело: начальственные мужи уставали или просто израсходовали себя на службе, их жены с жиру могли и бесноваться, а этого допускать, понятно, не следовало. Грело Лаврова и то, что ему доверяли, а вызовы в Москву несомненно способствовали его буднично-воронежским продвижениям.

– А как же! Выслуга лет идет! – гоготал Чашкин. – Но ты, Ванюша, особенно не важничай! И мы смогли бы! Вот наш Василий! – и Чашкин возложил мне руку на плечо:

– Знаешь, какой он жеребец! Кого хочешь может обслужить! Ты бы его, Вань, порекомендовал кому надо…

Лавров в смущении стал говорить, что не имеет прав кого-либо рекомендовать. А я забоялся, что сосед Чашкин начнет сейчас же шутить по поводу двоюродных сестер из Ярославля и мне придется его осаживать. Я сказал, что в жеребцы не гожусь, на работе вымотался и надо идти на покой. С тем и покинул Чашкина и эротического майора. Однако заснуть долго не мог, все гадал, с каким расчетом Чашкин позвал меня в застолье с Лавровым. То ли после моей недавней горячности и обещаний набить морду был намерен пригласить меня к примирению? То ли, напротив, собирался напомнить мне, с какими людьми он в дружбе, и что мне не резон ерепениться и огрызаться? Впрочем, что мне был теперь Чашкин?..

В день, когда я зашел в редакцию, чтобы забрать свои бумаги, трудовую книжку (билет до Тюмени лежал в моем кармане) и сказать подобающие к случаю слова Зинаиде Евстафиевне, я увидел у себя на столе две карты.

Бубновый валет. И червовая дама.

Чья это была шутка?

Впрочем, долго голову ломать не требовалось. Карты прибыли ко мне из колоды Тамары.

Однако все же в одном из ранне-мгновенных предположений промелькнула Юлия Ивановна Цыганкова. Я, конечно, не мог не ощущать, особенно в последнюю неделю, ее взглядов, чаще всего дальних. В них была энергия притяжения, а может быть, и мольба. О моем отъезде она. понятно, знала и явно хотела высказать мне что-то. Но даже если бы я сжалился над ней и позволил себе выслушать ее, ничего из нашего общения путного не вышло бы. Для меня в нем не было никакой необходимости. Следующим – по мимолетности – соображение вышло такое. А не Юлия ли Ивановна прихватила с моего стола солонку №57 с нательным крестиком и костяным оберегом и не она ли одарила меня двумя картами? Относительно карт (хотя Юлия и была дочерью Валерии Борисовны) предположение тотчас и рассыпалось. А вот солонку… Участие в ее исчезновении Юлии Ивановны не исключалось. Не исключалось! Хотя зачем понадобилась бы Юлии Ивановне фарфоровая птица? Если только для какого-нибудь ее нового ритуального действия… Но возможно, я возводил на Юлию Ивановну напраслину…

Однако теперь пропажа солонки стала казаться мне досадной. Пожалуй, я взял бы ее с собой в Сибирь…

Текст на рубашке карт, мне известный, был “гадательный”. Тамара себя произвести в червовую даму, естественно, не могла. Не ее была масть, а к картам Тамара относилась уважительно. Какой подсказкой она меня снабжала? Приблизилась (или приближалась?) к бубновому валету червовая дама, так, что ли? Но у меня-то к картам почтения не было. Оставлять две карты на пустом столе было неловко, и я сунул их в карман. Взамен солонки №57. Потом – дома или по дороге домой – выкину… Именно, именно. Дома я разорвал карты и клочья бросил в мусорное ведро…

Расставание с Зинаидой Евстафиевной вышло все же корявым или неуклюжим. Я пробормотал слова благодарности за доброе ко мне отношение и вроде бы семиклашкой пообещал себя хорошо вести. А Зинаида Евстафиевна вдруг сделала шаг вперед и уткнулась лицом мне в грудь. Потом она отпрянула от меня и, глядя в сторону, произнесла:

– Не забывай нас, сынок, и если что, не постесняйся попросить о подмоге. Ты и сам выдержишь. Но мало ли как пойдет…