Бубновый валет - Орлов Владимир Викторович. Страница 167
– Ничего…
Сейчас же меня обнял Башкатов и представил мне большого человека с большими ушами, с большим лбом с большим носом и большими губами.
– Это мой издатель. Брыль. Коля Брылев. Издатель и продюсер.
– Ну уж продюсер-то ты куда ловчее меня.
– Ловчее, ловчее, – согласился Башкатов. – Но ты грамотнее.
– У меня к вам дело, – сказал Брылев. – От Владислава Антоновича я узнал о рукописях некоего Ахметьева, покойного.
– “Дьяволиада XX века”, “Жития бесов”!
– Tсc, – большой палец был поднесен к большим губам. – Это не должно выпархивать из наших уст. Большой секрет!
– Этих рукописей, возможно, и нет, – сказал я. – Я попросил своего коллегу профессора Саратовского университета, человека дотошного и азартного, отыскать архивы Ахметьева. Он их не обнаружил. Действительно, Ахметьев был очень болен и умер через полгода после нашей с ним встречи. Где его бумаги – неизвестно. Может, их изъяли. Может, он их сжег. Может, он никаких житий и не написал. Возможно, они существовали лишь в его воображении, а добытые им сведения он унес с собой.
– Батюшки-светы! – взмахнул руками Башкатов.
– Ничего страшного, – успокоил его Брылев. – Ничего страшного. Идея-то есть. И вы, Василий Николаевич, беритесь за составление либо написание сводов “Жития бесов”. Или “Дьяволиады XX века”. Гонорары будем платить совестливо.
– Гарантирую! – вскинул руку Башкатов.
– Надо подумать…
– Что думать-то? Ты не возьмешься, я возьмусь!
– Хорошо. Я подумаю.
– Штирлиц ты наш бесценный! – Башкатов обнял меня. – И Борман заодно. Давай выпьем за премьеру. Брыль, Коля, он везучий, с ним надо иметь дело…
– Жена! Виктория! – вскричал я, – Вези меня домой. А то придется нести…
Виктория, отважная женщина, проглотила две таблетки и повезла меня домой.
– Так что ты говорила про Юлию? – спросил я в дороге.
– Да ничего. Какая-то она обеспокоенная. Миханчишин на днях опять приходил к ней со своей маятой.
– Она все знает и принимает его…
– Это ее жизнь.
– Ее… И в чем же теперь маята Миханчишина?
– Он в испуге. К нему стали являться призраки Ахметьева и Анкудиной.
– Маленькие? – рассмеялся я. – Или огромные?
– Обыкновенные… Что ты смеешься?
– Белокурова на днях призрак Ахметьева водил на веревочке по Тверской. Но тот был с воздушный шар… Однако Миханчишин раньше вроде бы не пил…
Я рассказал Виктории о предложении издателя Брыля.
– Не знаю… – протянула Виктория. – Не знаю… Это все же коммерция… Это для публицистов… В таком издании не может быть объективности… Это не для ученых. Да, ты хотел писать докторскую по жизнеописаниям, но на манер Ключевского, со спокойным разглядом людей и событий…
– Ты права, – сказал я.
Дома в холодильнике стояла лишь початая банка кильки в томате. Кусками хлеба я довел жестяные бока банки до блеска. С кухни меня отозвал телефон. Звонил Валежников.
– Николаич, не забудь. Завтра у нас дел, считай, на четыре смены. Выспись.
– Кто? – спросила Виктория. Она, слышно, стелила постель.
– Валежников. Кирпичные дела. Завтра выскочи с утра в магазин, собери жратвы на обед…
– Каменщик ты мой любезный, – пропела Виктория. – Ты даже не разглядел, какая я и в чем сегодня была… Ждать тебя?
– Викуш, что-то я сегодня вымотался. И надо бы мне записать…
– Ну, спокойной ночи…
Я сидел за письменным столом.
Спина болела, руки (их и саднило) и, естественно ноги, я их в молодые годы не жалел.
Отчего-то стало мне грустно.
Я отъял голову фарфоровой птицы, подержал в руках нательный крестик и костяную фигурку. Откуда они? Кто оделил меня ими и зачем?
Я взял лист бумаги и вывел на нем: “Жизнеописания двадцатого столетия как источник новейшей истории”. У Василия Осиповича Ключевского было короче. И определеннее: “Древнерусские жития святых как исторический источник”.
Собрал солонку и поставил ее на бумагу. Вытащил еще один лист и принялся рассказывать на нем историю, какую кто-то, возможно, закончил читать сегодня.
1998 – 2000