Происшествие в Никольском - Орлов Владимир Викторович. Страница 23

— Дожили до праздничка! На старости лет мне доченька радость приготовила!

Не обманув Вериных ожиданий, мать обращалась при этом не к ней, а к Нине, как к безусловному своему союзнику, в уверенности, что Нина непременно поддержит ее. Вера же матери отвечать сейчас не хотела, знала, что только распалит ее, пусть уж выговорит накипевшее и смягчится, да и что, собственно, она могла сказать в ответ?

— Срам-то на всю Россию! И на сестер позор ляжет, и на меня! В поселке только и разговоров, что про Навашину! С отцом шелапутным и то не случалось таких скандалов… Выросла нам на беду!..

Она и дальше шумела, обзывала Веру оскорбительными словами, которые Веру, несмотря на то, что та готова была принять на свой счет сейчас все, обижали, выкрикивала и ругательства, хотя обычно стыдилась грубостей и дочерям старалась привить брезгливость ко всяким крепким выражениям и к матерщине.

— Ну ладно, хватит, — сказала Вера, — что ты на меня орешь, будто я виноватая?..

— А кто же еще виноватая? Может, я виноватая или вот Нина виноватая?! Ты и ее-то, подружку свою, вчера отлупцевала, все уж в поселке знают! Была бы скромная да работящая, как мы росли, никакого бы позора не вышло!

— Ну что вы, тетя Настя, — сказала Нина, — ну зачем вы так? У Веры беда случилась, ни в чем она не виноватая, я-то знаю, и со мной такое могло произойти, и с любой. Парней судить надо, а вы на Веру такими словами…

— Не виноватая, как же! — все еще не могла остыть мать. — Взять бы плетку хорошую да отлупить как следует! И теперь вот — я ей правду говорю, а она на меня: «Что ты орешь?» Матери так! Слова ей сказать нельзя.

— Ну ладно, хватит! — не выдержала Вера. — И разгульная я, и не работящая! Хватит!

Она почти кричала на мать, хотя и намеревалась вытерпеть ее речи до конца, понимала, что кричит сейчас, как уже огрызалась и ворчала на мать нынешним утром, не от обиды на нее, а из чувства самозащиты, она была готова признать справедливость многих слов матери, но слышать эти слова не могла.

— Чего это ты так кипишь-то? — сказала Вера. — Со мной все случилось, а не с тобой. Со мной! Поняла? Я и без твоих оскорблений переживаю…

— Переживает! Жизнь обдала ее ведром помоев с головы до ног, вот она и запереживала! Раньше переживать надо было…

— Ну что вы… ну зачем вы… — робко попыталась Нина успокоить мать и дочь.

— Ну ладно, давай кончим, — сказала Вера твердо. — Потом, если желаешь, мне все выскажешь с глазу на глаз, а над Ниной-то зачем громыхать? Стыдно ведь…

— Стыдно… За тебя стыдно! Нина свой человек, а я и при любых людях правду тебе выскажу. — Мать еще горячилась, но уже направлялась к двери.

— Помолчи, помолчи, — шептала Нина, дергая Веру за платье.

У двери мать остановилась, словно бы собираясь сказать самые важные и грозные слова, но только махнула рукой и вышла из комнаты.

Тут же всунула в дверь голову Надька, и наглые, отцовские глаза в любопытстве уставились на Веру.

— А ну, пошла отсюда, — крикнула на нее Вера, — а то сейчас запушу чем-нибудь! И дверь закрой.

Помолчав, Вера вздохнула:

— То ли будет впереди…

— Чегой-то мать-то твоя? — сказала Нина. — Вроде бы она тихая…

— Тихая-тихая, а вот иногда вскипает…

— Ничего, Верк, все обойдется, — на всякий случай сказала Нина, но не очень уверенно.

— А что обо мне говорят?

— Разное говорят, — уклончиво сказала Нина. — Многие сочувствуют тебе, но ведь есть и знаешь какие люди — им бы только чтобы у соседа коза в кошку превратилась…

Тут Нина замолчала, и Вера не услышала, кто именно эти люди и что они думают и говорят теперь о ней, но спросить об этом у подруги не решилась.

— А узнали как?

— Чтобы в Никольском, да и не узнали! Тогда бы светопреставление началось!

— Боже ты мой! — Вера закрыла лицо ладонями. — Как жить-то дальше? А, Нинк?

— Перетерпеть надо, Верк, — сказала Нина убежденно, — зубы стиснуть и перетерпеть, а там жить дальше. Не в монастырь же идти. И монастырей-то теперь нет. И потом — ты, что ль, виновата? На тебе греха нет.

— Ты-то хоть веришь в то, что я ни в чем не виновата? — сказала Вера, волнуясь, будто от Нининого ответа зависела теперь ее жизнь.

— Верю, Верк, я тебе как себе верю.

— Спасибо, Нин, спасибо, — обрадовалась Вера. — Знаешь, как я довольна, что ты пришла.

— Что же, я не человек, что ли? — сказала Нина растроганно.

— А Колокольников? — спросила Вера.

— Что Колокольников?

— Он как? — Вера вспомнила теперь о Колокольникове, к нему у нее был особый счет.

— Не знаю. Сбежал куда-то. И его, и Чистякова, и Рожнова в Никольском сегодня нет. Один Турчков здесь. Сидит дома.

— Ты его видела?

— Видела.

Вера хотела сказать что-то, но вдруг ощутила, что говорить ей о тех четверых тошно и стыдно.

— Я когда узнала о тебе, — сказала Нина, — мама принесла с улицы новость, я тут же хотела бежать к тебе, да забоялась, как бы ты не выгнала меня после вчерашнего. Я сидела, переживала и тут надумала найти этих… да в лицо каждому плюнуть. Пошла. Колокольникова нет, Чистякова нет, домашние их взвинчены, парни, наверное, от страха и стыда сбежали. Одного Турчкова я и застала. Мать его в дом меня не пускала, а я громко так заявила: «Если он не трус, то пусть сам выйдет». Вышел. Бледный, лохматый. Я ему: «Леш, правда, что вот то-то и то-то говорят?» Он только глаза отвел. Я ему молча пощечину залепила и пошла. Мать его догнала меня, начала говорить, что это жестокость, что он мучается сам и они боятся, как бы он в петлю не полез…

— Он может, — сказала Вера.

— Может, — согласилась Нина. — Да их прибить мало. Я бы этого Колокольникова да Рожнова…

— А я им устрою, — сказала Вера.

Тут Нина, посмотрев на нее, насторожилась. Последние слова Вера произнесла тихо, скорее для самой себя, взгляд ее был отрешенный, а голос спокойный и твердый, стало быть, Вера приняла решение, и решение это уж не мучило и не жгло ее, не кололо сомнениями, оно остыло, лежало в душе холодным металлом, и Вера не могла и не хотела от него избавиться. Нина знала, что Вера, шумливая, горячая, бывала прежде отходчивой, а теперь, судя по всему, она могла пойти на отчаянное предприятие и оно уж не довело бы ее до добра.