Невесты песчаных прерий - Осборн Мэгги. Страница 36

— Ты грязный дикарь! — бросила Августа ему в лицо. — Как ты осмелился прикоснуться к белой женщине?! Если я скажу… расскажу об этом, тебе отрубят голову! Тебя повесят!

Почувствовав влагу между ног, она чуть не заплакала от стыда. А причиной был он!

— Дикарь! Насильник! Я… если ты только подойдешь ко мне опять, я…

Он исчез во тьме. Исчез словно тень. Она в отчаянии озиралась. А потом бросилась на землю и безудержно зарыдала.

Бесплодные угрозы опустошили ее. Ни при каких обстоятельствах, ни за что на свете… никому она не расскажет о том, что произошло этой ночью. И она скорее умрет, чем разрешит индейцу прикоснуться к себе.

Августа сгорала от стыда, ей хотелось, чтобы земля разверзлась под ее ногами и поглотила ее. Если бы только она знала, кто подглядывал за ними, кто видел все это! Если бы только она могла это как-то объяснить!

Новый приступ ужаса сдавил ее грудь, когда она поняла, что кто-то в лагере может уничтожить ее всего лишь намеком, несколькими словами. Рыдания душили ее.

Она в отчаянии молотила по земле кулаками. Она не вынесет этого! Индеец! Дикарь! Дикарь, который, конечно же, никогда не видел скатерти, который ел как животное. Несмотря на культурную речь, которой он подражал, он, наверное, и читать не умеет, не может даже написать своего имени. Что такое индеец? Ничтожество! Никто!

А она позволила этому дикарю, этому ничтожеству, этому нищему варвару прикасаться к ней руками.

Ей хотелось умереть.

Коуди, стоявший у фургона с оружием, увидел Уэбба, вышедшего из темноты. Взгляд его горящих черных глаз заставил мужчин, сидевших у костра, замолчать и неловко переглянуться.

— Неприятности? — спросил Гек Келзи вставая. Он положил руку на рукоять пистолета у пояса.

Уэбб молча прошел мимо, направляясь к фургону с мелассой.

Джон Восс доел кукурузную лепешку и тоже поднялся нахмурившись.

— Его пистолет в кобуре, — заметил он. — Полагаю, его неприятности нас не касаются.

Коуди бросил в кострище окурок сигары.

— Тем, кто не на часах, лучше разойтись. Скоро рассвет.

Когда парни разбрелись, он подошел к фургону с мелассой. Облокотившись о заднее колесо, негромко сказал:

— Хочешь, поговорим?

— Нет.

Коуди кивнул и отыскал глазами Большую Медведицу, потом перевел взгляд на Полярную звезду. Вытащив из кармана жилетки еще одну сигару, он держал ее между пальцами, не прикуривая.

— Люси Гастингс умерла, — сказал он наконец.

Коуди не знал ни одного караванщика, который пересек бы континент, не похоронив при этом нескольких своих людей. Опытный караванщик знал: такое изнурительное путешествие для кого-то закончится погребальным звоном. Но смерть — всегда потрясение. И с потерей человека невозможно, смириться.

Ему следовало предупредить их, чтобы не пили воды из луж, точно так же, как он предупредил их, чтобы не пили щелочной воды из Платт. Ему следовало бы выбрать другое место для привала. И он обязан был послать Майлза Досона, чтобы тот узнал, нет ли врача в караване, который шел впереди или следом за ними. Ему, Коуди Сноу, следовало бы быть самим Господом Богом!

В начале каждого похода он говорил себе, что пассажиры — это просто высокооплачиваемый груз. Он говорил себе, что ему не нужно заботиться об их жизнях. Его забота — доставить их к месту назначения, а нянчиться с ними он не обязан.

Но так не получалось. Путешествие было слишком продолжительное. Они слишком часто видели друг друга, слишком зависели друг от друга. Нравится тебе или нет, хочешь не хочешь, а начинаешь узнавать ближе своих подопечных. А иногда и проявлять участие…

Пропади все пропадом! Люси было всего семнадцать лет. Почти ребенок. Хмуро глядя на звезды, он видел перед собой ее свежее, улыбающееся личико. Дочь священника, которая пела гимны, пока доила корову Сары, читала стихи из Библии, когда они останавливались на отдых. Хорошенькая девочка-женщина, которая собирала полевые цветы по дороге и смеялась над ужимками степных собачек.

Она никогда не узнает объятий мужа, никогда не будет держать ребенка на руках. Робкое пламя ее жизни замигало и погасло еще до того, как началась ее настоящая жизнь.

Жестоко обошлась судьба с Люси Гастингс, а ведь без нее караван невест никогда не был бы сформирован. Когда ее отец, преподобный Гастингс, принял предложение руки и сердца от молодого преподобного Коурри, то забеспокоился: как же он пошлет свою дочь одну через всю страну? Его беспокойство и стало причиной того, что Коурри организовал поиски невест для женихов. Так и возник караван Коуди.

Без Люси Гастингс ни одна из женщин в караване не имела бы поджидающего ее в Орегоне жениха. Но будущий муж Люси был единственным мужчиной, который знал и любил свою невесту, и он будет искренне горевать о ее смерти.

Коуди знал, что почувствует Пол Коурри. Но по крайней мере печаль Коурри не будет омрачена еще и известием о предательстве.

Коуди представил, как преподобный Пол Коурри будет читать письмо, которое он пошлет из форта Ларами. Однажды Коуди и сам получил такое письмо.

Вздрогнув, он выпрямился и вполголоса выругался. Потом обошел фургон с мелассой. Уэбб ушел.

Коуди долго вглядывался в темноту, туда, где Уэбб раскидывал свои одеяла. Не часто Уэбб позволял кому-нибудь нарушать свое стоическое одиночество. Инстинкт подсказывал Коуди: тут не обошлось без женщины. Наверняка это Августа Бойд.

Он покачал головой. «У каждого свой вкус». Черт побери, Уэбб, вероятно, подумал бы, что Коуди сошел с ума, если бы узнал, сколько времени он тратит попусту, думая о Перрин Уэйверли. Он не удивлялся привязанности Уэбба к этой себялюбивой и высокомерной мисс Августе Бойд.

Прежде чем пойти к себе, он обошел лагерь по периметру, проверяя, все ли костры затушены и надежно ли привязаны лошади. Когда Коуди подошел к палатке Перрин Уэйверли, то помедлил у полога, вообразив ее внутри спящей. В этот раз он не давал воли своей фантазии, попытался представить ее такой, какой она была. Одетой в то платье, в котором она ходила днем, с растрепанной косой и чуть приоткрытыми губами. Однако реальность оказалась столь же возбуждающей, как его романтические мечтания, и это его взволновало.

Что бы он сейчас чувствовал, если бы завтра утром ему пришлось хоронить Перрин Уэйверли, а не Люси Гастингс?

Коуди уставился на пыльный полог. Он никогда больше не собирается доверять женщине и давать ей власть над своими чувствами. Во сто крат предпочтительнее страдать от вечного одиночества, чем позволить женщине отрезать по кусочку от твоей души.

Стиснув зубы, он пошел прочь от ее палатки.

Глава 12

Из моего дневника.

Июнь 1852 года.

Люси Гастингс умерла. Я долго смотрела на нее, пытаясь понять, почему он был так расстроен. Я никогда не видела его с ней наедине.

С каждым днем я все больше прихожу в замешательство и беспокоюсь. Боюсь, что он посылает мне секретные знаки, которые я не понимаю, вот почему и думаю, что он избегает меня. Наверняка я их не поняла. Теперь я переживаю, что он разочаровался во мне, потому что я не оправдала его ожиданий.

Это объясняет, почему он с таким показным нетерпением ждет встреч с этой шлюхой каждый вечер. Он разочаровался во мне! Он наказывает меня! Он хочет, чтобы я видела их вместе, хочет испытать меня.

Иногда его молчание так злит меня, что мне хочется наказать его тоже. Я изобретаю способы для этого. Потом я пугаюсь своих мыслей, и мне приходится наказывать саму себя. Я обижена из-за того, что он заставляет меня думать о нем плохо. Неужели он считает, что мне доставляет удовольствие причинять себе боль?

Мои секретные послания гораздо проще, чем его. Я оставила пирог и ленту. Но знак, что он понял мои тайные намеки, был настолько неясным, что я не могла этого понять, поэтому во мне все кипит от злости.