Ночная охотница - Осипов Сергей. Страница 17

Трепеща, рыцарь приблизился к изголовью, и слезы выступили у него на глазах от созерцания безупречной Красоты, которой так долго был лишен мир и которая теперь должна будет в мир вернуться. Рыцарь зажмурился и вспомнил видения, точнее, то, чем каждое из них заканчивалось, заставляя рыцаря просыпаться посреди ночи с таким ощущением, как будто его на три мгновения взяли живым в рай, а потом вышвырнули обратно, в походную палатку под холодные звезды. Он склонился над Красотой и приложил свои обветренные губы к ее розовому совершенству. Сначала ничего не происходило, как будто рыцарь пытался соединить несоединимое, лед и пламень, камень и кровь, но потом…

Потом рыцарь почувствовал странное покалывание в губах, как будто десятки миниатюрных иголочек пробежались взад-вперед; и вдруг его поцелую ответил не холодный мрамор, а живое тепло, но похоже оно было не на губы смертной женщины, а на пышущие влажным жаром лепестки розы или на что-то еще более прекрасное, чему рыцарь не мог подобрать название.

Он не видел, как открылись ее глаза, но зато он почувствовал, как ее рука нежно обвила его шею, взъерошила волосы на затылке рыцаря… Мурашки пробежали по его спине, и сердце рыцаря остановилось.

На самом деле. Без всякой поэтической ерунды.

Невероятно прекрасная женщина в белом платье еще некоторое время прижимала губы рыцаря к своим, а потом оттолкнула тело, исполнившее свое Предназначение.

Она вздохнула, вытерла рот и свесила ноги со своего ложа, на котором провела последние семьдесят шесть лет. Металлический звук неприятно резанул ее слух. Она приподняла подол длинного белого платья и увидела цепи на лодыжках. Цепи были массивные, черные и совершенно не подходили к платью. Она резко дернула ногами и выдрала цепи из каменного основания своего ложа. Усилие тут же отдалось головокружением и тошнотой. Такое всегда случалось, если она долго не ела.

Красота тоже нуждается в пище. И, силы небесные, сколь же многие этого не понимают!

Головокружение никак не проходит, и это означает только одно – завтрак был недостаточно питателен. Морщась, она встает со своего ложа, стараясь не обращать внимания на перезвон цепей. Но тут ко всем прочим бедам добавляется еще одна – платье расползается на боку, как будто его хозяйка за семьдесят шесть лет малоподвижного образа жизни прибавила в весе. Ничего подобного, проблема в самом платье, а точнее – в прошедших годах. Она выскальзывает из платья как из старой шкуры и остается обнаженной – ну если не считать цепей на ногах. Некоторым мужчинам нравится такое сочетание – теплая плоть и холодный металл. Только сейчас ей нет дела до мужчин и их вкусов. Она бросает истлевшее платье на ложе и вздыхает. Это платье не было новым уже тогда, семьдесят шесть лет назад. Люди, уложившие ее тогда в прозрачный гроб, явно старались сэкономить. Они лишили ее общения, хорошей одежды и еды, то есть унизили достаточно, чтобы она превратилась в мстительную фурию, которая не остановится, пока…

Пока что? Пока не зальет кровью полмира? Она посмотрела на свои окованные лодыжки и подумала, что со стороны ее врагов это было довольно грубо, но она и большим пальцем ноги не шевельнет ради отмщения. Потому что она чувствует, как изменился мир, а это значит, что сон ее длился десятилетия, если не века. Обидчики благополучно гниют в своих могилах. Осквернять могилы? Грязная работа, недостойная самой прекрасной женщины на свете. Надо бы, кстати, найти где-нибудь зеркало…

Она ступает по каменному полу пещеры и выходит наружу, на площадку, откуда виден лес, поля… Откуда видно небо. Откуда виден мир, вновь открытый для Нее.

Какое-то шуршание раздается поблизости, и она оборачивается. У ее ног корчится перепачканный кровью старик. В глазах – ужас. Пальцы трясутся.

– Ну? – спрашивает она. – Что ты этим хочешь сказать? Потрясен моим величием? Или просто давно не видел голую женщину?

– Мне страшно, – хрипит старик. – За людей… То, что ты будешь делать…

– А что я буду делать? – она пожимает плечами. – Ничего особенного, – она кладет руку на седую голову старика. – Все то же самое.

Поворот по часовой стрелке, хруст шейных позвонков, и на нее теперь смотрит облысевший затылок старика.

– Люди… – негромко повторяет она. – Ну какой смысл за них бояться? Они плодятся, они заползают в каждую щель этого мира, и никто с ними не может ничего поделать. У меня, в конце концов, всего две руки, а не десять… – Тут она вспоминает одну свою старую подругу и приходит к заключению, что и десять рук – не выход из положения. – Так что я бы на твоем месте не боялась за людей, они всегда как-нибудь приспособятся… Я бы боялась за Красоту, ведь она такая хрупкая, такая уязвимая…

Она спускается по вырубленным в скале ступеням и видит на склоне мертвые тела, тела ее Стражей. Она удостаивает их снисходительной усмешкой. Она знала, что рано или поздно все случится именно так. Это бывало и раньше, и только глупые люди могли надеяться, что им под силу изменить заведенный порядок вещей. Все возвращается на свои места, и в данном случае Красота возвращается к людям.

Некоторое время спустя деревенский мальчик оборачивается на звук и от неожиданности роняет свою корзинку с лесными ягодами. Раскрыв рот, он смотрит, как из-за деревьев появляется обнаженная молодая женщина с длинными волосами цвета меди. Ему кажется, что от нее исходит сияние. Она не похожа ни на одну из деревенских женщин, и мальчик понимает, почему эта женщина не носит одежду: ведь ей не нужно заматывать тряпками язвы и шрамы, прятать кривые ноги или плоскую грудь. Она совершенна, и эта красота должна быть видна всем.

Женщина подходит к мальчику и протягивает руку. Он не знает, что ей нужно, однако что-то внутри подсказывает ему, что он должен подойти и сделать все, что ни захочет эта женщина. Быть может, сейчас мальчику представляется, что именно такой была его мать, которую он никогда не видел. Быть может, мальчику представляется, что таким должен быть Бог.

Но что бы там ни казалось мальчику, она выпивает его за считаные секунды и стряхивает легкое тело наземь.

Затем она заходит в деревню, в крайний дом, полный грубых некрасивых предметов и неприятных человеческих запахов. Немолодая женщина теряет дар речи и пытается загородить колыбель с младенцем, но младенец орет как резаный и выдает себя. Она улыбается.

Пока женщина дрожит от страха, непрошеная гостья лениво перебирает вещи и находит длинную рубаху из грубого полотна, а также меховую жилетку. Пока придется обойтись этим.

Она одевается, а женщина в этот момент хватает со стола нож и, словно спохватившись, начинает истошно вопить, призывая на помощь. Это выглядит довольно смешно.

Она вспоминает вкус младенцев. Это довольно особенный вкус, он волнует и… И пожалуй, в этом доме стоит задержаться. И нож ее совершенно не беспокоит.

В это время дверь за ее спиной распахивается, и в комнату вбегает чумазая девочка лет десяти. Судя по запаху, она только что возилась со скотиной во дворе.

– Мама?.. – растерянно бормочет девочка.

А мама встречается взглядом со своей проголодавшейся гостьей. И гостья, надо сказать, несколько удивлена безмолвным предложением, которое только что ей было сделано. Но потом она понимает.

– Мальчик? – кивает она в сторону колыбели, где никак не унимается младенец.

Мать кивает. Будущий кормилец. Он должен выжить.

– Хорошо, – говорит она и оборачивается к девочке. – Пойдем.

– Иди, Анна, иди с доброй женщиной, – торопливо говорит мать. Девочка послушно кивает, шмыгает носом и выходит во двор.

Она идет следом и думает о людях. Они всегда сумеют выкрутиться. Они умеют жертвовать. Они так быстро плодятся именно для того, чтобы иметь немного лишних людей, которых можно будет при случае принести в жертву. И это омерзительно.