Итальянское каприччио, или Странности любви - Осипова Нелли. Страница 35

Он прилетел в Москву на очередной симпозиум или семинар. Голос его весело рокотал в трубке. Николай напросился в гости, и она не смогла отказать — то ли из приличия, то ли просто из желания увидеть его — сама не зная почему.

Он объявился вечером с букетом цветов и коробкой конфет. Отец смотрел программу «Время» — с приходом к власти Горбачева у него проснулся интерес к политике. Мама возилась на кухне. Николай вручил ей конфеты, Дне — цветы, прошел в комнату, поздоровался с отцом, перекинулся с ним несколькими соображениями о путях перестройки и реальности перемен и наконец, взяв Аню за руку, уверенно пошел в ее комнату, словно бывал здесь десятки раз. Аня смотрела на него в изумлении, не находя слов. Он нагнулся, чтобы поцеловать ее, — она подставила ему щеку, и он рассмеялся:

— Словно айсберг в океане. — Потом ласково потрепал ее по плечу и сказал: — Это оттого, что давно не виделись. Я очень хотел в прошлом году встретиться с тобой, но ты не догадалась дождаться от меня письма с моими планами на лето. Ну ничего, мы с тобой наверстаем упущенное.

Он еще что-то говорил о себе, о своем сообщении на симпозиуме, о своем пока еще неприкаянном житье в общаге, о докторской, которую конечно же она должна первая прочитать и высказать свое мнение.

«Он ведет себя так, — в который раз подумала Аня, — словно оставил здесь свою вещь на хранение и теперь явился, чтобы убедиться, что все на месте, в целости и сохранности».

— Если бы ты прошлым летом не уехала… — начал он излагать очередную свою мысль, а Аня вдруг с ужасающей ясностью представила, как она весело уплетала чебурек на вокзале в Симферополе, в то время как Андрей лежал в реанимации, как она ехала в троллейбусе, а он, может быть, уже умер. Да, если бы не Николай, она бы не уехала и Андрей был бы жив — она бы не знала его, но все равно он бы не умер. Господи, если бы он знал, видел, как она разорвала письмо Николая и развеяла его, как прах на ветру, если бы Андрей мог узнать об этом, если бы…

— …как только пройдет апробация, — продолжал Николай.

— Прости, — прервала его Аня, — я не совсем поняла.

— Ты какая-то рассеянная, — заметил он и с бесцеремонностью лучшего друга добавил: — Ты плохо выглядишь. Перетренировалась?

— Наверное, — ответила Аня и замолчала, разглядывая Николая и прислушиваясь к себе: никаких эмоций, никакой радости, все притупилось в ней.

— Может, навестишь меня завтра в гостинице? — словно не замечая ее отрешенности, спросил он.

Аня промолчала. Он слегка смутился, но сразу же спросил:

— Так как насчет чайку для командировочного человека?

Наконец все было исчерпано — время, чай, обмен мнениями и информацией… Николай откланялся.

Он звонил ей каждый день, то приглашая к себе, то навязываясь в гости, то предлагая прогулку, поход в театр или музей. Аня от всего отказывалась, и когда он уехал, словно сбросила с себя груз и стала медленно оттаивать.

Весной, сдав последний экзамен, она по дороге домой купила огромный торт, бутылку сухого вина, позвала Ленку и Ольгу Николаевну, и они впятером проговорили весь вечер, как во времена Аниного детства.

— Год прошел — и слава богу! — заключила она импровизированное застолье и на удивление родителям выпила бокал вина.

Так она поставила символическую точку в своих спортивных свершениях.

В канун Восьмого марта, когда они уже учились на четвертом курсе, Лена зашла к Ане.

— Что-то мы теперь редко стали встречаться, — заявила она. — А не устроить ли нам девичник, как ты думаешь?

…Ольга Николаевна, как и во все праздники, дежурила — в Женский день платили двойную ставку.

Девчонки уютно устроились на кухне. Наташка и Деля притащили жареную курицу, Лена испекла пирог, а Аня купила вина.

— Анька бросила спорт и теперь специализируется на алкогольных напитках, — проинформировала всех Лена.

Деля удивленно взмахнула ресничками и уставилась вопросительно на Аню.

— Делюша, кому ты веришь — этой врунишке?

Насмеявшись вволю над всякими пустяками и наевшись всего, что наготовили — причем Наташка навалилась на пирог так, что это показалось неприличным даже подругам, — они перебрались на тахту и, хотя дома никого, кроме них, не было, шушукались, словно их мог кто-нибудь услышать.

Лене рассказывать, как оказалось, практически нечего: Витьку все знали еще со школы — тут все было ясно.

У Ани информации тоже не густо: роман ее остался далеко в прошлом, об Андрее никому, кроме Лены, она не рассказывала.

Деля по-прежнему преданно служила своему бывшему наставнику по изостудии, гениальному — она настаивала на своем определении — художнику, который писал интеллектуальные абстракции, пил с утра до вечера, оставаясь, как ни странно, трезвым, словно Господь Бог наделил его несокрушимым здоровьем, и безжалостно ругал все, что писала Деля, однако работы ее собирал у себя в полуподвальной мастерской.

Только Наташка, как всегда, принесла ворох новостей. Провалившись в очередной раз еще в одно театральное училище, она прошла по конкурсу в народный театр какого-то дворца культуры и даже получила роль. И главный режиссер лично с ней занимается, говорила она, хохоча и щуря свои прекрасные голубые глаза, вовсю демонстрируя аппетитные ямочки на щеках.

«Господи, до чего же хороша девка, — подумала тогда Аня, глядя на расцветшую и чуть-чуть начинающую полнеть подругу. — И зачем ей театр? Вышла бы замуж за солидного человека, нарожала бы ему детей, вела хозяйство — вон как смачно ест пирог, аккуратно подбирая крошки, как плотоядно высматривает следующий кусок, как блаженно потягивает вино. Она, конечно, грубее Лены, но очень хороша…»

А Наташа все продолжала рассказывать о театре, о режиссере, который, как и водится, был центром всего, что делалось во дворце культуры. Она рассказывала с восторгом о ночных репетициях, о ресторане ВТО, куда теперь запросто могла ходить благодаря своей дружбе с режиссером, и хотя она не сказала прямо об отношениях с ним, девчонки поняли, что Наташа стала его любовницей.

…Началась весенняя сессия.

Аня сидела с ногами на тахте и зубрила свой самый нелюбимый предмет — методику преподавания. Был поздний вечер.

Отец заглянул в комнату, спросил:

— Ты собираешься сидеть всю ночь?

— Ох, папа, при всем желании я не смогу, — сказала, потягиваясь, Аня. — Эта тягомотина усыпляет лучше любого снотворного.

— Что так? — улыбнулся отец.

— Нужно ненавидеть искусство педагогики, чтобы написать такое! Хотела бы я посидеть на уроке такого учителя, который руководствуется подобной методикой.

— Не теряй оптимизма, такое удовольствие тебе еще предстоит.

— Ты шутишь. Но так можно возненавидеть и педагога и любой предмет.

— К сожалению, именно это и происходит сейчас в школах. Ребята не только в массе своей стали учиться хуже, но и перестали читать. Я это по нашей библиотеке знаю. А история даже собственной страны так и остается для них на всю жизнь тайной за семью печатями, — сокрушенно подытожил отец.

— Ладно, папа, ложись спать, а я попробую посидеть еще часик над дурацкой методикой. Последний предмет в эту сессию — пробьемся!

Аня поцеловала отца. Позвонили у входной двери — два длинных звонка и один короткий. Так звонили только свои.

— Сиди, я открою. — Отец встал и пошел отпирать. Пока Аня нащупывала ногами домашние тапочки, отец успел открыть дверь. Послышался его голос и голос Лены, непривычно глуховатый.

— Заходи! — крикнула Аня и нагнулась, чтобы найти чертовы тапочки.

Вошла Лена, как-то странно привалилась к дверному косяку и беззвучно заплакала, словно всех ее душевных сил хватило только на то, чтобы поздороваться с Андреем Ивановичем. Аня бросилась к ней, обняла, крепко-крепко прижала к себе, зашептала:

— Лена, Леночка, милая, что с тобой?

От такой ли ласки и участия близкого человека или потому, что уже стало невмоготу и дальше сдерживать себя, Лена разрыдалась, вздрагивая всем телом и глухо подвывая. Такой ее Аня не видела никогда. Она повела подругу к тахте, усадила, сняла с нее туфли, забросила ноги на тахту, подоткнула за спину подушку.